Дан Маркович - Жасмин
Потом я вырос и не боялся в доме, что один, готовил себе, убирал, мыл посуду... Потом работать начал...
Так вот, Жасмин... Ночи еще морозные были, ты говорил, не помнишь такого марта много лет, а ведь был совсем недавно, семь лет тому назад, но я промолчал, не стал напоминать, опять твоя память, и еще, последнее время ты нервный был, все думал как поехать к сестре, встретиться, вздыхал, "хоть на час бы"... И я не стал придираться про погоду, а теперь напоминаю, и многое еще скажу, чего никогда не говорил.
x x x
Я у забора снег выгребал, ты прибегаешь, очки на веревочке вокруг шеи, чтобы не потерять, но все равно теряешь... Дорожку я уже расчистил, в груди тепло и тихо, дорожка мое главное дело, ведь рисовать не дело и не работа, а так, не знаю, как назвать... Но дорожка тоже не совсем дело, я ночью просыпаюсь, смотрю на нее, луна помогает, вижу, зарастает понемногу, не выдерживаю, выхожу, стараюсь тихо, ведь жильцы спят... А утром уж как следует, отскребаю снег и лед от серых, белых и коричневых плиток, которые на ней уложены, потом метлой аккуратно подметаю, чтобы от дома к забору был доступный всем путь.
И тут ты прибегаешь, кричишь, собака замерзает, наверное, упала с машины или что-то еще, может, сбросили, она лежит и едва шевелится, надо спасать. У нас дома никогда собак не было, ни у матери, ни у тебя, а почему, ты сам знаешь, не хочу об этом говорить, до сих пор не по себе. От собаки мои несчастья, мама говорила. С тех пор годы пробежали, я собак нисколько не боюсь, многих кормлю возле дома, а к себе не беру, не могу, и все... А вообще-то мы с тобой всегда кого-нибудь спасаем, ты умеешь находить, кого надо спасти, я не умею, но радостно присоединяюсь, сил у меня побольше, десять лет с лопатой и метлой, нешуточное дело. А помнишь, как это началось, я сам себе нашел работу, мама два года как умерла...
Опять у меня, опять нет порядка в словах, и все-таки напомню тебе, ты только в общих чертах схватываешь, "я - физик...", а я ничего не забываю, сам знаешь.
x x x
Теперь я уже давно пришел в себя, вырос, ты меня учил, работаю на дорожке, живу в своей квартире и у тебя, ведь мы соседи на девятом, и ты матери всегда был друг, "я Зинаиду уважал", говоришь, но это не вся правда, я недавно догадался, старые фотографии смотрел. Отец мой, археолог, твой друг или приятель, как узнал, что со мной произошло, все реже, реже стал появляться, а ты матери всегда помогал, из двери в дверь, день и ночь путь открыт, я ходил к тебе, сидел на диванчике в кухне, там теплей всего, а ты на машинке барабанил или готовил еду, у тебя лучше получалось, чем у матери, она все со мной да со мной, а когда уставала, говорит "иди к Кису, он тебя звал", и я иду.
А как все началось, помнишь? Нет, не началось, продолжилось, ты говоришь, просто в моей жизни разорвалось время, я снова стал обычным человеком, хотя потом выяснилось, что не совсем выздоровел, но это другое. С четырех до четырнадцати я исчез для других, все видели, ходит, но не соображает, дурак дураком, а может идиот или шизофреник, так никто и не узнал правды и до сих пор не знает. И я об этом времени мало могу объяснить, хотя все помню, все!..
Мне четырнадцать было, когда мама умерла, и я в ту же ночь обратно вывалился в громкий беспокойный мир, ты говорил - "вернулся" - а это вокруг меня в момент прорвался пузырь с мутными стенками, знаешь, как стекло, давно не мытое, и внутри вязкая жидкость, я в ней плавал, медленно шевеля руками и ногами и не говорил, хотя все слышал и видел, очень медленно понимал, даже звуки с большим опозданием доходили... Ты как-то сказал:
- Так Зинаида твоего голоса и не услышала, и "мама" ты ей не сказал ни разу.
- А как же раньше, ведь я в четыре годика, наверное говорил уже?
- Ты вспомни, как ее называл, ты же все помнишь?
Я немного обиделся, ты не ответил мне, но теперь понимаю - ты хотел, чтобы я все сам, сам, догонял "упущенное время", да?
- Я звал ее "Зи"?..
И ты заплакал, у самого глаза на мокром месте, а меня упрекаешь "нервы, нервы..."
x x x
А помнишь, Малов, как меня хотели забрать в инвалидный дом или специальную школу, что ли, и тогда ты вызвал тетку матери, значит, мою двоюродную бабку, да?.. она жила в Калуге, недалеко, но у нас не бывала никогда. Она приехала, круглая румяная старушка, погладила меня по голове и говорит - "ладно, ты меня пропиши, жить буду по-прежнему у дочерей, только иногда приезжать, а вы уж тут это дело скрывайте, здесь, мол, она, отлучилась и так далее, главное, прописка, и мальчик не один. А ты, дядя..." - она быстро поняла, что к чему, это я потом десять лет соображал... - ты, дядя, позаботься от парне, Максим его бросил, ты знаешь..." Максим это археолог, он мой отец, я его больше не видел.
Так я жил вроде с бабкой, а на самом деле с тобой. Я тихо жил, не хулиганил, на улице почти не появлялся, в школу не ходил, время было, ты говорил, "как всегда", про меня быстро забыли. Справка у меня была, что инвалид. "Главное - справка- ты говорил, - в этой стране есть справка и все тихо, никому ты не нужен, а мы проживем, проживем..."
