Александр Костюнин - Утка в яблоках
Фамилии своей он едва ли соответствовал...
У него была возможность отвозить свою дочь в школу на лошади. Догонит меня на санях по глубокому снегу да, поравнявшись, ещё подстегнёт лошадь, чтоб бежала резвее. Не успеешь с тяжёлой котомкой за плечами, вовремя, отскочить в сторону - собьёт.
Клеймо "дочь врага народа" было поставлено, казалось, навсегда. Как мишень для стрельбы, на лагерной фуфайке.
Ох, и наревусь потом вволю...
Одна, в предрассветной тайге... дождавшись, пока отъедут.
А вот мама в детстве окончила только четыре класса церковно-приходской школы. Четыре, но зато с похвальной грамотой. При наличии такого багажа знаний она считалась одной из самых образованных.
Наш дом напоминал бесплатную юридическую консультацию для ссыльных: одна просит разыскать детей, уехавших на встречу с отцом в Финляндию, в дороге их настигла война; другой - написать ходатайство о выезде на Родину, в Карелию, ввиду гибели сына - офицера; третьей - заявление; четвёртой деловое письмо в сельский Совет.
Среди ссыльных карелок не было ни одной грамотной. Вот их фамилии: Ильина, Гюбиева, Терентьева, Чусова, Васильева, Ретукина.
Они все тоже были шпионами... как я с мамой.
Жили мы дружно. Чего делить - одна беда на всех.
Жили, с гордостью подпевая величавые гимны стране - "где так вольно дышит человек".
***
В детстве приходилось не только учиться, но и работать.
Много работать...
Уже с третьего класса мы вместе со взрослыми целое лето были в полях: вязали и грузили снопы; молотили, веяли и сушили зерно на току; сгребали в копны сухое сено. А мальчишки, сидя верхом на лошадях, на волокушах возили копны к скирдам.
Хандрить и унывать было некогда.
С поля вернёшься и спешишь в огород. Мама ежедневно обходила участок проверяла, порядок ли у меня. Если проходила молча, значит, всем довольна.
А я-то...
Заглядываю вопросительно в глаза - жду похвалу. Но не было такого раза, чтобы она сказала: "Какая ты у меня помощница, труженица, умница!" Эти слова я мысленно сама себе говорила, следуя по пятам. И тогда уже решила точно: "Я своих детей за всё - за всё хорошее буду хвалить". А мама, думаю, просто боялась расслабить, изнежить дочь.
Если бы она только знала, как мне нужна была её ласка...
Хоть самую малость.
И дом был на мне. Утром испеку, как умею, хлеб; приготовлю еду; соберу узелок для мешочника - так звали человека, который отвозил обед для работающих на базе. Мою холщовую сумку рассматривали там особенно тщательно:
- Ну, Шура, показывай, что твоя стряпуха приготовила?...
Хлеб, может, и не всегда удавался гладким, красивым, но всё остальное щедро уложено: молоко, три яйца, сваренных вкрутую, огурец, помидоры, баночка тыквенной каши. Кое-что менялось со дня на день. Мама сама не хвалила меня, но зато передавала одобрительные отзывы односельчан. Услышу приятное, и ещё больше рада стараться.
Список дел для меня на весь рабочий день записывался в сенях на стене. По исполнении задание вычёркивалось. Вечером всё соскребалось, а на другой день - по новой. Иногда пункты в наряде повторялись. Всё было на контроле, пока не подросла.
Мне кажется, я умела всё.
Может, поэтому уже после пятого класса меня взяли поварёнком в тракторную бригаду на Ближний баз. Мужчины работают в три смены, а я их кормлю. И по сей час не понимаю - как мне доверили столь серьезное дело?
Помню, обед был готов, а свободное время оставалось. Я решила проявить инициативу - подать на десерт, как сейчас бы сказали, клубники. (Горные склоны просто усыпаны ею.)
Набрала полное ведро ягод.
Овсяный кисель ели с холодным молоком и свежей клубникой. За находчивость и старание мне объявили благодарность в вечерней "Молнии". Через нашу базу шли и со Средней, и с Дальней. Все читали, хвалили.
Вот оно какое, Настоящее-то Счастье!
На Средней базе поваром была девушка постарше, так я подбила её ночью, при луне, пока все спят, вязать снопы. Все проснутся: "Кто это, мол, так постарался?" А это мы...
Мы!!!
Энтузиазм тогда все, от мала до велика, проявляли не показной.
Обильная роса, стерня не ломается - благодать. Мы вдвоем за ночь связали тысячу снопов. На утро радости-то всем было! А, кроме того, что начислили трудодни, нас ещё особо отметили в колхозной "Летучке".
Боже, сколько было потом разговоров!
Закончилось лето.
Зима.
Пурга своим снежным колючим покрывалом укрыла горы и долины. Всё живое в природе замерло. Отдыхает. Набирается новых сил. Ждёт весны.
