Татьяна Алферова - Из цикла Неомифологический словарь
До обеда Володя был так ласков и нежен с Жанной, что удивлял сам себя. Но Жанна не удивлялась. Радовалась, да, прямо светилась от счастья, еще легче ступала по натертому паркету и что-то напевала еле слышно, Обед они готовили вместе, Володя настоял. Приготовление борща прерывалось дважды, причем второй раз они не успели дойти до спальни, терпения не хватило. Так что борщ готовился часа четыре. С котлетами дело пошло веселее, котлеты у Жанны были приготовлены заранее. После обеда, разомлевшие и усталые от еды и любви, они устроились на диване. Володя положил голову на колени любимой и попросил слабым голосом: - Рыбка моя, ты не можешь выполнить одну мою прихоть?
- Ну конечно, милый, любую. А что конкретно я должна сделать? - немедля отозвалась Жанна сладчайшим тоном.
- Я прежде не говорил тебе, что очень люблю Лермонтова. Мне хотелось бы послушать, как ты читаешь его вслух. Кажется, я видел у тебя в книжном шкафу четырехтомник. - Только потому, что плотно прижимался щекой к Жанниным коленям, Володя почувствовал, как она напряглась.
- А что тебе почитать? Что откроется? - ее тон уже не казался таким сладким, скорей, слегка испуганным. Неужели, догадалась? Поняла, что он задумал?
- Почитай мое самое любимое "Нет, я не Байрон, я другой..." - Володя специально не смотрел на подругу, тем самым как бы давая понять, что его просьба - обычный милый каприз влюбленного, не более. Да и ее реакция легче читалась на ощупь щекой, а не бесперспективно пристальным взглядом.
- Давай я тебе лучше почитаю мое любимое, - предложила Жанна, на этот раз ее колени ходили ходуном чуть ли не в панике.
- Ну, голубка, ты же обещала исполнить мою прихоть. Так-то ты меня слушаешься? А что потом будет? - Володя дал понять, что начинает сердиться. Сейчас она сломается, иначе быть не может.
- Милый, очень тебя прошу, это стихотворение навевает на меня такую тоску, что боюсь испортить тебе все впечатление - проявила неожиданную настойчивость Жанна.
А Володя чуял добычу и свернуть не мог. Однако Жаннина изворотливость затягивала разговор вот уж на час, и Володя увязал в ее уговорах, как в трясине, нежданно возникшей на лесной тропе, на пути преследования. Безнадежность постепенно овладевала им, словно уходящим в зеленую жижу по пояс, выше, еще выше. Но в последнем рывке он глотнул воздуха и нащупал твердую почву: - Прости, шутка перестала быть шуткой. Вопрос принципиальный. Или ты читаешь мне стихотворение, и мы с завтрашнего же дня будем жить вместе, хочешь - поженимся, хочешь - так, тебе решать. Или не читаешь, но тогда я немедленно ухожу. Навсегда.
По Жанниному лицу давно текли слезы, потоки слез, но Володя ничего не желал замечать. Она сдалась: - Хорошо, если ты настаиваешь. Но позволь мне читать, повернувшись к тебе спиной, я не могу лицом. Честное слово, - добавила дрожащими губами, изгибая их дужкой. Володе на миг стало совестно, но отступать поздно, первый начал. -Хорошо, - милостиво согласился он, - какая разница. Главное, ты уважила мою волю. - И тотчас сообразил, что отвернуться-то она отвернется, но там, на стене, висит зеркало, так что при желании он сможет наблюдать за ней незаметно. Странно, что такая, обычно проницательная, женщина забыла о собственном зеркале над диваном.
Жанна взяла книгу, давно открытую Володей на избранном стихотворении, начинающемся словом "Нет", судорожно вздохнула, отвернулась, споткнулась на первом звуке, сглотнула, справилась с собой, произнесла наконец роковое слово, при этом голос ее чудным образом изменился и продолжила чтение уже обычным голосом, постепенно успокаиваясь и почти повернувшись к своему мучителю. Но Володя успел увидеть за какую-то долю секунды в зеркале то, что она безуспешно пыталась скрыть. Забыть увиденное - невозможно, изменился не только голос Жанны, мгновенно преобразилось и ее лицо. Оно странно вытянулось, потом съежилось, прелестный ротик обернулся ощерившейся треугольной пастью с мелкими иглами зубов, дивные миндалевидные глаза обратились в злобные бусинки, под мягкими волнистыми прядями обнаружились острые серые уши, жесткие усы полезли с обеих сторон аккуратного только что носика, нежные щеки покрылись короткой рыжеватой шерстью - морду крысы увидел Володя вместо лица своей возлюбленной, морду крысы, выговаривающую слово "Нет", и вот уже Жаннины милые черты снова отразились в зеркале, не хранящем воспоминаний.
