Александр Солженицын - Письмо из Америки
Вспомним, как та Церковь родилась. Часть украинцев-униатов на американском континенте, тяготясь некомпетентным католическим (здесь французским) руководством, вступила в 1918 году в переговоры с архиепископом Русской Православной церкви в Америке о возврате своём в православие - лишь с условием отдельного в Канаде епископа-украинца (подчинённого Русской церкви), священников-украинцев и богослужения по-украински. И соглашение уже налаживалось, но в 1919 было расстроено архиепископом Александром (Немоловским) по соображениям национального высокомерия. Тогда украинцы эти обратились за покровительством к митрополиту Сирийскому - и так создалась их отдельная нынешняя церковь. Так отвергнуты были украинцы по принципу "нация выше православия". Но настаивая сегодня на принципе противоположном - как же не пытаться тот прежний грех исправить?
(Высокомерием нашим, несоразмерным с наступившей горькой порой, мы и самой Украине в те годы отказали в автономной митрополии - и осиротелых растерянных украинцев толкнули на их сердечно-трогательный дособорный "александрийский", древний христианский способ всенародного избрания епископа: руки народа, положенные на плечи впереди стоящих, те - ещё вперёд, те - на плечи священников, а священники - на плечи одного протоиерея, избираемого епископом. Как бы ни презирали этот способ формалисты-канонисты, но нельзя без душевного волнения представить себе эти выборы "соборно-правной" церкви: в них есть простота тех первых рыбаков с Галилейского озера, и я не могу в них почувствовать неправоты перед Христом. В такой же осиротелости и растерянности мы когда-то оставили и староверов, не заботясь, как они обойдутся веками без иерархии.)
И вот показательно: нынешние в Америке украинские церкви православная и католическая - не только не состоят во взаимной вражде (как три наших русских православных), но даже в торжественных общественных случаях (заседания Свiтового Конгресса украинцев) устраивают сослужения. Они - разноверием не раскалывают своего народа. Возможно ли представить такое у нас?..
В противоположность Американской Православной церкви церковь "парижской" юрисдикции никогда не считала себя поместной. Она всегда была и есть - церковь русской эмиграции, до тех пор, пока эта эмиграция ещё жива, ещё сохраняется отдельной национальной группой. (Её расширение на европейцев за последние годы есть новый процесс.) В достижениях своих богословов и теоретиков она поднялась на большую общечеловеческую высоту, обогатила мысль не только русскую - но и поныне ей не оставалось другого жребия, как соотносить себя с матерью-родиной и ждать конечного слияния с ней. Это чувство корня, вероятно, содействовало и её ошибкам преждевременному импульсу слиться, вернуться, когда такой возврат ещё невозможен и ложен. Так она ставила себя в положения, что её митрополита приезжал "отрешать" митрополит из Москвы, или, ещё хуже: вселенский патриарх отказывал ей в покровительстве и вгонял подчиняться Москве.
У Зарубежной Русской церкви при том же чувстве корня решение было всегда противоположное: не уступать ни советской власти, ни подвластной Московской Патриархии ни в чём никогда ни на волос. И это многодесятилетнее, на Западе всё более одинокое, горькое твёрдое стояние не может не вызывать уважения в наш расслабленный век.
У сердца - свой законы. Не всё можно ему охватить по широте, не от всякой узости оторваться. И когда Зарубежная Русская церковь обвиняется в русской узости, я должен её защитить. Безо всякой теории: пока Россия измождена и распята, я, придя в храм, об этом забыть не могу, и даже тем более здесь, в эмиграции, не могу, и хочу приобщиться к молению о том, чтоб она воспряла. И когда в цюрихском церковном подвальчике перед неполным десятком прихожан престарелый о. Александр (Каргон) с задышкою и страданием в голосе - ежеразным страданием - произносит: "о еже избавити люди Твоя от горького мучительства безбожныя власти", - я вздрагиваю (потому ли, что невозможно услышать такое в московском храме?), вспоминаю реально, в тысячах лиц, наших людей под безбожной властью, и мне кажется, из этого немноголюдного подвальчика струится вверх немалая часть нашего будущего освобождения. Когда же в, мощном просторном храме при многих русских и на русском языке я слышу прошение о королеве Елизавете, - я, при всём к ней сочувствии, не вздрагиваю, ибо знаю, что мало угроз на небе её.