Но так получилось, что я начал работать, сам нашел себе дело, сначала бесплатно пыхтел, вычищал дорожку, а потом стал настоящим дворником.
x x x
Ты помнишь, Малов, нашего бывшего дворника, Сергея?.. Конечно, помнишь, как можно забыть, сколько ты ругал его, "у дома сплошной каток", а он не виноват был, несчастный человек, летчик-испытатель, потом знаменитый в городе зубодер, потом алкаш и дворник в нашем доме, хозяин дорожки. Он как-то бросил на ней свой инструмент, только начал и забыл, спешил встретиться с друзьями, а я подкрался, давно хотелось подержать настоящую лопату и метлу. Почти шестнадцать было, рост высокий, похож на взрослого человека, хотя и сейчас не совсем взрослый. Знаешь, иногда заглядываю в зеркало, странная штука, да?.. - длинный парень, усики растут, почти тридцать, и я не верю, что тот самый мальчик, который попался в паутину, я ведь и тогда знал зеркало, иногда смотрел - бледное личико, серые глаза... Я медленно плавал в собственном соку, видел жизнь во сне. Потом оболочка прорвалась, я очнулся, и сразу - ледяной пол, осколок в ноге, боль, мелкая, но острая... кровь... Больно, страшно, и мама лежит передо мной, так и не увидела, что я вырвался. До последнего дня меня тащила, и не успела увидеть свою победу, ты говорил.
Я вырос, но взрослым не стал, хотя после твоего отъезда снова изменился, и, может, даже стану как все, но мне это не нравится, не нравится!.. Ты говоришь, главное, "рисуй, Саша, рисуй", я рисую, когда могу, пустой лист тянет непобедимо, я спокоен, когда краска на руках... А остальное время неспокойно, страшно, и только тонкий жалобный звук и плач цвета среди бесцветного простора, бесприютного... Но цветок спасает меня, я с ним снова ухожу... а зачем было просыпаться... иногда не знаю.
x x x
Я подметал и забыл, что взял чужие вещи, а Сергей, ну, дворник, испытатель-дантист, все видел из окна, и у него, я думаю, созрел план, он вышел и очень ласково меня позвал к себе. В ту самую однокомнатную дворницкую, которая теперь, можно сказать, мое пристанище, потому что после твоего отъезда с квартирой непонятно стало, моя или не моя, потом у меня жила Алиса, художница, но я ей разрешил, расскажу, расскажу... а потом все вынесли из моей квартиры, но она не виновата, Алиса, забыла дверь запереть, примчался ее друг и мигом утащил в Германию или Швецию, не знаю точно. У меня с ней получилась история, еще услышишь. Я тогда в больнице лежал, когда она ускакала, но ты не бойся, на несколько дней попался, на неделю, все уже прошло, конечно, расскажу.
Но я снова беспорядочно кидаюсь словами, а мне надо, чтоб ты понял, как я тебя жду, дела есть, без тебя не разобраться. И вообще... до Нового года неделя, тебя нет, а без тебя я нового не встречал никогда, так что поспеши.
Так вот, дворник-испытатель, он меня позвал, сунул водки стаканчик, маленький, но до краев, я боюсь этого запаха, ты знаешь, и отказался, а он говорит, давай, ты будешь вместо меня настоящим дворником, только наш секрет, а я тебе каждый месяц - три рубля, это ведь целая бутылка! Что мне бутылка, я обрадовался, бутылка ни к чему, настоящее дело будет, очень красивое, мне нравилось убирать мусор, хотя дома ты меня ругаешь, захламист и неряха. Но на улице другое дело - дорожка, с ней большое удовольствие разговаривать, убирать, она живая.
Сергей грамоту получил за снег и лед, все убрано, песочек, ходить безопасно, потом снова благодарность - за контейнеры в чистоте, но это недолго продолжалось, его зарезали дружки, а он был особенный, помнишь? Наверное, забыл, ты говоришь - "детали", я тебе чуть-чуть напомню. Он был летчиком-испытателем при Сталине или Хрущеве, как-то пролетел слишком низко, звук ударил по окнам, его уволили. Говорили, он уже выпивал, но я не верю, он был сталинский сокол. Тогда он вспомнил старую профессию, до самолетов трудился фельдшером-акушером, отрыл диплом, подучился на зубных курсах четыре месяца и давай драть зубы в нашей поликлинике. Лечить он не умел, а выдирал красиво, тогда выдирали чаще, чем теперь, всем, кто желает побыстрей, и он в отдельном кабинетике, "процедурная", в белом халате, коренастый, жилистый, ходит переваливаясь, не успеешь в кресло сесть, он уже с клещами у лица - "открой рот... а, вот этот!" и в одно мгновение р-раз!.. а народ хоть и терпеливый, но решительность обожает, трешки ему, трешки несет, только выдери, освободи... Это потом стали - "кариес, кариес... сладкая защита", а тогда - выдери и делу конец, и он прославился. Но водочку любил больше щипцов, как-то нашли его в собственном кресле, крутил штурвал, собирался отчалить в космос. Лечили, недолечили, он снова за горючее, заливал баки "под завязку", он так говорил... наконец, продал квартиру на пятом этаже, двухкомнатную, с видом на Оку, как у тебя, поселился в дворницкой, в ней все мои главные события родились... здесь он, как в доме говорили, до полной зелени упился и умер от ножа, долги нужно отдавать, ему сказали.
