Андрей Битов - Образ
- Так ты что, недавно приехала? - спросил он.
- Помилуй, я никуда не уезжала.
- Как же мы с тобой и не встречались ни разу? - действительно удивился Монахов.- Вот раньше - встречались каждый день и даже еще, не сговариваясь, сколько раз сталкивались просто так на улице, помимо свиданий, а как расстались - ни разу. Я был уверен, что ты уехала.
- А ты все такой же рассудительный...- ласково засмеялась она.
Монахов снова отметил неестественность ее интонаций, но теперь это его вполне устраивало, потому что намекало на некую возможность, уже начинавшую увлекать его и в то же время ни к чему его впоследствии не обязывающую.
- А ты куда сейчас едешь? Если не секрет? - сказал он.
- На работу,- сказала она.
- Надо же! - опять вполне искренне удивился Монахов.- Так ты что, каждый день этим автобусом ездишь?
- Конечно,- сказала она.
- Так я ведь тоже на работу на нем езжу,- сказал Монахов.- Вот ведь странно, впервые встретились...
- Очень просто,- сказала она,- просто мы ездим в разных автобусах.
- Да...- протянул в ответ Монахов и посмотрел на нее с недоумением.
- Ты что на меня так смотришь? - засмеялась она.- Как на дуру. Просто мы ездим на встречных автобусах: ты работаешь там, где я живу, а я наоборот,- вот мы и разъезжаемся все время.
- Ну, я тебе скажу!..- как бы восхищенно сказал Монахов.- Голова у тебя все такая же ясная. Я бы никогда не сообразил.
- Ты что же думаешь,- кокетливо хохотнула Ася,- что у меня уже склероз обязательно должен быть! Неужели я кажусь тебе такой старой?
- Нет, что ты,- не вполне искренне сказал Монахов, - ты прекрасно выглядишь.- И, чтобы придать достоверность своим словам, сказал как бы грубовато, но так, что любая женщина легко бы простила, будто это подтверждало его искренность: - Помнишь, ты сама говорила: маленькая собачка - до старости щенок.
- Верно, верно,- обрадовалась Ася,- маленькая собачка...
А Монахов, еще раз взглянув ей в лицо, теперь обнаружил его не постаревшим, а даже помолодевшим. Все-таки тогда он был совсем мальчик, а она на пять лет старше, а теперь он ее как бы нагнал. Это было и, на самом деле странное чувство, он его уже отмечал в последнее время... Однажды люди, всю жизнь бывшие значительно старше его, решительно помолодели. Учительницы, например.
- А ты тоже совсем не изменился,- сказала Ася,- хотя вот и седеть, я вижу, начал.- Монахов поймал и узнал этот цепкий Асин взгляд: таким он был у нее, когда таскала она его, мальчиком, за собой по магазинам или смотрела на проходящих мужчин,- и он не любил его тогда, а сейчас этот взгляд польстил ему.- Это девочкам должно нравиться: лицо молодое и виски седые.
- У меня уже и зубов нет,- расплывшись, неумно хвастался он.- Вставлять хожу.
- И костюм на тебе хороший,- сказала она, скользнув по пиджаку тем же цепким взглядом.
И Монахов ощутил освобождение, облегчение, с него как бы спали цепи, гири насилия над собой, благодаря которым был он человеком с такими-то и такими-то редкими качествами, а без гирь и цепей, свободного, его просто не было - одно желание, желание, усиливавшееся всеми теми неприятными ему по вку- су, уму или морали чертами, которые бросились ему в глаза через столько лет в его первой любви. Тут уже было не воспоминание-узнавание, а нечто обратное и противоположное: садизм разочарования - изнанка, негатив прежних чувств. И тем страннее, где-то вдали, мутно, показалось ему подобие... Потому что, обратным ходом, прежние-то чувства были спечатком с того же негатива.
Начиналось отчасти то, что теперь называется не в силах подобрать другого слова и разбираться в нем, "заводкой". Что-то ложное и обратное всем чувствами мыслям и, одновременно, на этот момент словно бы наиболее правдивое, появилось на свет, раздвигая скорлупу. Нечто отодвигаемое в постоянном испуге перед собой и своей слабостью справиться с этим, что-то тщательно хоронимое от других и еще более от себя, что-то задавленное полнотою общепринятого в том или ином кругу и никак не разрешенное личностью и оттого все высовывающееся, вылезающее - и нечистая сладость в этом. И договариваются напиться, ничего уже не имея как бы в виду - но все для этого, и даже почти необходимость и некий институт регуляции в этом, периодичность и режим. И никто не скажет себе: зачем? - прозвучит неприлично, пошло, можно сказать - несправедливо. Просто повеселиться выпить среди друзей-"заводка",.. Тут как-бы человек махнет рукой, закроет глаза - и поехали. "Ну и пусть, ну и пусть",- бессмысленно повторяет человек. И царское чувство вседоступности вдруг исходит током, от одного к другому, охватывает всех, и наутро разъезжаются тихие, а глаза бегают.
