Григорий Злотин - Хлебoeд
Мимо не спеша проходила группа высокопоставленных чиновников ратуши: все на хорошем счету у гуннов и с правом поездки за границу. "Да-с, Франц Ксаверьевич, тосканская пицца не в пример лучше ломбардской, здесь Вы правы," -- вальяжно разглагольствовал тучный господин, попыхивая сигарой. "Но вот в рассуждение претцелей позвольте Вам поставить запятую..."
И вдруг какой-то рычажок соскочил в голове у Эдуарда Николаевича. Вся благоприобретенная за десятилетия неволи осторожность полетела к черту. Лаубе побелел, губы его затряслись, и на них показалась пена. "Хлеба! Хлеба хочу!!" -- завизжал он во всю мощь своих легких и ринулся вдоль по улице, бешено вращая глазами и расталкивая пешеходов. Послышались крики, прохожие в ужасе кинулись врассыпную. На бегу Лаубе подцепил чью-то трость и уже налаживался было ею в ближайшую витрину, за которой хищно блестели трехэтажные кремовые торты, но из подворотни выскочил гуннский патруль, Лаубе мигом взяли под локти и увели.
***
"Хлеба дайте! Хлеба! Сатрапы! Палачи! Булок хочу!" -- орал, отчаянно извиваясь, крепко привязанный к стулу Эдуард Николаевич. Куда подевалось его милое дворянское воспитание, его университетский лоск? Сейчас он вел себя, словно озверевший мужик времен, теперь уже далеких, хлебных бунтов.
"Вовсе не нушно такк волнофаться," -- раздался спокойный голос, и, замолчав от удивления, Эдуард Николаевич увидел, что перед ним стоит гуннский офицер с серебряными рунами майора. "Сачем ше такк? Фитрины бить совсем уж нехорошо, та и у костей столицы мошет слошиться превратное впечатление." От неожиданности Лаубе лишился дара речи и только смотрел, как гунн отворил в стене сейф и выдвинул ящик, накрытый чистой льняной салфеткой.
"Вам угодно хлеба?" -- учтиво проговорил майор с легким акцентом. "Извольте-с." Он откинул салфетку. Под ней оказалась ароматная буханка свежего ржаного хлеба. Офицер достал перочинный нож, отрезал горбушку и предложил Лаубе. "Э-э..." замычал совершенно оторопевший Эдуард Николаевич. "Простите," -- смутился гунн, "я совсем сапыл." Он махнул солдатам, и Лаубе развязали. Почти теряя сознание, захлебываясь густой слюной, он кинулся на кусок хлеба. От предвкушения экстаза ноги были как ватные, все вокруг, подпрыгивая, вращалось, и руки сильно тряслись. Чавкая и рыча, он снова и снова впивался зубами в вожделенную буханку. "Вот оно," -- молнией мелькнуло в голове, "цель, конец и смысл. Теперь хоть на эшафот."
...Постепенно он стал жевать медленнее. Так-так. Запах ему не внове, благо в городе множество булочных. Так. Знакомый по литературе, прекрасно описанный в источниках, кисловатый ржаной вкус. Присутствие дрожжей. Намокающие во рту крошки. Корочка. Мякиш. Плотный ком в пищеводе. Сытно. Несколько более тяжелая пища, чем саго или вареный рис. Об этом он мечтал всю жизнь? таился? алкал? страдал? Так-так.
"И это все?" -- вырвалось у Лаубе. "В тселом -- та," -- небрежно отозвался майор. "У сдобы немношко мякше фкусс, остальное -- сахар, яйтса, масло и всякий начинка. Но в тселом -- все одно и то ше."
Эдуард Николаевич устало опустился на стул. "Что же будет со мной?" -"Ничего-с. Са нарушение общественного спокойствия Вас оштрафуют и отправят томой." -- "Я не о том!" -- с досадой и внезапным ужасом воскликнул Лаубе. "Мне нечем жить. Нечем жить, понимаете Вы это?! Вы меня обманули! Я требую исполнения закона, трибунала, казни, наконец! Вы отдаете себе отчет в том, что Вы меня лишили всякого желания жить!"
"Та-а, круссно," -- закручинился майор, но вдруг, словно что-то вспомнив, выпрямился и помрачнел. "Сошалею, но ничем не моку помочь." -- "Но как же ваши законы, ваши собственные законы?!" -- "Не моку-с. Фидите ли, это очень устаревший сакон. Чтобы поддерживать цены на хлепп, мы его не отменяем. Но есть некласная инструкция его не исполнять. Та и фообще оккупация не оккупается, мы это уше давно поняли и занялись хлеботорговлей с саграницей. Наши люди сидят в правлениях всех пекарен. Скоро мы выкупим все чужие доли, консолидируем владения и тогда выведем войска. Та они и сейчас -- не настоящие." Он поманил одного из солдат и, взявшись за ствол винтовки, резко крутнул. Ствол треснул, в стороны полетели мелкие щепки. "Фот Ваш пропуск, иттите."
В каком-то забытьи Лаубе вышел из подворотни комендатуры и, глядя прямо перед собой невидящими глазами, как сомнамбула, побрел обратно по главной улице. Развратно развалясь в витринах, порочные спелые булки призывно подмигивали ему. "Бежать отсюда," -- подумал Эдуард Николаевич, -"Бе-жать."
LA, 25/VII-MMII