В напечатанных "Вестником" статьях есть справедливые упрёки Зарубежной церкви, есть и несправедливые, как, например, что именно она - наследница иосифлян, или что она - последовательно политична, а с государством, де, не надо ни дружить, ни враждовать. (Из европейской безопасности так можно написать, но кто это государство на себе изведал, уверенно возразит вам: с сатанинским государством, когтящим наши души, надо враждовать, и только враждовать, ибо оно - центральное земное посольство Отца Зла, а другим оно и не было за 60 лет.) Ближе к истине укоряют Зарубежную церковь, что она настаивает на неразрыв-вой (и неестественной) связи своей с государством бывшим российским и будущим, мыслимым лишь как прямое восстановление бывшего. Здесь накладывается демонстративная, за полстолетия уже и чересчурная, преданность Зарубежной церкви - династии Романовых, даже и той ветви её, чей родоначальник с красным бантом приветствовал Февральскую революцию. (Свидетельствую для тех, кто так исповедует: среди сегодняшнего реального русского народа в СССР такие претензии могут вызвать насмешку. Не Россия отреклась от Романовых, но братья Николай и Михаил отреклись от неё за всех Романовых - в три дня, от первых уличных беспорядков в одном городе, не попытавшись даже бороться, предавши всех - миллионное офицерство! - кто им присягал.) Но этот демонстративный легитимизм я считаю исправимым искажением Зарубежной Русской церкви - пережитком её непреклонного противостояния большевизму. Из-за этого неуклонного стояния, что главная боль её - "узкая", вот эта русская, и смысл существования её не может быть иным, как возврат в Россию при первой же возможности, - доля её за 60 лет и была так горька, и будущее её может быть даже безнадёжно.
А есть пословица: отколе ненастье - оттоле и вёдро. Значит, откуда тучи пришли, оттуда должно проблеснуть и голубое небо. Я думаю: именно Россия, распахнувшая в мир адовы врата, именно она только и способна попытаться их закрыть. За полтора года изгнания я ещё более убедился, что таких мощных рук и такого умудрённого сердца на Западе нет: все здесь так расслаблены благополучием и в таком увлеченьи за увеличением его, что: или мир погибнет скоро, или противоадовы руки найдутся только на порабощённом Востоке. Для мировой истории XX века Россия - ключевая страна. (В тяжёлые минуты Парижской архиепископии, в начале 1966 года, кстати, не письмо ли Якунина-Эшлимана помогло ей отшатнуться?) Оттого приверженность русским проблемам получается не такая уж узкая, а даже и всемирная. И это вовсе не "национализм".
Но сегодня возникает сомнение: церковь, внесшая даже в своё название принадлежность "русская", действительно ли поныне остаётся бесповоротно связана только и именно с русской судьбой, с судьбой народа и церкви в метрополии? За последнее время и ею ведётся активное привлечение, например, американцев - как бы в параллель и в соревнование с Американской поместной церковью, что, кажется, противоречит функциям обеих церквей, хотя и не может быть воспрещено. Сегодня возникает вопрос: не начинают ли все три заграничные русские церкви служить международному развитию православия, оставив русский жребий в себе домирающим? И это - тоже не может быть осуждено, и у церкви "парижской" даже, может быть, немалые здесь перспективы. Сегодня, судя по составу как "парижских" приходов, так и "зарубежных", ещё более - по жизненным настроениям, возрасту, состоянию прихожан, - не много возникает надежд, что эти люди только и рвутся вернуться в Россию, в том видят свою судьбу. И приходы Зарубежной церкви в таком сравнении не оказываются "русее", и приходы "парижской" - не более западными.
Я думаю, этот вопрос надо отчётливо просветить самим себе прежде всего. Тогда не будет многих ненужных усилий, и отпадёт много искусственных противоречий и споров. Тогда все наши заграничные церкви будут трудиться по распространению мирового православия, а русские церковные судьбы решатся вполне независимо от них нашим 70-миллионным православным миром.
Если же остаётся, хотя бы в группах, порыв воротиться в Россию, как только это не будет значить - в лагерь, - то такого возврата ещё надо быть достойным. Из десятилетий свободы нельзя вернуться без духовного приношения.
Но Россия там, под чугунной корой, много и сильно развивается за последние 20 лет. И всё зарубежное, что хочет оставаться русским (не только Церковь), должно успевать развиваться тоже. Были десятилетия - неуступчивое стояние против большевизма в мире, подданном обману, было доблестью. Но вот Россия духовно перестояла большевизм, изжила его, в ней уже сегодня духовно строится будущее, - и кто за рубежом хотел бы не отстать, к тому будущему примкнуть - должен сегодня искать свои доступные пути развития, духовного возвышения.
