Артем Веселый - Реки огненные
Кованый,
стройный,
затянутый в оснастку
сила
не корабль, игрушка, хоть в ухо вэдень.
Топали по зыбким деревянным мосткам.. Топали, уговаривались.
- Бухай, да не рюхай.
- Не бойсь, моря не сожгем.
- Расспросы-допросы.. Как да што? Партейные ли вы коммунисты? Лей в одно: так и так, мол, оно хошь и не гармонисты, а все-таки парни с добром. Нефть и уголь и золотые горы завоевали, сочувствуем хозяйственной разрухе и так далее.
- Не подморозим, сверетеним.
- Бултыхай: "служим за робу".
- Для них не жалко "последнее из штанов вытряхнуть...
Замусоренная бухта круто дышала перегаром угля, ржавым железом и сливками нефти.
Синий вечер.
Кровью затекало закатное око. Качелилось море в темно-малиновых парусах.
У трапа волчок.
Шапка матросская,
под шапкой хрящ,
ряжка безусая,
лощ, прыщ,
стручок зеленый.
- Вам куда, товарищи?
- Как куда? - упер Мишка руки в боки. - Имеешь ли данные нас допрашивать?
- То есть, я хотел...
- Козонок.
- ..... - и Ванька шутя попытался вырвать у парня винтовку.
Тот зашипел, как гусь перед собаками, вскинул винтовку на изготовку и чуть испуганно:
- Чего надо?
Братки в рев:
- Ах ты, лярва!
- Мосол!..
- Моряк, смолено брюхо!.. Давно ли из лаптей вывалился?
- На! Коли! Бей!
И давай-давай гамить. От их ругани гляди-гляди мачты повалятся, трубы полопаются Завопил волчок:
- Вааааахтенныи!.. Товарищ вааа...
Подлетел вахтенный начальник:
- Есть!
Вахнач такой же сморчок: из-под шапки чуть знать, клеш ему хоть под горлом застегивай, на шее свистулька, цепочка медная, кортик по пяткам бьет.
- Кто тут авралит? Ваши документы.
- Почему такое, бога мать...
- Штык в горло, имеет ли данные?
* * *
В это же время в боцманской каюте старик Федотыч мирно беседовал с выучениками машинной школы Закроевым и Игнатьевым. Завернули они к нему на деловую минутку да и застряли: любили старика, ласковее кутенка было сердце в нем.
Бойкими гляделами по стенам, по цветным картинкам.
- Товарищ боцман, а это што за музыка?
Гонял Федотыч иголку, бельишко латал, - зуд в руках, без дела минутки не посидит, - гонял боцман иголку и укачивался в зыбке воспоминаний.
- Это, хлопцы, англейский город Кулькута, в расчудесной Индии помещается... Город ничего, великолепный, только жалко, сляпан на деревенскую колодку: домов больших мало.
Оба-два:
- И чего торчим тут? Сорваться бы поскорее в дальнее...
- Расскажите нам, Лука Федотыч, что-нибудь из своих впечатлений.
Обметан быльем, глаз старика легок.
- Впечатлениями заниматься нам было не время... Неделю две треплет-треплет тебя, бывало, в море: моги-и-и-ила... Бьет и качает тебя море, как ветер птицу... Ну ж, дорвешься до сухой пути - пляши нога, маши рука, г-гу-ляй!.. Мокни, сердечушко, мокни в веселом весельице... Раздрайкаграздрайка, бабы-бабы...
Оба парня в думе, ровно в горячей пыли:
- Эх-ба...
- А волны там большие бывают?
Отложил боцман работу, плечо развернул, кремнистым глазом чиркнул по молодым лицам, перемазанным олеонафтом и жирной копотью.
- Дурни...
Помолчал, пожевал губами, строго и торжественно поднял руку.
- Окиян...
Обмяк старый боцман:
- Местечки там есть глыбиной на сотню верст... Можа, и больше, убедительно сказать не могу, сам не мерил, зйающие люди сказывали... Одно слово: окиян...
Молодые языки россыпью смеха, молодые языки бойки:
- Ого.
- Эге.
- Страны, народы... Интересно, комсомольцы у них теперь есть?
- Понятно, - подсказал Закроев. - Тянет ветер от нас, ну и там волну разводит...
Старик разохотился, свое высказывает:
- Этого не знаю и врать не хочу... А бабы вот у них е-е-есть... Прямо, надо сказать, проблинатические бабы: за милу душу уважут, так уважут чуть уползешь. В наших некультурных краях ноги на нет стопчешь, а таких баб не сыщешь...
И год пройдет, и два пройдет, и пять годов пройдет, а она тебе, стерва, все медовым пряником рыгается...
От хорошей зависти зачесался Закроев, ровно его блохи закусали: сосунок, волос густой, огневой отлив - метелка проса спелого, по дубленому лицу сизый налет, в синеющих глазах полынь сизоперая. Пахло от Закроева загаром, полынью и казенными щами.
Наслушался парень, защемило в груди, разгорился:
- Хренова наша службишка... Сиди тут, как на цепи прикованный...
- Хуже каторги...
Старик на растопыренных клешнях разглядывал латки, выворотил подсиненные голодовкой губы:
- Не вешай, моряк, голову...