Чтение прервалось на середине. Оба поняли, что все произошло, объяснений не требуется. Жанна встала и прошла в кухню греметь чайником. Володя продолжал сидеть на диване, раздавленный чудовищным открытием - реализованной метафорой, воплощением женских слабостей и пороков в конкретном зверином облике, проявляющемся на миг, на то самое мгновение, когда идеальная женщина вынуждена говорить недопустимое слово.
ПИГМАЛИОН
Если рассказывать об Анне, то начинать придется с Палыча, дабы сообщить, что до Анны он уже был женат несколько раз. Впрочем, прежние его жены никак не проявлялись, не беспокоили, словно их вовсе не было, что могло бы удивить или насторожить любую женщину, но не Анну. Анна, от природы создание аморфное, отчасти неуязвимое как вода, не умела сосредоточиться на одной какой-либо мысли. Стоит начать думать что-нибудь, а за окном собака пробежит, поневоле отвлечешься, или чайник закипит, тут уж вообще приходится все бросать и идти на кухню выключать конфорку. И так она сколько чайников сожгла. Но это еще когда в общежитии жила, до Палыча.
Анна работала кладовщицей в маленьком строительно-монтажном управлении. О чем думал начальник, принимая ее на работу - непонятно, видно же сразу, какая из нее кладовщица.
- Анна, а что это экскаваторщик Габединов потащил от тебя? - Да, рукавицы спер. - Что же ты ему ничего не сказала? Не заметила? - Да видела я, что он берет, но, может, ему надо. - На дачу ему рукавицы нужны, на дачу! - Ну, я и говорю, что надо.
И прямая бы ей дорога из кладовщиц в уборщицы, то есть на двести рублей меньше - это в зарплату, а аванс у всех одинаковый, но познакомилась она с Палычем.
Палыч - телефонист-кабельщик, элита среди местных работяг. Может и аппарат телефонный починить, и приемник, если кто попросит за наличные. Всех в округе знает, к любому местному начальству в кабинет вхож, а как же - мастер.
Сперва он Анне платье купил, сам выбирал, а потом и вовсе приодел с головы до ног. Прическу Анна стала другую носить, по его настоянию. А когда к нему переехала в двухкомнатную квартиру, хоть и на первом этаже, а все равно хорошо, с общежитием в принципе не сравнить, то такое началось! Просыпается утром Анна, а ей почему-то холодно и у шеи что-то влажное. Смотрит, вся постель завалена свежей сиренью, еще в утренней росе. А Палыч ей кофе несет в чашечке, прямо в постель, представляете? - Рыбка, - говорит, - голубка, до чего же ты у меня красивая, как я по тебе соскучился! - Как же соскучился? - Анна удивляется. - Вместе живем. - Так ведь всю ночь тебя не видел, сны-то мы с тобой разные смотрели.
И на работе стали замечать, что Анна, действительно, того, красивая, вроде. Но недолго замечали. Уволилась Анна по Палычеву настоянию. Уволилась и устроилась на курсы секретарей-референтов. То есть, Палыч ее устроил, он начальнице курсов магнитофоны чинил. Подруги смеялись, мол, какой из тебя секретарь, ты же забудешь, кто звонил, пока трубку вешаешь. Ну, где те подруги? Все куда-то пропали, не то, чтобы Палыч их отшил, само собой произошло. Да и некогда. Готовил-то в основном Палыч, но надо же и в кино сходить, и в парк погулять, с Палычем, конечно. И учеба, само собой, на курсах.
А после договорился Палыч с начальником одной и вовсе серьезной фирмочки, и Анну взяли секретарем без всякого испытательного срока, хотя на компьютере она так и не научилась, да и на машинке пока медленно печатала. Началась для Анны совсем другая жизнь. На работе не то, что ненормативной лексики, "дуры" не услышишь. Начальник никогда голоса не повышает, не принято. Кофе Анна научилась заваривать, подавала гостям в приемную. Но чтоб кто к ней с какими глупостями приставал - никогда, знали, что Палычева жена, уважали. И постепенно перестала Анна терять зонтики, забывать на столе носовые платки, даже в сумочке у нее образовался идеальный порядок, не поверите. Маникюр свежий через день, это обязательно, на работе так положено. И чтобы два дня подряд придти в одной кофточке - ни-ни. Исчезла Аннина аморфность, сменилась твердостью, пусть не как у камня, а как у той же сирени, к примеру, крепкое ведь дерево, только дубу и уступит.
Фирма, где Анна теперь работала, занималась разными домами. Как построили новый дом, стал начальник некоторым, особо уважаемым работникам, квартиры выделять за мизерную какую-то плату, ей Богу. Анне вроде и обидно: до сих пор в общежитии прописана. А начальник говорит: - Ты же, Анечка, мужняя жена, у вас есть квартира. А была бы одинокая, неужели бы я тебя обделил. Но сейчас-то тебе квартира ни к чему, правда?
