Николай Лесков - Домашняя челядь
Через сто шестьдесят лет все положения сильно изменились. Теперь за каждым отроком по особливому слуге ходить не приставляют, и оттого каждому из служащих в доме людей сделалось больше работы, и стало труднее угождать зараз нескольким членам хозяйского семейства, между членами которого есть разные характеры и не всегда удовлетворительная воспитанность. "Трудно служить двум господам". Полтораста лет назад господа входили в это положение и судили о нём "по Писанию". Тогда в это верили и притом имели возможность поступать по вере своей, а теперь люди утверждаются на ином и судят иначе. Теперь хозяева берут приклады не от Писания, где сказано, что "неудобно слуге служить двум господам", а ссылаются на то, "как делается за границей". Обыкновенно указывают, что там "один слуга двадцатерым служит". И бесспорно, что за границею это, действительно, так; но те, которые на это ссылаются, к сожалению, не вполне объемлют всё домашнее положение за границею. Так, например, они видят, что "за границей один двадцатерым служит"; но не хотят замечать или не хотят помнить, что все двадцать заграничных господ делают сами для себя многое, что у нас поручают прислуге. Там очень многие, между людьми среднего достатка, нанимающими одну bonne pour tout faire, сами оправляют свои постели, убирают комнаты, сносят в ящик свои письма, заправляют лампы и даже сами ходят за своею провизиею и многие с удовольствием растапливают зимою свои камины. Тогда bonne pour tout faire остаётся довольно время, чтобы сделать всё остальное в домашнем обиходе; но мы так не поступаем, а, напротив, мы беспрестанно командуем: "подай, прими и унеси" то, и другое, и третье, и таким образом мы затрудняем прислугу тем, что вполне легко было бы и самим сделать. А оттого французская bonne pour tout faire и наша женщина, служащая в соответственной должности "одной прислуги", находится совсем не в равном положении...
Не говоря о том, что наша женщина, конечно, неуклюжее и тяжелее француженки,- она и не может успеть сделать так же хорошо и своевременно всё то, что делает bonne pour tout faire. Следовательно, пока заграничное положение ещё не подходит к нашим ленивым привычкам, нам нельзя и ожидать, чтобы у нас была такая же сообразительная и много успевающая прислуга, как за границею. Чтобы достичь более удобного заграничного положения, надо несколько иначе жить, а начать это могут только сами господа, от которых зависит меньше бариться.
Десятое правило "Честного Зерцала" учит: оберегаться слуг, как людей дрянных, грубых, нечестных и даже очень опасных по их склонности злословить и клеветать на хозяев. "С своими или посторонними слугами гораздо не сообщайся", т. е. не фамильярничай. "Если они даже и хороши, то и тогда, всё-таки, не во всём им верь, для того, что они грубы и невежи, нерассудливы будучи, не знают держать меры, но хотят, при случае, выше своего господина вознестися, и на весь свет разглашают, что им поверено было. Того ради смотри прилежно, когда что хочешь о других говорить, опасайся, чтобы при том слуг и служанок не было. А имён не упоминай, а обиняками говори, чтобы дознаться было не можно, потому что такие люди много приложат и прибавить искусны".
В этом отношении наши современные слуги совершенно таковы же, как и те, которые были за полтораста лет перед сими, когда общество наше поучалось из "Честного Зерцала". И теперь тот очень неблагоразумно поступает, кто их выспрашивает о господах, у которых они служат. Это портит слуг и всегда может ввести расспрашивающего в большое заблуждение, ибо слуги наши и теперь ещё "невежи", "нерассудливы", "не знают меры держать" и, притом, "много приложат и прибавить искусны". Следовательно. полагаться на их сообщения о хозяевах недостойно,- особенно в вещах, превосходящих самые простые понятия. Между тем, это, к сожалению, имело большое место в нашей жизни, особенно во времена тайной канцелярии, которые воспроизведены в безыскусственных, но интересных рассказах Гр. Вас. Есипова.
Неосновательно также думают многие, что вред идёт, будто, оттого, что "служанки стали ходить в тальмах и шляпках", а лакеи начали зачесываться "a la дурак". Не в платье дело, и не следует забывать, что нынче уже нет ни шугаев, ни шушунов, ни телогреек, и шляпка теперь стоит дешевле, чем порядочный платок на голову. А если усматривать в шляпках и в тальмах "незнание меры", то есть желание походить на госпожу, то такое же "незнание меры" и в старине указано. И тогда было: "с плеч госпожи норовили шарфы подцеплять и земчужинами зашпиляться", а мужчины "одевали господские штаны с прехитрым гульфиком".