Природа расслабилась, а люди...
Для человеческой заботы нет межсезонья...
И в студёную пору тоже.
На всю зиму мама переходила на работу в пимокатную.
Благодаря ей, я носила на танцы в сельский клуб лёгонькие белые фетровые валеночки. В вихре вальса они скользили не хуже туфель. Земли не чувствуешь под собой, когда с партнёром кружишься.
Это если с желанным, конечно...
В выходной слегка морозный день ездили за сеном.
Ответственная работа.
Стог метать надо умело, не абы как. Иначе дорогой рассыплешь.
Я наверху. Бастрыком надо сильно прижать копну, а во мне, ребёнке, столько силы, сколько и веса. Вот куда уходила большая часть времени.
- Оля, нажимай сильнее!
- Мамочка, я изо всех сил стараюсь, не получается...
- Ну, слазь тогда... Помоги натягивать верёвку.
Мать и наревётся, и вспомнит соседку, у которой взрослый сын, и пожалеет, что Петя, первенец, умер, и отца, которого рядом нет.
Что же это такое, господи?...
Но, сколько ни реви, воз-то надо укреплять!
Теперь, уже окончательно разозлившись на свою беспомощность, мама упирается ногами в сено, параллельно земле, и копна, как по волшебству, прижимается.
Воз готов! В путь...
***
Пути-дороги ярко памятны мне.
Дальние, трудные, но со временем ставшие такими родными.
Часто именно они были духовниками моих мыслей и чувств.
Много километров по Сибири пришлось перемерять пешком, с сидорком на спине. Плечи, кажется, с тех пор и болят от всех поклаж и ремня.
В детстве я получила спартанское воспитание: у мамы не было привычки целовать меня при расставании ни в детстве, ни позже.
А прощаться приходилось часто. Слишком часто. Мама провожала за калитку, а я, удаляясь, махала ей рукой и пела всегда одно и то же: "До свидания, мама, не горюй, не грусти, пожелай нам доброго пути!".
Она плакала, будто я уходила навсегда.
Вспоминаю, как один раз, в слепую пургу, шла я одна из Осинников домой. В лесу намело сугробы, ноги не достают до земли. Темнеет. Ветер усилился. Тону местами по пояс, выбиваюсь из сил. А валенки с каждым шагом вытаскивать всё трудней и трудней.
Решаю: двигаться в сторону основной дороги, что ведет на баз.
Не дойти...
Опустилась отдохнуть. Обманываю себя - на секундочку только. Кружится голова. Пальцы на руках как чужие, не слушаются. Одежда покрылась ледяной ломкой коркой. Равнодушие к происходящему потихоньку вытесняет волю...
Приближается Конец...
Эта мысль разбудила, добавила сил. Кое-как встаю и по шажку еле-еле вперёд. Сама себе приказываю: "Не сметь расслабляться, только вперёд! Ты должна выстоять!"
Домой попала далеко за полночь чуть живая. Мама испугалась, натёрла меня самогоном и выпить дала - теплой самогонки с мёдом и малиной. Уложила на горячую русскую печку. Укрыла тулупом. Всю ночь я металась в бреду, силясь выбраться на дорогу. Мама не спала.
На другой день утром я опять в пути.
Чудо какое-то!
***
Май 45-го года.
Весна в Сибири вообще яркая, а эта особенно.
Всё оживает.
Горы обнажаются и становятся романтически-восторженными. По склонам наперегонки друг с дружкой бегут задиристые ручьи.
А тайга?! Сейчас такая разная и загадочная, чистая и целомудренная. Небо высокое-высокое, а солнце при этом с каждым днём всё ближе...
Тепло становится!
В душе тоже происходит обновление. Хочется жить и совершать благородные поступки. Петь хочется. После морозной зимы обостреннее чувствуешь красоту. Может, поэтому вставать в шесть часов не трудно, а наоборот, даже интересно: раньше встанешь - больше узнаешь.
Вот как раз в это время мы вдвоём с мамой и заготовляли за речкой Берензас на зиму дрова.
На дорогах наст. В глубоких ложбинах лежит еще не тронутый солнцем снег. Сочное дерево хорошо пилится и колется. Валили сразу по десять-пятнадцать осин. Сучки срубала мама. Я их носила и складывала в огромную кучу. Деревья, сваленные последними, оказывались наверху. Их было легко пилить, полотно не зажималось.
А вот после того, как верхние брёвна распилены, начинаются адские муки для мамы: помощница ни дерева поднять, ни вагу, где надо, подсунуть не может. Бывало, мать, надрываясь, сдвинет бревно и, выбившись из сил, горько заплачет.
Я стою, молчу. У самой слёзы близко...
Отпустит чуть, смахнёт рукавом горечь и опять за работу:
- Теперь легче, давай попробуем.