И весь этот механизм "заводки" настолько уже не составлял для Монахова тайны, что становился еще большей тайной. Но ток уже был установлен, он был взаимен - это тотчас почувствовали и он и Ася, они разрешили тут же его себе, он рос и усиливался от обмена, этот ток. И они вдруг замолчали, как бы обо всем договорившись. Помолчав и пережив в себе что-то, они, отдыхая, как тянутся за сигареткой, некоторое время не глядя друг на друга, продолжили разговор, в том тоне новой близости и отдаления после близости, какого не могли бы позволить себе сразу.
- Ну, и как твой доцент? - спросил Монахов с тем вечным удовлетворением в голосе, что рождается от мнимого превосходства над другим мужчиной, если его женщина рядом с тобой.
- А мы расходимся,- легко сказала Ася.
Все-таки где-то, далекими тенями, была еще в Монахове память о пережитом: о ненависти к этому человеку и о боли. Теперь же ему предстояло некрупное торжество, вроде записи задним числом или подделанной подписи...
- Так ты что же, все это время с ним? - сказал он и не мог скрыть разочарования; взглянул в окно: остановку свою он проехал.
- А ты все еще ревнуешь? - снова засмеялась Ася, и смех ее уже вовсе показался Монахову неживым и бренчащим. Но вопрос поразил своей грубой точностью. Его, как человека, удалившегося по ходу мыслей от первоисточника так далеко, что не видна уже ни цель, ни отправной пункт, а лишь вечная середина, пустыня, удивил столь прямой перелет над этим морем рассудка и прямое называние предмета, ему, за деталями, не различимого...
Монахов промолчал, удивляясь. Ася сказала:
- У нас уже дочь в будущем году в школу пойдет.
- Подумать только,- сказал Монахов, повторяя про себя ее фразу и бессмысленно перемещая по ней слово "уже", которое спокойно помещалось в любом месте фразы и тем ее окончательно разваливало.- Так ты все-таки умудрилась выйти за него замуж? Мне казалось, он на это никогда не пойдет...
- Что ты! Он умолял меня... - сказала Ася.
- Значит, упросил,- сказал Монахов.
- Да нет, я, в общем, этого и хотела,- сказала она.
- М-да,- сказал Монахов.
- Ну, а у тебя,- спросила Ася и опять прицелилась взглядом,- дети есть?
Монахов немножко вздрогнул и задумался.
- Н-нет...- сказал он неуверенно. Ася усмехнулась.
- Но ты женат?
- Женат,- сказал он, опять подумав. Почему-то, если его все-таки вполне устраивало, что она замужем, то он сам вроде бы должен был быть свободен...
- Значит, ты пропал для женщин,- сказала Ася. - Жаль.
- Как сказать...- Монахов выпрямился, надулся и поелозил в кресле.Смотря для кого... Для тебя - нет,- наконец сказал он и шумно вздохнул.
- Покраснел! Покраснел! - рассмеялась Ася. - Все такой же ребенок!
- Я жеребенок молодой, заносчивый и гордый...- пропел Монахов.
И они оба рассмеялись и заговорили оживленно, а Монахов опять не мог бы вспомнить - о чем. "Почему это,- мимолетно удивился он,- как только я начинаю вести себя, с моей точки зрения, как раз не по-детски, женщины говорят, что я ребенок?" - и он чуть повернулся седым виском к Асе. Так они смеялись и болтали оживленно, перебивая друг друга и ничего не запоминая; слегка плавали и подпрыгивали расплывшиеся пятна лиц- они уже не стыдились автобуса: как бы плавали над всеми в состоянии невесомости.
- Нам выходить,- вдруг сказала Ася. "Нам..." - подумал Монахов.
Они сошли на Островах... По обе стороны улицы, свободные, без решеток, стояли старые деревья почти нагие, где-то за ними маячил обветшалый желтый особнячок - они шли по улице, улица изгибалась, соединяя мост с другим мостом. И Ася спросила!
- Ну и какая она, твоя жена?
- Как - какая?.. - несколько оторопел Монахов.
- Красивая?..
- Да, наверно,- неохотно ответил Монахов.
- На меня похожа? - сказала Ася и состроила гримаску. Гримаска ей не пошла.
Монахов от гримаски отвернулся, подумал, что ответить, стал вспоминать, какая же она, его жена, в двух словах, и вдруг оживился от внезапного открытия, которое раньше никогда ему на ум не приходило.
- Представляешь,- сказал он звонко,- как странно... Полная тебе противоположность. Как будто специально подобрал,- рассмеялся он и спохватился.- Представь себе женщину, столь же красивую, как ты,- сказал он дипломатично,- но полностью тебе противоположную: ростом, и полнотой, и голосом, и мастью...