Если читатель сравнит это с тем, что ныне происходит с тальмами и с шляпками фик-фок на один бок, то он, наверное, без труда убедится, что и встарь, и нынче это было совершенно одно и то же. Непристойный гульфик или капуль, тальма или фик-фок - это всё равно: хрен редьки не слаще. Но уж если выбирать между щегольством и неряшеством, то фик-фок и капуль лучше петрушкина "собственного" запаха или вечных обновок, в виде прорванных локтей.
При сём ещё хвалителям старины, сетующим на несчастную современность, приходится указать, что певец Капуль, с которого заимствована не одними русскими его причёска,- сам заимствовал эту причёску из России. По крайней мере, помнится, будто г. Капуль рассказывал покойному русскому артисту Монахову, что он не выдумал своей удивительной причёски, а взял её с старинных русских послов, изображения которых видел на старинных гравюрах. Русские щёголи московского периода, действительно, чесались "с челышком", о чём упоминается с укоризною в Кормчей, и это же можно видеть и на полных изучения картинах К. Е. Маковского, и на живых головах московских банщиков и половых. Г. Капуль только немножко изящнее уложил на своей голове это старинное русское "челышко"; ему стали подражать петербургские щёголи,-сначала из молодых дипломатов и правоведов, а потом это усвоили и
приказчики, и лакеи; последним только удалось усовершенствовать эту причёску и довести её до крайности во вкусе "а 1а дурак". Таково, собственно, историческое происхождение "капуля". А что касается женской лошадиной "чёлки", то это тоже не новость. "Чёлки, или пострижение волос на лбу для красы" начёсывали себе ещё наши прабабушки, и об этих нескромностях с их стороны тоже упоминается в "Кормчей" (см. лист 400, на обороте).
Так, вся эта новина совсем и не выходит новиною, а отдаёт тою самою стародавнею стариною, в которой иным мнится отыскать наилучшее от всех бед избавление.
Старинные слуги были тоже большие и очень опасные предатели.
Двадцать седьмое правило "Честного Зерцала" учит "всегда между собою говорить иностранными языками, дабы когда что тайное говорить случится, чтобы слуги и служанки дознаться не могли", ибо в то время, как видно из рассказов Есипова, не пренебрегали, что "можно было от оных болванов распознать".
Не следует забывать, что большому распространению среди русских обычая говорить по-французски в своём собственном семействе в значительной мере содействовало постоянное опасение "оных болванов", через которых "многое было можно распознать".
Сороковое правило учит не подавать прислуге повода быть нехорошею,- для чего, между прочим, надо "не скупиться" и "самим не лгать при случаях". "Зерцало" повествует:
"Хотя в нынешнее время (1719 год) безмерная скупость у многих за обычай принята и оные хотят её за домодержавство почитать, токмо чтобы денег скопить, но таких люди не мало не почитают". Представляемый в "Зерцале" слуга того времени любил в господине "барственную щедрость", а не мелкое "шляхетское гоношенье". Прислуга "уважала пышность" и, имея роскошного господина, "сему служила охотнее". Далее,- тогдашний слуга "за честь ставил быть при именитом лице и приобретать от него и от вхожих людей знатные подачки".
Об этом в том же роде свидетельствует на литовской Руси Владислав Сырокомля (Кондратович). "Кто жил по-шляхецки, и скромно, собирая зярко до зярка (зёрнышко к зёрнышку), талярок до талярка (талер к талеру) - таких домовитых, но скромных шляхтичей прислуга не любила и не уважала".
И на проездных трактах и в заездах прислуживающие люди были такие же сребролюбцы и жадники, и им надо было давать деньги не "по-шляхетски и скромно", а удивлять их подачками. "Зерцало" говорит в 21 правиле: "Проезжий отрок имеет податлив быть, а особливо к тем, которые ему услужили". Если же он был "неподатлив" к услужающим, то мог ожидать обидных "издёвок".
Те, которые ему сначала льстили,- потом за неподатливость над ним же "издевались". Тогда доходило до расправы, и хотя "отрок должен быть не дерзок и не драчлив" (22), но "когда кто чести его коснется или порекать учнёт, то в таком случае уступки не бывает, но по нужде пременение закону даётся" (23).
Любопытно бы знать: какой вес получало это применение закона для отрока, когда он по нужде чинился перед издёвочниками драчлив, но не превозмогал их силою?.. Должно быть, ему иногда приходилось плохо...
