Сергей Михайлов - Сизиф
- Ну и как, спас? Убийцу-то?
- Спас... Грех этого преступления тяжким грузом лёг на плечи другого. Мои плечи.
- Но ведь ты убил её! Убил! - вскочил Барсуков, до хруста сжимая кулаки. - О ней-то ты подумал, ублюдок, а? О грехе заговорил, мразь, о спасении души, о миссии какой-то, а как же жизнь человеческая? Или она уже не в счёт, жизнь-то? Отвечай, сука!
Убитая девочка-подросток была одной из двух дочерей крупного городского финансиста; ходили слухи о его связях с местными преступными группировками и Барсукову, и двум его коллегам это было известно. Как знать, возможно, деятельность отца имеет какое-то отношение к смерти дочери...
Голос из-под капюшона зазвучал глухо, точно читая заученный урок:
- Жизнь земная преходяща, душа - вечна. Не о жизни земной печётся Господь наш, а о спасении души человеческой. О ней одной вся Его забота. Всё остальное - пыль, прах, суета сует.
- Бред какой-то, - пробормотал Барсуков и махнул рукой. - Делайте с ним что хотите. Я умываю руки.
- Не ты первый произносишь эти слова, - донёсся до блюстителей порядка тихий, едва слышный голос человека в хитоне.
- Я хочу увидеть его лицо, - заявил Гусев. - Лейтенант, прикажи ему снять капюшон. Слышишь, лейтенант? А потом отдай его мне.
- Верно, Гусь, пусть покажет своё лицо, - поддержал его Барсуков.
- Нет! - закричал вдруг убийца. - Не надо! Не делайте этого, молю вас!
- Снимай, - потребовал лейтенант. - И поживее!
- Видит Бог, я не хотел этого... - прошептал человек в хитоне.
Медленно, с какой-то особой торжественностью он сделал то, что от него требовали. Капюшон бесшумно упал на спину.
Все трое непроизвольно отшатнулись назад.
На них смотрело нечто, лишь очень отдалённо напоминающее человеческое лицо. Куцая бородёнка клочьями торчала из подбородка, жидкие сальные волосы длинными сосульками свисали с черепа, а кожа... кожей это вряд ли можно было назвать: всё лицо было изъедено глубокими кровавыми гноящимися язвами, жёлто-буро-сизые струпья покрывали щёки, лоб и шею, из многочисленных ран сочилась густая вязкая жидкость. Из утопленных в черепе глазниц тускло мерцал безжизненный взгляд. От всего его тела исходила невыносимая вонь гниющей, разлагающейся плоти.
- А, чёрт!.. - выругался Барсуков. - Мерзость какая... Я сейчас сблюю...
- Тяжкое бремя греха и порока исказило мой образ, - утробным голосом произнёс убийца, - болезнями и проказой поразило тело. Но грех этот не мой, а ваш - тех, кого пришёл я спасти во имя Господа.
- Да он прокажённый! - вскрикнул Гусев, вскидывая автомат. - Как знаешь, лейтенант, но если он сделает хоть шаг в мою сторону, я его пришью! Не хватало ещё заразу подцепить.
Лейтенант, до сего момента контролировавший ситуацию, растерялся. От былой его уверенности не осталось и следа. Однако обстоятельства требовали принятия быстрого и единственно верного решения. По крайней мере, ясно было одно: этот тип ко всему прочему ещё и псих. Маньяк, вбивший себе в голову какую-то бредятину о грехе, спасении и тому подобной чепухе.
В конце концов, Гусев прав. Если делу дать законный ход, этому уроду максимум светит психушка. Его оставят в живых, лейтенант отлично понимал это - его, убийцу, изувера, маньяка!
- И этот ублюдок должен жить, а, лейтенант? - прохрипел Гусев, словно читая мысли своего шефа. - Ты видел ту девчонку с перерезанным горлом, видел лужу крови, в которой она плавала? И после всего этого у тебя дрогнет рука? Да пусть он хоть трижды псих - но он убийца!
Человек в хитоне, забившись в угол, отчаянно затряс головой.
- Нет, нет, это грех! Не берите его на душу...
- Да пошёл ты со своим грехом, мразь юродивая! - рявкнул Гусев, замахнувшись прикладом. - О душе вспомнил, подонок!
Лейтенант с шумом выдохнул и, поймав взгляд Гусева, чуть заметно кивнул. Он принял решение.
- Барсуков! Выйдем на пару минут, разговор есть. Гусев! Охранять задержанного, глаз с него не спускать. При попытке к бегству... сам знаешь...
- Знаю, лейтенант! - просиял тот. - Есть глаз не спускать с задержанного!
Понятливый Барсуков не стал задавать лишних вопросов и вслед за лейтенантом молча покинул дежурку. Гусев остался с убийцей один на один.
- Ну теперь-то ты мой, урод, - оскалился он, снимая автомат с предохранителя.
Человек в хитоне медленно поднялся и выпростал вперёд правую руку.
- Остановись, человек! Ты станешь таким же убийцей!
Гусев поднял автомат на уровень груди.
- Плевать!
- Нет!!! - дико завопил человек в хитоне.
- Эй, что у вас там происходит? - послышался из-за двери голос лейтенанта.
- Всё в полном ажуре, лейтенант, - полуобернулся Гусев к двери, ухмыляясь. - Задержанный готовит побег. Принимаю меры.
- Заканчивай, Гусев, не тяни резину.
- О'кей, лейтенант... Ты готов, урод? - снова повернулся он к убийце.
- Я не дам тебе убить меня, слышишь? Не затем я пришёл в мир, чтобы плодить грех. Тяжкий грех человекоубийства.
- Не убью, говоришь? А вот мы сейчас посмотрим!
Однако выстрелить Гусев не успел. Неуловимым движением человек взмахнул рукой, которую прятал в складках своих одежд, и по самую рукоятку всадил себе в грудь длинный острый кинжал.
- А, чёрт!.. - выругался Гусев.
Нож! Тот самый нож, который сегодня уже послужил орудием убийства и который невероятным образом вновь оказался в руках убийцы. Гусев так и не понял, когда тот успел схватить его со стола, где нож, всеми забытый, ещё минуту назад лежал в качестве вещественного доказательства совершённого накануне преступления.
Сползая по стене, убийца медленно оседал на пол. Из груди его вырвался хриплый, булькающий стон.
В помещение влетел лейтенант, за спиной его маячила испуганная физиономия Барсукова.
- Да что тут у тебя происходит, чёрт возьми?
Гусев молча ткнул стволом автомата в сторону умирающего.
- Он сам... себя... ножом...
Человек в хитоне отходил. Взгляд его стал мутным и безразличным, на губах выступила кровавая пена. Но прежде чем жизнь окончательно покинула это уродливое тело, он собрался с последними силами и страстно прошептал:
- Отец, Ты снова покинул меня! За что? за что? Неужели я опять сделал что-то не так?
