Александр Шамес - Чашка кофе по-турецки
Вот этих-то самых успехов фармакологии (Черт бы их побрал!) мне и не хватало. Да, много слов пришлось вывалить на голову бедного Фреда, прежде чем удалось (Удалось!) уговорить его сорганизовать мне приватную встречу с ихним начальством. Сыграл на психологии - они очень любят, когда "гнилая интеллигенция" сама к ним приходит. Дальше - совсем просто. Простодушный рассказ о том, что в малодоступном простым смертным зарубежном паранаучном журнале (В библиотеке нашего Центра попадаются и такие!) прочел о подобного рода препаратах, а от (далеких, конечно) приятелей из кругов идеологически неустойчивых прослышал, что кто-то где-то здесь уже испытал эту штуку на собственной шкуре. Да, так вот, если бы удалось добыть хоть немного исходного вещества для анализа, я в своей лаборатории попробовал бы это лекарство синтезировать. В общем, понавешал всяческой научной и околонаучной лапши на их отягощенные государственными заботами уши. Люди они, как правило, серьезные и не слабонервные. Но я был почти уверен, что стремление выпендриться перед центральным руководством является лучшим стимулом для легкого пренебрежения строжайшими ведомственными инструкциями. И действительно, возможность первыми в Конторе получить вожделенную сыворотку в больших количествах (а сейчас препарат где-то там крали и через третьи страны привозили сюда) перевесила их профессиональную подозрительность, помноженную на соображения высокой секретности. Да и куда я (в случае чего) тут от них денусь? Итак, после первой же (к моему удивлению) встречи с лицами, принимающими решения, я стал обладателем небольшой, но вполне достаточной для задуманного мной эксперимента дозы. Это было вчера. А сегодня... Сегодня был сам эксперимент.
Что ж, фолтсамин оправдал оказанное ему компетентными органами доверие и блестяще продемонстрировал поразительную эффективность. Я узнал все. О, дьявол, именно - все!.. Теперь я должен, нет, просто обязан Ее прикончить. Сейчас, немедленно! И себя, кажется, - тоже. Ибо знание этого и нормальная жизнь - две вещи несовместные, как говаривал один из моих предшественников по сведению счетов с близкими людьми - Сальери. Лично мне желательно также покинуть подлунный мир как можно скорее и по чисто техническим причинам Контора не простит мне фокус с препаратом. Рано или поздно они меня достанут. Впрочем, об этом лучше не думать. Тем более сейчас, когда решение принято. Самое время сосредоточиться и продумать, как наиболее изящным способом обставить наш уход из жизни. Да, я (после всего) - скорее мизантроп, чем альтруист. Но и обвинить меня в эгоцентризме никто не вправе. Даже сейчас я не могу не думать о наших близких - родных, друзьях. Они-то ни в чем не виноваты! Их наша гибель не должна превратить в мишень для злых языков и бюрократических расспросов. Ее дочь, моя мать - им ведь еще жить и жить. Обрушить на них весь этот позор? Именно поэтому я не могу просто убить Ее, а потом - себя, оставив записку с банальным: "В моей смерти прошу никого не винить..." Вариант парного самоубийства, инсценировать которое совсем просто, тоже не проходит. В глазах нашей патриархально-тоталитарной общественности это - не меньший грех, чем убийство. Что же остается? Думай, голова, думай! Тем более, что думать тебе больше уже не придется. Надо использовать весь, годами неизвестно для чего накопленный потенциал, именно сейчас, в последнем рывке...
Ух! Несчастный случай! Нужно инсценировать несчастный случай! Как же я сразу не допер до такой элементарной вещи?! Очевидно, стресс сильно притупляет даже незаурядные умственные способности. Действительно, несчастный случай - то самое искомое правильное решение. После - лишь легкая рябь слухов и версий. И - ничего более. Никаких расследований, копания в грязном белье и перемывания костей. Кто же станет оспаривать очевидное? "Трагически ушли из жизни в самом расцвете сил..." (Это из предполагаемого некролога). Осталось лишь продумать все детали. Подробно и тщательно, так, чтобы и комар носа не подточил. Сложно? Ну, не сложнее, чем, к примеру, расшифровка структуры любой мало-мальски закрученной биомолекулы. А уж в этом-то я не одну собаку съел. Как и в разгадках тайн тысяч прочитанных мною детективных романов, повестей и рассказов. Ну чем я глупее Честертона или какого-нибудь там Жапризо? К тому же, у меня сейчас стимулы есть. Могучие стимулы - ненависть и... злость на себя!
На мгновение Он отвлекся от своего суицидального творчества и поймал себя на том, что по-прежнему продолжает стоять перед самой софой и невидящими глазами напряженно смотрит прямо в лицо спящей. К счастью, Она не относилась к слабонервным натурам, воспринимающим, даже во сне, чужой взгляд как укол. Пребывать в фокусе восхищенных (мужских) и завистливых (женских) взглядов было неотъемлемой частью Ее жизни. А потому, как ни в чем не бывало, Она продолжала спать. - Очень хорошо. Пусть спит. - Он вовсе не хотел причинять Ей боль. (Ей?.. Да я просто не способен на это!) Он резко встряхнул головой, пытаясь освободиться от сентиментальных воспоминаний и настроиться на более деловой лад. Взгляд переместился с лица на грудь, скользнул ниже... - Вот тебе раз! Про этого Он совсем забыл: на обнаженном бедре покоилась потешная лохматая морда с кокетливо загнутыми на кончиках стоячими ушками. Это Тоби, Ее любимый скотч-терьер. Тоже мирно посапывает во сне, псина собачья! Какая идиллия...
