Василий Шукшин - Земляки
- Спасибо. Хорошо поел.
- Не за што.
- Косить пойдешь?
- Нет, обожду маленько. Пусть свалится маленько.
- Колька-то с какого года? - спросил еще гость.
- С двадцатого.- Тут только Анисим подумал: "А чего это он выспрашивает-то все?" Посмотрел на гостя.
Тот невесело как-то, но и не так чтобы уж совсем печально усмехнулся.
- Вот так, земляк,- сказал.
"Чудной какой-то,- подумал Анисим.- Старый - чудить-то".
- Здоровьем-то как? - все пытал городской.
- Бог милует пока... Голова болит. У нас полдеревни головами маются, молодые даже.
- Из родных-то есть кто-нибудь? Братья, сестры...
- Нет, давно уж...
- Умерли?
- Сестры умерли, брат ишо с той войны не пришел.
- Погиб?
- Знамо, Пошто с войны не приходят?
Городской закурил. Синяя слоистая струйка дыма потянулась к выходу. Здесь, в шалаше, в зеленоватой тени, она была отчетливо видна, а на светлой воле сразу куда-то девалась, хоть ветерка - ни малого дуновения - не было. Звенели кузнечики; посвистывали, шныряя в кустах, птахи; роняли на теплую грудь земли свои нескончаемые трели хохлатые умельцы.
По высокой травинке у входа в шалаш взбиралась вверх божья коровка. Лезла упорно, бесстрашно... Старики загляделись на нее. Коровка долезла до самого верха, покачалась на макушке, расправила крылышки и полетела как-то боком над травами,
- Вот и прожили мы свою жизнь,- негромко сказал городской старик. Анисим вздрогнул: до странного показалась знакомой эта фраза. Не фраза сама, а то, как она была сказана: так говорил отец, когда задумывался,- с еле уловимой усмешкой, с легким удивлением. Дальше он еще сказал бы: "Мать твою так-то", Ласково.
- Не грустно, земляк?
- Грусти не грусти - што толку?
- Што-то должно помогать человеку в такое время?
- У тебя болит, што ль, чего?
- Душа. Немного. Жалко... не нажился, не устал. Не готов, так сказать.
- Хэх!.. Да разве ж когда наживесся? Кому охота в ее, матушку, ложиться.
- Есть же самоубийцы...
- Это хворые. Бывает: надорвется человек, с виду вроде ничего ишо, а снутри не жилец. Пристал.
- И не додумал чего-то... А сам понимаю, глупо: что отпущено было, давно все додумал. - Городской помолчал. - Жалко покоя вот этого... Суетился много. Но место надо уступать. А?
- Надо. Хэх!.. Надо.
- А так бы и пристроился где-нибудь, чтоб и забыли про тебя, и так бы лет двести! А? - Старик засмеялся весело. Что-то опять до беспокойства знакомое проскользнуло в нем - в смехе.- Чтоб так и осталось все. А?
- Надоест, поди.
- Да вот все никак не надоест!
- А ты зараньше не думай про ее - не будешь страшиться. А придет ну придет... Сколько там похвораешь! В неделю люди сворачиваются,
- Да.
- Ты вот вперед загадываешь, а я беспречь назад оглядываюсь - тоже плохо. Расстройство одно.
- Вспоминаешь?
- Но.
- Это хорошо.
- Хорошо, а все душу тревожишь. Зачем?
- Нет, это хорошо. Что же вспоминается? Детство?
- Больше - детство.
- Расскажи чего-нибудь! Хулиганили?
- Брат у меня был, Гринька,- тот прокуда был.- Анисим улыбнулся, вспомнив.- Откуда чево бралось!.. И на войне-то, наверно, вперед других выскочил...
- Что же он вытворял? - живо заинтересовался городской старик.Расскажи-ка.., Пожалуйста, пока отдыхаешь.
- Хэх!.. - Анисим покачал головой, долго молчал. - Шельма был... Один раз поймал нас у себя в огороде сосед наш, Егор Чалышев, ну, выпорол. За дело, конечно: не пакости. Арбузишки-то зеленые ишо, мы их больше портили, чем ели. Ночью-то не видно: об коленку ево - куснешь, зеленый - в сторону. Да. Выпорол с сердцем. Потом ишо отец добавил. Гриньку злость взяла. И чево придумал: взял пузырь свинячий - свинью тогда как раз резали, - растер ево в золе... Знаешь, как пузыри-то делают?
