Самит Алиев - Сказка о святом, о Далай-Ламе, о шахе, и о мате, которым шах своих советников покрывал
Но вернемся к главному герою нашего повествования. Святой был голоден. (святые, за редким исключением, всегда питались из рук вон плохо. И вправду, много ли святостью заработать можно? То ли дело проституция или работа в государственном секторе. Но это я так, к слову.) Да, так наш святой был святым настоящим, а не каким-нибудь там Хазрет Сабиром. Вы спросите, что же он сам себе один донер не мог намухлевать, там, или наколдовать? Мог, мои благодарные читатели, мог. Но у него на памяти был случай пятилетней давности, когда он по примеру одного из пророков (мир ему), пытался накормить несколько тысяч человек (да и самому покушать) пятью хлебами, в результате чего на него был наложен административный штраф за занятия предпринимательской деятельностью без соответствующей регистрации и отсутствие справки из санэпидемстанции. Так как денег у святого не было (он ведь святой, а не работник мэрии), у него описали (нет, нет, от слова "опись") дырявый халат, дали по шее, и без какого-либо уважения к духовному сану отобрали старое одеяло. (Кроме того, дюжий полицейский долго бил его по ребрам, и приговаривал "Ну, помог тебе твой Кришна?" Святой кричал, что он мусульманин, после чего ему попытались пришить связь с ваххабитами и по непостижимой полицейской логике, с Геростратом, невзирая на то, что тот умер очень и очень давно. Дело в том, что начальник участка, куда привезли святого, увлекался культурой древней Греции, а именно, при аресте какого-то учителя, унес у него книгу "Мифы Древней Греции" хотя порой путал Сократа с Лисистратой, и наивно полагал, что Демокрит и есть тот самый пидарас, по милости которого теперь от журналистов, адвокатов и правозащитников теперь отбоя нет.) Ну, дело прошлое (в смысле, не только Древняя Греция), а в это утро, святой вышел на базарную площадь, и направился к своему другу, брадобрею Халафу. Брадобрей очень любил все делать нахаляву, и никто уже не помнил, на самом ли деле его звали Халафом, или это было его прозвище. Цирюльня была маленькая, бедная (в стране прикидывались бедными практически все, и все это за счет инстинкта сохранения заработанных денег, ибо шах, крайне обеспокоенный тем, чтобы подданные не заработали грыжу, анемию верхних и нижних конечностей и парапроктит, нося в карманах увесистые бумажники, своевременно заботился о том, чтобы его граждан не обременяли тяжести подобного рода, периодически очищая их карманы. Граждане не оставались в долгу, и тащили решительно все, что имело хоть какую-нибудь цену, таким образом, возмещая себе убытки, нанесенные государством.). Стенки парикмахерской были оклеены вырезками из газет и журналов, постерами, статьями Конституции и полуголыми девицами. С одной стенки на святого смотрел Осама бин Ладен, по глазам которого было видно, что он тоже хочет кебаб, и совершенно не виноват в Нью-Йоркском теракте. С противоположной стенки на бин Ладена смотрела модель с обнаженной грудью, что позволяло высказать предположение о том, какое именно мясо не дает покоя бин Ладену. Вопреки всякой логике, на одно из зеркал был наклеен портрет Франклина. Этот портрет, красовавшийся на стодолларовых купюрах было одинаково мил любой пришедшей к власти партии. Короче, абсолютно нейтральный сюжет.) избавлял Халафа от тягостной необходимости менять портреты шахов, применительно к переворотам, революциям, народным возмущениям, которые составляли неотъемлемую часть жизни этого маленького государства. У всех на памяти был пример торговца фарфором Абу-Рагима. В ходе очередной смены власти, он бросился было менять портреты предыдущего шаха (расклеенные по всей лавке в качестве доказательства его лояльности) на портреты наиболее (по его мнению) вероятного претендента на власть, поскользнувшись, упал на полки с товаром, переколотил фарфора на сумму в шесть тысяч семьсот двадцать четыре динара, набил шишку на лбу, и в итоге был расстрелян солдатами национальной гвардии, так как в суматохе, вместо портретов нового шаха, расклеил по стенкам портреты Фиделя Кастро. Солдатам портрет Фиделя напомнил Ясира Арафата, а так как их капитан был евреем из Кубы, то судьба Абу-Рагима