Григорий Свирский - Андрейка
-- Есть ли у тебя в Канаде родственники, парень?
Андрейка втиснулся в кресло поглубже и не ответил.
-- Так. Что будем делать, господин пассажир?
Андрейка вынимает большой -- настоящий мужской носовой платок, вытирает лицо, шею, руки. Долго молчит. Но лицо его красноречиво: "Надо подумать!" -Острый, жгучий стыд за самого себя, за отца сковал его. Как он произнесет эти ужасные слова: его бросили?
Гигант с револьвером на боку ждет терпеливо.
-- О чем подумать? -- наконец спрашивает он с улыбкой.
Андрейка от стыда, от невозможности сказать прямо: "Меня бросили", -выпаливает:
-- На Луну высадили. Без скафандра. И живи... -- Андрейка стал багровым. Обида округлила его серые глаза, на которых предательски повисли слезы.
-- Ты, парень, из России, -- говорит гигант уверенным тоном, -- Акцент у тебя русский. Сколько тебе лет?
-- А кто вы? -- настороженно спрашивает Андрейка.
-- Ар си эм пи... Королевская конная полиция...
Андрейка схватил свой чемодан, рванулся в сторону дверей.
-- Ну-ну! Куда ты, хлопец! -- воскликнул полицейский, положив руку на костлявое плечо Андрейки, и добавил с улыбкой, по-украински. -- Мабуть, ты не слыхал, что на Луне нельзя делать резких движений?
Гигант берет вещички Андрея, спускается с ним в лифте куда-то вниз; усадив Андрея, звонит в иммиграционное агентство и еще куда-то, чтоб прислали за новым иммигрантом. Но там, видно, ответили, что прислать некого...
Гигант резко, в досаде, вешает трубку и передает Андрейку двум молодым людям в широкополых ковбойских шляпах. Объясняет:
-- Они тоже из королевской конной полиции. Можешь не беспокоиться!
Вышли на улицу.
-- А где ваши кони? -- спросил любопытный Андрейка.
Двое не ответили. Даже не улыбнулись.
Отправились на сияющей черным лаком машине, такой же длинной, как стоявшая рядом, в которую вносили прилетевший откуда-то гроб.
-- Хоронить едем! -- сказал Андрейка зло.
Полицейские покосились в его сторону и промолчали.
Навстречу мчится желтая машина с прыгающими белыми и красными огнями и нарастающим воем. На ней надпись: "Полиция".
-- А мы почему едем без адских звуков? -- не унимается Андрейка -- Вы ведь тоже полиция.
-- Там что-то случилось, -- ответил сидевший рядом с ним. -- А у нас ничего не случилось...
"Ничего не случилось... Конечно!" -- думает Андрейка. -- Человек попал на Луну. Кого этим удивишь!.." Машина идет по многоэтажным развилкам дорог. В глазах Андрейки почти изумление. Небоскребы такие, что приходится задирать голову.
-- Так сколько тебе лет, парень? -- "Конник" помоложе, с усами, посмотрел на Андрейку сочувственно.
-- Я вполне самостоятельный человек... -- произнес Андрейка как мог уверенно. Я буду жить один... Сам! Совершенно!.. Точнее?.. Пятнадцать с половиной.
-- С половиной?! -- повторил усач, и переглянулся со вторым "конником", сидевшим за рулем. Тот включил приемник. Снова зазвучали чужие ритмы аэропорта, с барабанами и электрогитарами. Хрипатый голос тянул речитативом свою панихиду. К Андрейке вернулась тоска. Он даже всплакнул от этого острого, режущего как пилой речитатива, который отныне стал для него голосом потери, обиды, бесприютности...
-- Ты ел ланч? -- спросил усач.
Андрейка кивнул неопределенно: не то да, не то нет...
-- Вот самый известный ресторан в Торонто, -- продолжал усатый, когда машина свернула с дороги. -- Мой сын сюда ходит со своей герл-френд.
-- "McDonald's", -- прочитал Андрейка.
-- Поланчуем, парень, и дальше. О'кей?
В самом известном ресторане остро пахло жареной картошкой, кофе и дымком.
Андрейке принесли hamburger -- большую котлету с булкой.
-- Не торопись, Эндрю, всего-навсего пятнадцать тебе, а ты все время спешишь... Родителям сообщили, что ты пропал...
Андрейка вскочил на ноги, воскликнув непримиримо:
-- Я же сказал, что я самостоятельный человек. И буду жить сам!.. Почему? -- Андрейка вздохнул горестно и, ничего не поделаешь: -- Ну, расскажу, ладно...
Андрейка почти кончил свой hamburger. "Усач" поглядел на второго полицейского удивленно: мол, ну и дела...
Тот, что постарше, не высказал удивления, только усы разгладил свирепо; однако пояснил тоном самым спокойным:
-- Парень, по канадским законам дети до шестнадцати лет не имеют права уходить от родителей.
-- Как?! В свободной стране?!
-- ... И родители не имеют права бросать своих детей, если им нет шестнадцати, -- столь же безмятежно продолжал полицейский. -- Мы едем к твоим родителям и объясним им канадские законы. О'кей?