- Знаю.
- Вот. Высушил, надул, нарисовал на ем морду страшенную... Анисим засмеялся. - Где он такую харю видал?.. Ну, дождались мы ночи, подкрались тихонько к Егору на крыльцо, привязали за веревочку к верхнему косяку пузырь тот... Утром Егор открыл дверь-то - и на улицу выходит,- а ему прям в лицо харя-то эта глянула.,, Мужик чуть в штаны не наворотил. Захлопнул дверь, да в избу. Да давай в трубу орать: "Караул! У меня черт на крыльце!"
Городской старик громко захохотал. До слез досмеялся...
- Трухнул мужичок. А? Ха-ха!..
- Да, так Егора потом и звали: "Егорка, черт на крыльце".
А раз-мы уж побольше были-на покосе тоже... Миколай Рогодин-хитрый был мужик, охотник до чужого - и говорит вечером: "Гринька, - говорит, - подседлай какого-нибудь коня, хошь моева, дуй в деревню, насшибай кур у кого-нибудь. Курятинки охота". Гринька недолго думая подседлал коня - и в деревню. Через недолго время привозит пяток кур с открученными головами. Мы все радешеньки. Заварили их туг же... Ну и умели в охотку. А Миколай ел да прихваливал: молодец, мол, Гринька! А Гринька ему: "Ешь, дядя Миколай! Ешь, как своих".
Оба старика от души посмеялись. Городской закурил.
- Поматерился же он потом!.. А што сделаешь - сам послал.
- Да...- Городской старик вытер глаза. Задумался.
Долго молчали, думая каждый свое, А жизнь за шалашом все звенела, накалялась, все отрешеннее и непостижимее обнажала свою красу под солнцем.
- Ну, пойду с богом...- сказал Анисим.- Маленько вроде схлынуло.
- Жарко еще...
- Ничево.
- Корову-то обязательно надо держать?
- Как же?
Анисим взял литовку, подернул ее бруском... Поглядел на ряды кошенины-неплохо с утра помахал. А городской старик смотрел на него... Внимательно. Грустно.
- Ну, пойду,- еще раз сказал Анисим.
- Ну, давай, - сказал городской. - Ну и... прощай, - Посмотрел еще раз в самые глаза Анисиму, ничего больше не сказал, пожал крепко руку и скоро пошел в гору, к дороге. Вышел к дороге, оглянулся, постоял и пошел. И опять пропал за поворотом.
Старик косил допоздна.
Потом пошел домой.
Дома старуха с нетерпением - видно было - ждала его.
- К нам какой-то человек приезжал!..- сказала она, едва старик показался в воротчиках.- На длинной автонобиле. Тебя спрашивал. Где, говорит, старик твой? Анисим сел на порожек, опустил на землю узелок свой...
- В шляпе? Старый такой...
- В шляпе. В кустюме такой... Как учитель.
Старик долго молчал, глядя в землю, себе под ноги. Теперь-то вот и вспомнилась та странная схожесть, что удивила давеча днем. Теперь-то она и вспомнилась! Только... Неужели же?!
- Не Гринька ли был-то? Ты ничево не заметила?
- Господь с тобой!.. С ума спятил. С тово света, што ли?
С бабой лучше не говорить про всякие догадки души - не поймет. Ей, дуре, пока она молодая, неси не стыдись самые дурацкие слова - верит; старой - скажи попробуй про самую свою нечаянную думу - сам моментально дураком станешь.
- Уехал он?
- Уехал. Этто после обеда пошла...
"Неужто Гринька? Неужто он был?"
Всю ночь старик не сомкнул глаз. Думал. К утру решил: нет, похожий. Мало ли похожих! Да и что бы ему не признаться? Может, душу не хотел зазря бередить? Он смолоду чудной был...
"Неужто Гринька?"
Через неделю старикам пришла телеграмма:
"Квасову Анисиму Степановичу.
Ваш брат Григорий Степанович скончался двенадцатого. Просил передать. Семья Квасова".
Брат был. Гринька.