была предрешена. Брадобрей вежливо поприветствовал святого, налил ему стаканчик чаю, и справился о здоровье. Брадобрей и святой в солидном молчании (в стране предпочитали молчать решительно все, так, на всякий случай, как бы чего не вышло боком) угощались чаем, пока их молчание не было прервано появлением известного смутьяна, демократа, борца с социальной несправедливостью и сторонника немедленной интеграции куда-нибудь и во имя чего - то светлого, ибн Валида. Сей достойный муж не был потомственным демократом, а наоборот, усердно служил любой власти находясь на посту начальника ЖЭКа, пока не достал власть последнюю и не был отправлен на пенсию. Пенсия была маленькая, и ибн Валид счел своим священным долгом вступить в титаническую борьбу (он так и писал в местной оппозиционной газете: "....в титаническую борьбу") с зажравшейся властью, которая не позволила зажраться ему. "Вы слышали, эти взяточники, эти пидарасы, эти ограши..." "Во первых, здравствуй, ибн Валид" - смиренно поприветствовал его святой. "Во вторых, не взяточники, а коррупционеры, в третьих, не пидарасы, а геи, в четвертых, не ограши, а кровосмесители, а в пятых, ты о ком это?" - подал голос Халаф, указывая глазами участкового стражника Гаруна (которого все торговцы в квартале прозвали Гарыном за толстый живот и неуемную склонность пробовать все съедобное, лежавшее на их прилавках. Гарун называл эту процедуру "сертификацией качества, дабы убедиться, что подданные нашего многоуважаемого шаха (да продлит Аллах его дни на радость всем нам) не приведи Аллах, не заболеют животами, попробовав сих продуктов", а продавцы - бессовестными поборами). "Как о ком?" - оторопело спросил ибн Валид, но узрев блюстителя порядка, немедленно перевел разговор на звезд местной эстрады. "Безобразие, голышом на сцене" - продолжил он. "Совсем?" - спросил Халаф, чьи глаза заблестели, как у Клинтона. "Ну, .... что-то осталось, но этого мало. Где соответствие менталитету? Наши славные предки переворачиваются в могилах!" гневно восклицал ибн Валид. "Наши предки, да успокоит Аллах их души не смотрят телевизора" - вмешался в разговор святой. "Кроме того, у кого это предки славные, а? Насколько я знаю, твой отец, мир праху его ограбил своего отца, твоего деда, а свою мать, твою бабку сдал в дом престарелых. А бабка твоя была содержанкой прокурора. Так что, все вы оппозиционеры такие." - наехал Халаф на ибн Валид, для того, чтобы Гарын все слышал. "Ты мне должен 120 динаров! 20 за стрижку, 100 в счет долга. Вам же платят иностранные разведки, у вас денег полно!" - шумел Халаф, радуясь возможности подложить свинью ибн Валиду, который в свою бытность начальником ЖЭКа, отказал ему в бесплатном ремонте квартиры, цирюльни и дачи, и вообще, надоел всему базару, так как Гарын, в дни появления ибн Валида драл с торговцев в три раза больше обычного, мотивируя это тем, что при виде ибн Валида у него начинается приступ аллергии, что повышает его расходы на лекарства. Святой прикрыл глаза, и начал медитировать (выписка из протокола). Ве это безобразие закончилось тем, что тройку препроводили Куда Следует, а именно, в ближайшее отделение полиции. Там, где следует, им наваляли, как следует, забрали все деньги, взяли подписку о невыезде, (с ибн Валида взяли так же подписку о невые...., ну, мол, что больше выё.... не станет, кроме того, стражники долго издевались над "попозиционером", и кричали ему: "Назвался правозащитником - становись раком"), после чего отпустили, пригрозив, что в следующий раз будет хуже. Когда Халаф, через несколько часов явился в отделение, с требованием вернут ему его кровные 300 динаров, а не то он в противном случае, дойдет до самого шаха, ему предложили на выбор следующее: убраться самостоятельно, получить 30 ударов палкой по пяткам, и быть вынесенным на носилках, посидеть в камере суток этак 30, или просто по шее из любви к правоохранительным органам. А на реплику, что его свояк работает младшим ординатором у старшего ассистента подавальщика афтафы Следящему за Извержением Стула Его Пресветлого Величества, в полиции ему посоветовали убраться восвояси, а то, мол, отделают его по-свойски, да так, что никакой свояк не поможет. Короче, это самое хуже настало, и хуже было