Андрейка чуть не подавился остатком хамбургера.
-- Не волнуйся, Эндрю. Если ты не хочешь жить с родителями, никто тебя не заставит жить с ними.
В глазах Андрейки явное недоверие.
-- ... Но если полгода потерпеть, тебе обеспечены кров и еда. А за полгода много воды утечет... Давай сразу к ним, и пусть они попробуют нарушить закон!
Андрейка вяло дожевал свою еду и спросил, есть ли в этом шикарном ресторане уборная.
Полицейский помоложе почему-то коснулся сапогом чемодана Андрейки и показал на коридорчик в глубине.
... Из уборной Андрейка выскочил, прячась за спинами рослых парней, и кинулся прочь, сперва по асфальту, едва не угодив под машину, затем по траве, вялой, прошлогодней, чуть нагретой весенним солнцем. Упасть бы и полежать! Но нет!.. "Подальше от царей, голова будет целей!" -- вспомнил он любимое бабушкино присловье.
... Андрейка бежал долго, пока не оказался в каком-то овраге; там притаился. Отдышаться, подумать...
"Я -- человек, как все!.. Так и скажу!.. А до шестнадцати не человек?.. Вот тебе и свобода! Напялят казенные штаны... Всем одного цвета. Ну нет, полгода надо продержаться. Только полгода! Не продержусь, что ли?! Закон! Знаем мы эти законы! Вспоминают о нем, когда им надо... Кому надо, чтоб я общался с Люси... Я ее задушу... за отца... за все! В свободном мире, и сидеть в клетке?.. Глупо! Хватит! Я больше не Андрейка. Я -- Андрей. Как дед... Подработаю где-нибудь и сниму угол".
Сверху пронесся автобус. Андрейка поднялся по зеленому склону, пригнувшись, и, когда следующий автобус остановился, прыгнул в открывшуюся дверь.
-- Я попаду в центр города? -- спросил Андрейка и торопливо, чтоб подумали, что он турист, добавил: -- Очень хочется посмотреть...
Водитель и головы к нему не повернул, объяснил деловито:
-- Сойдите на улице Bloor, это главная улица, там много выставок, кафе, толпится молодежь. Рядом улица художников.
Андрейка выпрыгнул из автобуса посередине черных и стеклянно-золотистых небоскребов. То тут, то там надписи: "Bank of Сомmerce", "Bank of ... " Торонтский Уолл-стрит!
Народу мало. Откуда-то из-под земли, правда, валом валят, как в Москве. Ага, это метро. Андрейка поглазел на один стеклянный небоскреб, на другой. Странно! Стекла точно закоптелые. "Ты меня видишь, я тебя нет... " -говаривал отец.
Возле Андрейки останавливается огромная черная машина, вдвое длиннее, чем у полицейских. Андрейка готов уж броситься прочь... Но из машины никто не выскочил. Наконец открылась дверца и оттуда показались голые волосатые ноги. А затем и весь человек целиком, немолодой, упитанный, в соломенной шляпе с зеленым листом на высокой тулье и ... в клетчатой шотландской юбке.
Андрейка закрывает рот рукой, чтобы не засмеяться. К шотландским одеяниям еще не привык.
-- Веселишься, парень, -- бросил приехавший; он постоял, тяжело дыша и опираясь на трость. -- Турист? Эмигрант?
-- Эт-то чей дом? -- спросил Андрейка, показав на небоскреб, чтобы поскорее уйти от опасной темы.
-- Мой!
-- Ваш? Целый небоскреб?
Упитанный в юбке усмехнулся.
-- И тот мой, -- он показал тростью вдоль улицы, где гордо высились одетые в стекло и слепящие на солнце небоскребы. -- И следующий.
У Андрейки вырвалось раньше, чем он что-либо подумал:
-- И вас еще не повесили?
-- Ты откуда? -- суше спросила юбка.
-- Из России.
-- Варварская страна!
-- А Франция?
-- Прекрасная страна!
-- Виктор Гюго писал, что вешали еще в 1793 году. "На фонарь! На фонарь!" -- воскликнул он с нескрываемой мальчишеской злобой, которая клокотала в нем вот уже несколько часов.
Молчание длилось минуту-две.
-- И стало в мире лучше? -- спросил упитанный человек после раздумья.
-- Не знаю, -- честно признался Андрейка. -- Бабушка говорила, что лучше не стало.
Упитанный молча скрылся за темной массивной дверью.
Андрейка побрел дальше, подавленный, недовольный собой: сорвал злость на прохожем. "Бабушка сказала бы, что это, по крайней мере, непорядочно... " Андрейка был по-прежнему зол, но это уже не была злость на всю вселенную.
А город ничего... Перекрестки все разные. Один, широкий, с оградой в виде изогнутых труб, как палуба корабля. Мигнул светофор, и началось светопреставление. Будто корабль тонет, все мчатся в поисках спасения.
На другом -- никто не спешит. Люди вышагивают чинно. Неторопливо катятся коляски с детьми. Одна коляска -- просторная, оттуда выглядывали три белокурые рожицы.