- Мы взяли его совсем крохотным щенком. Он был девятым в помете - отходы, брак, Муму - кандидат на утопление. Совсем был слабый, даже из соски есть не мог. Мы кормили его с пальца, заливали молоко пипеткой, не спали над ним ночами, забывая при этом даже заниматься любовью. (Хотя именно тогда проживали свой самый активный брачный период.) И мы его выходили! Щен рос на наших глазах, грыз туфли и мебель, учился (долго, но небезуспешно) не гадить на ковры. А когда подрос, то, повинуясь древним охотничим инстинктам, проявил весьма дурные манеры. Как-то: любил с размаху залетать под диваны и шкафы, очевидно, принимая эти щели за вожделенные лисьи норы, передушил всех окрестных голубей и перекусал всех окрестных собак, не взирая на их размеры и породу. Как он относился ко мне? Охотно гулял со мной и просто обожал, когда я почесывал его розово-шерстяное брюшко. Но Ее, Ее он боготворил! Всегда (что большая редкость для этих своенравных и гордых псов) встречал Ее, подползая на брюхе, радостно помахивая обрубком того, что в соответствии с созданным живодерами собачьим дизайном должно было считаться хвостом. А когда ему доставалось съесть что-нибудь из Ее рук, он приходил в состояние совершенно неописуемого блаженства. Она была для него всем - более чем Хозяйкой, Богом. А я... Я и для него был другом временным. Приходящим и уходящим. Просто удивительно, как любимая собака со временем становится похожа на своего хозяина. Даже внешне. Очень скоро я стал замечать, что на обращенной ко мне шерстяной терьеровской мордахе все чаще стало появляться то же хитрючее и презрительное выражение, каким иногда удостаивала меня его хозяйка. Бывало, Тоби вдруг гордо поворачивался ко мне хвостом и даже от традиционного чесания брюха отказывался напрочь. Очевидно, он свои шестым собачьим чувством воспринимал Ее сиюминутное отношение ко мне и реагировал соответственно. А временами бывал со мною весьма и весьма мил. Я обратил внимание, что именно в эти дни и Она была совсем моя. Не нужно обладать могучим аналитическим умом, чтобы понять: Она и Ее собака связаны странной, полумистической, но реальной связью. И этот пес, которого я всегда любил как частицу Ее, так же предавал меня, как и Она. А потому... Потому сегодня ты, мелкая бородатая тварь, разделишь нашу судьбу.
Он вышел из гостиной, где несколькими минутами ранее завершился роковой эксперимент, в коридор, а оттуда - на кухню. Его мозг лихорадочно просчитывал какие-то гиблые варианты. Ничего по-настоящему толкового не выходило. Пожар, наводнение, падение кометы - в голову лез какой-то совершеннейший бред, мало подходящий для сценария замысленного идеального убийства. Его взгляд бессистемно падал на кухонный стол, стулья, микроволновую печь (Облучить Ее, что ли? Полная бессмыслица!), стоящую на газовой плите джезву (или, как ее часто называют в наших краях - турку - единственный сосуд, в котором можно сварить приличный кофе). Ножи, вилки... Стоп! Тормози, проехали! Какая-то идея, еще не оформленная, но показавшаяся очень важной, молнией блеснула у него в мозгу - и исчезла! Исчезла?..
Так, какой из этих предметов мог показаться мне подходящим для выполнения плана? Спокойнее, спокойнее, нужно попытаться восстановить цепь мыслей и ассоциаций и отмотать ее назад. На что же я смотрел, когда идея промелькнула? Вилки, ножи... Стоящая на горелке газовой плиты джезва и лужица засохшего, выкипевшего при заваривании, кофе под ней... Вот, наконец, оно! Кофе! Все, близкие и далекие, знали, что Они оба одержимы страстью к настоящему черному кофе по-турецки. Он и только он вообще имел право называться кофе. Не какая-нибудь растворимая бурда, не американизированный, пахнущий горячим пластиком экспрессо, не молочно-шоколадное извращение, названное сладострастными итальянцами каппучино, но - хорошо и тщательно заваренный, горько-сладкий ("Как поцелуй любимой женщины", - сказал им когда-то старый и мудрый кофевар-абхазец) настоящий кофе. Чудесный напиток! Они варили кофе по десяти раз на день - утром и в обед, до ужина, после ужина, до сеанса любви и после и даже поздно ночью, перед самым сном. Вкус и запах хорошего кофе был фирменным знаком, быть может, единственным семейным атрибутом их странной совместной жизни. Именно кофе никого не удивит, ни у кого не вызовет подозрений. А убивать... Ха, достаточно приложить совсем немного выдумки, и химически чистый черный кофе поразит наповал не хуже, чем какой-то там пошлый цианистый калий! Итак...