- Да мы ничего...
- Разве ж не понимаем, разруха. Ничего не во пишешь, разруха во всероссийском масштабе.
- Про берег думать забудь... О марухе, о свате, о брате, о матери родной - забудь... К кораблю льни, его, батюшку, холь...
Так-то, ребятушки, доживете и вы, все переглядите, перещупаете... А пока вникай и терпи. Служба, молодцы, ремесло сурьезное. Где и так ли, не так ли - молчок... И навернется горька солдатская слеза - в кулак ее да об штанину, только всего и разговору. Дисциплинка у вас форменная, это верно, да и то сказать, для вашей же пользы она: жир лишний выжмет, силой нальет.
Игнатьев сказал, ровно гвоздь в стенку вбил:
- Дисциплина нам нет ништо, с малых лет к ней приучены.
- Советские начальники ваше деликатное обращение уважают. Чуть што, счас с вами за ручку, в приятные разговоры пустятся, выкают... С матросом и вдруг за ручку, это дорогого стоит... Эх, коммунята вы, коммунята, ежли бы знали, сколько мы, старики, бою вынесли...
- И мы, Лука Федотыч, не из робких... И мы мяты, терты, на всех фронтах полыскались.
- Ну мы-ста, да мы-ста, лежачей корове на хвост наступили, герои, подумаешь! Говорено - слушайте, жевано - глотайте.
- Вари-говори.
- Послушать интересно.
- Д-да, так вот еще на памяти, дай бог не забыть, в ту Кулькуту, в индейскую землю, довелось мне плавать с капитаном Кречетовым. Ох и лют же был, пес, не тем будь помянут, беды,,. В те поры я еще марсовым летал. В работах лихой был матрос, а вот, поди ж ты, приключилось со мной раз событие:
не успел с одного подчерку марса-фал отдать... Подозвал меня Кречетов и одним ударом, подлец, четыре зуба вышиб... Строгий был капитан, царство небесное... А то еще помню...
В дверь стучок.
В дверь вахнач.
- Лука Федотыч, на палубе безобразие.
- Лепортуй.
Вахнач доложил.
- Ежли пьяны, гнать их поганым помелом! - приказал боцман.
- Никак не уходят, вас требуют.
- Меня?
- Так точно.
- Кто бы такие?.. Пойти взглянуть...
На палубе свадьба галочья вроде.
Мишка в обиде, Ванька в обиде:
- Штык в горло...
- Собачья отрава... Ччырнадцать раз ранен.
И прочее такое.
Боцман баки огненные взбил и неторопливо грудью вперед:
- В каком смысле кричите?
Ванька зарадовался,
Мишка зарадовался:
- Федочч!..
- Родной!..
И старик узнал их. Заулыбался, ровно сынам своим.
По русскому обычаю поцеловались и раз, и другой, и третий.
- Баа... Ваньтяй... Бурилин...
- Жив, Федочч?.. А мы думали, сдох давно...
- Каким ветром вынесло?.. Ждал-ждал, все жданки поел.
Волчок с недовольным видом отшагнул, пропуская на корабль горластых гостей.
4
В каюте обрадованный Федотыч с гостями.
Помолодели ноги, и язык помолодел, игрив язык, как ветруга морской. Легкой танцующей походкой старого моряка боцман бегал по каюте вприпрыжку и метал на кон все, что нашлось в запасце. Не пожалел и японского коньяку бутылочку заветную, которая сдавна хранилась в походной кованой шкатулке.
- Раздевайтесь, гостечки желанные, раздевайтесь, милости просим...
Дружки стаскивали рванину.
- Скрипишь, говоришь?
- Ставь на радостях пьянки ведроСтарик забутыливал и тралил закусками стол.
- Скриплю помалу... Раньше царю, теперь коммуне служить довелось. Чего ты станешь-будешь делать?.. Живешь, землю топчешь, ну, знач, и служи... Давненько не залетывали, соколики, давненько...
- Не вдруг.
- Сквозь продрались.
- Подсаживайся, братухи, клюйте... Корабли по сухой пути не плавают.
Ваньку с Мишкой ровно ветром качнуло:
- Нюхнем, нюхнем, почему не так, взбрызнем свиданьице.
- Пять годков, можно сказать...
Искрились стаканчики граненые, вываливались пересохшие
языки: ну, давай...
- Ху-ху, - заржал Ванька и закрутил башкой, - завсегда у тебя Лука Федочч, была жадность к вину, так она и осталась.
И нет ничего в бутылке, а все трясешь, выжимаешь, еще капля не грохнет ли...
- И капле пропадать незачем... Ну, годки, держите... Бывайте здоровеньки... Дай вам бог лебединого веку, еще, может, вместе послужить придется...
Чокнулись,
уркнули,
крякнули.
- Мало... Тут на радостях ковшом хлестать в самый раз!
- Пока ладно. Счас кофею сварю. Где были, соколы?
- Ты спроси, где мы не были?
- Пиры пировали, дуван дуванили...
Кофей в кружки, старик в шепоток:
- На троицу подъявлялся тут Колька Галчонок, из-под Кронштадту чуть вырвался... По пьянке ухал, что вы с Махно ударяли?