некуда. Халафа упрятали за решетку. В камере, куда его бросили, сидела разношерстная публика. Сосед справа был вор-карманник, которому шили оскорбление властей за то, что когда его взяли с поличным при извлечении кошелька из сумки какой-то женщины, он не просто оказал стражникам сопротивление, но и кричал, почему, мол за кошелек волокут в темницу, а за кражу железнодорожных составов избирают в парламент, что мол за несправедливость такая, а? На нарах слева сидел импотент в возрасте, который спьяну залез на соседку, которой он не нравился. Короче, верхи не могли, низы не хотели, на вопли низов соседи вызвали стражников, которые забрали и насильника, и жертву. Насильника отправили за решетку, жертву - в Романы, мотивируя это тем, что если низы не захотят, верхи не вскочат. Святой был святым подлинным, и решил, что оставлять друга (каким бы Халафом он не был) в беде недостойно мусульманина, а святого тем более. Помолившись Аллаху Всевышнему, святой решил заручиться поддержкой земной власти, тем более, что он уже успел снискать себе благоволение Власти Небесной праведной жизнью и чистыми помыслами. Святой когда-то учился в Высшей Духовной Семинарии, где штудирование священных текстов перемежалось со сдачей экзаменов по теории марксизма-ленинизма и истории ВКП (б, м, х и вообще, на), и где на одной и той же стенке мирно соседствовали портреты Блаженного Августина, апостола Павла, Хомейни и плакат "Родина-мать зовет". У Августина, Павла и Хомейни были бороды и добрые глаза, короче, они выглядели как портреты дедушек на коробке шоколада, или, скажем, семейную галерею какого-нибудь славного рода. Плакат "Родина - Мать зовет" не вписывался в данный антураж, хотя бы потому, что у Родины (или у Матери) были большие сиськи, что донельзя волновало семинаристов, и подвигало их на деяния, никак не вяжущиеся с саном духовного лица. Кроме того, некоторые семинаристы, доведенные до психоза воздержанием, перемежавшимся с онанизмом, утверждали, что апостол Павел как-то хитро косит глаза в сторону плаката с Мамашей Родиной, а по утрам Хомейни взирает на них с укоризною. На книжных полках "Житие 12 имамов" смирно лежало рядом со сборником хадисов Абу-Ханифы, а сочинения средневековых мыслителей, выводивших родословную человека от Адама покоились на одном стеллаже с писаниями Дарвина. Наш святой был святым с самой юности, короче, "не вынесла душа поэта гнилых базаров и понтов", мозги так же не выдержали попыток скрестить самый передовой строй в мире с идеей Царства Божия, ему претило проведение паралеллей между Юдифью и Павликом Морозовым, с явным креном в сторону последнего, и он бросил семинарию, избрав себе нелегкую ипостась "диссидентствующего священнослужителя с незаконченным высшим oбразованием". Но один из его сокурсников, вовремя просекший пользу своевременных коленопреклонений, что в храме Божием, что на партсобрании, и с одинаковым усердием впитывавший в себя мудрость "Бхагават-Гиты" (которую порой путал с "Кама Сутрой", применение коей на практике требует не мудрости Боговнушенной, а скорее, разряда по гимнастике, наработанного соленым потом), и "Моральный Кодекс Строителя Коммунизма" (кстати, начисто скатанный с Десяти Заповедей) сделал очень неплохую карьеру, став Далай-Ламой Всея Региона, Где Так Сильно Пахнет Нерусским Духом. Был он мужик неплохой, и порой помогал старым знакомым, хотя это был не совсем тот случай. (За это можно и в отставку. Все-таки, попытка защитить без пяти минут оппозиционера. Был бы вор или, там, бандит, еще куда ни шло, можно было бы кивнуть на советы Совета Европы, а так....... Ай-яй-яй. Нехорошо.) "Нехило устроился" - подумал святой, подойдя к особняку Далай-Ламы. (Особняк издалека напоминал Стоунхедж, но кельты к его постройке не имели никакого отношения. Отношение к его постройке имели турки, которые, как водится, сперва сперли половину денег и стройматериалов, потом покаялись, и бесплатно соорудили подземный гараж). Сперва святого пару часов мариновали в приемной, мол, его святейшество на партсобрании. Из-за дверей одного из кабинетов доносились вопли и призывы Аллаха, Христа и Иеговы в свидетели. Там представители различных конфессий, во имя Господа делили выделенный государством бюджет:
