Борис Екимов - Старший брат
- Нет,-не согласился Николай. - Ты все равно устаешь, я вижу. Такая страсть. В полшестого подняться и весь день на ногах, не присядешь. И ложишься поздно. Не высыпаешься?
- В отпуске, - честно ответила Мария.
Николай сокрушенно головой покачал:
- Маня, Маня... Ты не гордись. Это пока годы. А теперь за тридцать - не девка. Беречься надо. Вот работа мне твоя не нравится, прямо скажу. Почему ты так далеко работаешь? Боле часа езды. Разве поближе не найдешь, под боком? И по дому бы успевала, и с Игорьком, и отдыхала. Вот моя. Утром не спешит, к десяти, и в обед придет. Разве плохо?
Мария присела рядом с братом.
- Да где устроишься?
- Ма-аня... - изумился Николай. - Да у вас вокруг, - показал он в окно, у вас ли работу не найти? Походи, не ленись, поспрашивай. А то такая страсть.
Тут свояк подошел. Николай и ему объяснил:
- Работу, говорю, Марии надо поближе искать. Я вот, например, меня в "Сельхозтехнику" приглашали. энергетиком. Зарплата больше. А прикинул туда-сюда на автобусе, чуть не полчаса трястись. Не пошел. А Маше... Да по ее специальности ей везде...
- Нет. Это ты не понимаешь, - объяснил свояк. - Там она получает двести сорок и медобслужявание специальное, Игорю пионерлагеря на юге, на лыжах мы ездим кататься в "Елочки"- это нельзя терять. И у нас все ездят. Быстро и хорошо.
- Куда не хорошо, - хмыкнул Николай.
- Чего тебе, метро не нравится? Лучшее в мире. Люди в него, как в музей, глядят.
- А чего доброго? Душиловка. Как прижмут, думаешь: все, конец. - Николай не хотел говорить, но метро он боялся: в тесноте, под землей. Он все время чуял этот огромный пласт над головою, который если рухнет - не пикнешь. Понарыли. Норы. Придавит вас когда-нибудь.
Тут уж Мария вместе с мужем смеялись. А Николай был серьезен.
- Вы не смейтесь. Смех этот плохой. Ну, для чего это метро, я вас спрашиваю?
- Как для чего? Чтоб быстрей доехать.
- А зачем быстрей? Для какого дела?
- Ты даешь... Сам-то ехал. Спустился, раз-два - и на Красной площади.
- Я бы и без него дошел. Некуда спешить. Я в отпуске. Пеше бы лучше дошел. Спокойночко.
- Ты-то в отпуске. А нам - на работу.
- А вы поизвадились не по делу. Не было бы этой норы, вы бы пацана черт-те куда не погнали, от своей школы, из-под носа. И сами бы не поехали в дальний край работу искать. Возле бы дома работали, это бы лучше. А вы, хвост задеря, летите в одну сторону, а такие же оглашенные из тех краев - к вам, за лучшей жизнью. Это все дурь. Да, да, Маня, ты не смейся, я тебе как старший брат говорю. Эту нору можно за тридевять земель прокопать. И вы туда помчитесь, сдуру. И скажете, дальше нам рой. Неправда?
- Правда, - согласилась Мария. - Уже к Теплому стану ведут, к Чертанову.
- Во-во... К чертову стану, туда и доберетесь. А вот нашелся бы умный человек, он бы это дело воспретил, сказал: живете здесь, мои хорошие, здесь, возля и работайте. Так-то вот. Понятно?
- Понятно, - ответили ему.
Недолго помолчали. Николай глядел в окно. Там уже начинало темнеть, и в сумерках засветились окошки домов. Сколь их было... Не счесть. Дома уходили один за другим, дальше и выше. Окошки светили. И за каждым были люди.
- Какая страсть... - вздохнул Николай. - Один над другим, один над другим, - показал он руками. - Лежишь, а за стенкой кто-то храпит, а ты его сроду не видел. Чудно. Там музыка, там скачут. Как у вас терпения хватает?
- Да уж терпим, не жалуемся,-рассмеялся свояк. - Эх ты, Коля. Люди мечтают в Москве жить. Только пальцем помани, сбегутся. Со мной одна девка работает, из Мытищ. Замуж, говорит, выйду, только чтобы жил в пределах Москвы. Офицер один за ней ухаживал, хороший мужик, майор. Не пошла. Он - в Пушкине.
- Дура, - коротко ответил Николай. - Чего об ней говорить.
- Ну, почему? Хочется в Москве.
- А чего тут сладкого? Дыхнуть-то нечем. Горько, прям чую, горько. Пришел вон, черное из меня лезет и кровь в носу.
- О-о, ты нежный какой. У нас хороший воздух.
- Вот и глотайте его. И никуда не зайдешь. По улице бегут, толкаются, прям в улице не помещаются, демонстрация. В магазин влез, еле выбрался. Ничего не пойму, кружатся, вот так вот. Прямо ад кромешный. За хлебом и то - душиловка. Хотел кренделей взять. Какое... Ноги бы унесть, без кренделей.
- А я вот каждый день стою,-сказала сестра.- Да еще в двух, трех очередях.
- Не-е, это не жизнь, - убежденно сказал Николай. - Я вот из дома утром иду на работу. Вышел и иду по улице, один. Широко, - развел он руками, просторно, спокойночко. Солнышко светит, зелень кругом, ветерок. Ни пихнут тебя, ни заденут. Иду. Знакомого увидел: "Здорово ночевали!" - "Слава богу". Дальше пошел. Вот так. Это по-человечески. Без всяких нор.
Свояк засмеялся:
- Патриот. А я своей земли патриот, своего города. Для меня он - самое лучшее место на свете. Николай ему не поверил.
- Брешешь, - сказал он. - Если б самое лучшее, ты б не убегал.
- А куда я бегу?
- Куда глаза глядят. При первом удобном случае. Отпуск, например, ты где проводишь? На Красной площади?
- Отпуск один раз в году. Отдохнуть, переменить обстановку.
- Ладно. В выходной ты где? Может, на метро катаешься? Опять нет, убегаешь подале. Греблей этой, по рекам, туризм. На лыжах. Куда? Ты бы и греб тут, по Москве-реке, если нравится. И на лыжах меж домами вилял. А? - Николай чувствовал свою правоту. - Почему, чуть свободная минута, ты как кобель с цепи - и рысью отсюда, из Москвы? Выходит, не больно тебе тут нравится. Я-то вот в выходной из дома не бегу очертя голову. Стараюсь, наоборот, в саду, в огороде.
- Ой, господи, - вздохнула сестра. - Я скучаю. Я бы домой уехала, - с улыбкой взглянула она на мужа.
- Давай, - одобрил тот с ехидцею.
А Николай не понял, оживился:
- А что? Сами говорите, дураков много. Пока они есть, меняйте свою квартиру на домик, положим, у нас. Мане работу всегда, бухгалтером. Ты инженер. К нам на станцию иди, тебе понравится. В пять часов вскакивать не надо. Выспался, поошел потихоньку. К девяти пришел. Поглядел, погонял за нами, за работягами. Пошел, порыбалил.
- Где?
- Да у нас станция, а рядом - вода. На лодочку сел. Побежал, сетчонку проверил. К обеду несешь себе судачков. Пару-тройку, - показал Николай хороший размер. - Два лещика. Сварганил свежую ушицу, отдохнул, снова пошел. Чем плохо?
- Это неплохо,- согласился свояк.-А сколько зарплата?
- Сто десять, сто двадцать.
- Сколько? - сморщился свояк.
- Боле сотни, говорю.
- У нас уборщица за такие деньги работать не будет. Понял?
- А какие же вам надо?
- Нормальные. Деньги, - произнес свояк значительно. - Чтобы можно было на них жить. По-человечески. Чтоб не считать по мелочам. Машину надо - значит, машину. Дачу - значит, дачу.
Николая этот тон немного задел. Он посидел, подумал, потом сказал с улыбкой:
- Тут машина не нужна. На работу - в метро, с работы - тоже.
- Я в выходной люблю уезжать. За город. Сел и маханул, чтоб тишина и покой. Разве плохо?
- Да оно, конечно, неплохо. Только вот ты скоро вертолет запросишь, всерьез сказал Николай.
- Почему вертолет? - не понял свояк.
- А потому, что останову нет. Велосипед, мотоцикл, машина, а там - дальше. У капиталистов есть самолеты, свои, личные. Надо и тебе. Сел в выходной -т-р-р - и на море. Покупался и назад. На машине-то не обернешься.
- Да, неплохо бы,-согласился свояк.
- Вот и я говорю, самолет, потом ракету.
- Нет, - отмахнулся свояк, - ракету не надо.
- Надо!-горячо возразил Николай.-Ведь самолеты у всех будут. Как сейчас машины, как мошкара, зудят, покою нет. А на ракете - шурш! - и махнул подальше, на другую планету. На выходной отдохнуть. А потом назад.
- Ладно, беру ракету, - сказал свояк. - А дальше что?
- И дальше придумают, какую-нибудь еще херимери.
- Слушай, - повернулся свояк к жене. - А ведь он - философ. Диоген.
- Коля у нас хорошо учился, - мягко улыбнулась жена. - И техникум заочно кончил, сам.
- Так что... Может, и вправду, - вроде засомневался свояк, - переехать. Как-нибудь проживем.
- Проживешь, - успокоил его Николай. - У нас с голоду не пухнут. Если ты не ленивый. Огородишко свой, сад. Все свежее. Я летом почти не жру. Светка меня ругает. А я пройдусь по огороду, по саду. Огурчиком похрумтел, помидор сорвал. Он - кровяной и на солнце светит. Разломил - сахарный. Я их без соли два-три. Прямо на месте. А тут яблоко манит. Абрикосов, веришь, по полведра за раз съедаю. Вишенку клюнешь, морковку дернешь, пощипешь смородинки. И все. И есть неохота. Правда, борщ я люблю с детства.
И он вдруг засмеялся, голову опустил, на сестру поглядывал и смеялся.
- Ты чего?-спросила она.
- А ты не обидишься?
- Чего?
- Да я про борщ. Ну, разве это борщ, что вы варите? Я б его сроду не ел больничный.
- Ты сравниваешь,-все же обиделась сестра.- У меня, кроме капусты да лука, ничего нет. А дома - помидоры, болгарка, вся зелень.
- Точно, - подтвердил Николай. - Помидоров не жалеем. Даже зимой. Бочковых и томат.
- Я помню ваш борщ,-сказал свояк и на жену поглядел. - Давай ужинать, а?
