Лев Толстой - Утро помещика
- Бог помощь! - сказал барин, входя во двор.
Чурисенок оглянулся и снова принялся за свое дело. Сделав энергическое усилие, он выпростал плетень из-под навеса и тогда только воткнул топор в колоду и, оправляя поясок, вышел на средину двора.
- С праздником, ваше сиятельство! - сказал он, низко кланяясь и встряхивая волосами.
- Спасибо, любезный. Вот пришел твое хозяйство проведать,- с детским дружелюбием и застенчивостью сказал Нехлюдов, оглядывая одежду мужика.Покажи-ка мне, на что тебе сохи, которые ты просил у меня на сходке.
- Сошки-то? Известно, на что сошки, батюшка ваше сиятельство. Хоть мало-мальски подпереть хотелось, сами изволите видеть; вот анадысь угол завалился; еще помиловал бог, что скотины в ту пору не было. Все-то еле-еле висит,- говорил Чурис, презрительно осматривая свои раскрытые кривые и обрушенные сараи.- Теперь и стропила, и откосы, и перемёты только тронь глядишь, дерева дельного не выйдет. А лесу где нынче возьмешь? сами изволите знать.
- Так на что ж тебе пять сошек, когда один сарай уже завалился, а другие скоро завалятся? Тебе нужны не сошки, а стропила, перемёты, столбы,- все новое нужно,- сказал барин, видимо щеголяя своим знанием дела.
Чурисенок молчал.
- Тебе, стало быть, нужно лесу, а не сошек; так и говорить надо было.
- Вестимо нужно, да взять-то негде: не все же на барский двор ходить! Коли нашему брату повадку дать к вашему сиятельству за всяким добром на барский двор кланяться, какие мы крестьяне б 1000 удем? А коли милость ваша на то будет, насчет дубовых макушек, что на господском гумне так, без дела лежат,сказал он, кланяясь и переминаясь с ноги на ногу,- так, може, я которые подменю, которые поурежу и из старого как-нибудь соорудую.
- Как же из старого? Ведь ты сам говоришь, что все у тебя старо и гнило; нынче этот угол обвалился, завтра тот, послезавтра третий; так уж ежели делать, так делать все заново, чтоб недаром работа пропадала. Ты скажи мне, как ты думаешь, может твой двор простоять нынче зиму или нет?
- А кто е знает!
- Нет, ты как думаешь? завалится он - или нет?
Чурис на минуту задумался.
- Должен весь завалиться,- сказал он вдруг.
- Ну, вот видишь ли, ты бы лучше так и на сходке говорил, что тебе надо весь двор пристроить, а не одних сошек. Ведь я рад помочь тебе...
- Много довольны вашей милостью,- недоверчиво и не глядя на барина отвечал Чурисенок.- Мне хоть бы бревна четыре да сошек пожаловали, так я, может, сам управлюсь, а который негодный лес выберется, так в избу на подпорки пойдет.
- А разве у тебя и изба плоха?
- Того и ждем с бабой, что вот-вот раздавит кого-нибудь,- равнодушно сказал Чурис.- Намедни и то накатина с потолка мою бабу убила!
- Как убила?
- Да так, убила, ваше сиятельство: по спине как полыхнет ее, так она до ночи замертво пролежала.
- Что ж, прошло?
- Прошло-то прошло, да все хворает. Она точно и отроду хворая.
- Что ты, больна? - спросил Нехлюдов у бабы, продолжавшей стоять в дверях и тотчас же начавшей охать, как только муж стал говорить про нее.
- Все вот тут не пущает меня, да и шабаш,- отвечала она, указывая на свою грязную тощую грудь.
- Опять! - с досадой сказал молодой барин, пожимая плечами,- отчего же ты больна, а не приходила сказаться в больницу? Ведь для этого и больница заведена. Разве вам не повещали?
- Повещали, кормилец, да недосуг все: и на барщину, и дома, и ребятишки все одна! Дело наше одинокое...
III
Нехлюдов вошел в избу. Неровные закопченные стены в черном углу были увешаны разным тряпьем и платьем, а в красном буквально покрыты красноватыми тараканами, собравшимися около образoв и лавки. В середине этой черной, смрадной шестиаршинной избенки, в потолке, была большая щель, и, несмотря на то, что в двух местах стояли подпорки, потолок так погнулся, что, казалось, с минуты на минуту угрожал разрушением.
- Да, изба очень плоха,- сказал барин, всматриваясь в лицо Чурисенка, который, казалось, не хотел начинать говорить об этом предмете.
- Задавит нас, и ребятишек задавит,- начала слезливым голосом приговаривать баба, прислонившись к печи под полатями.
- Ты не говори! - строго сказал Чурис и с тонкой, чуть заметной улыбкой, обозначившейся под его пошевелившимися усами, обратился к барину: - И ума не приложу, что с ней делать, ваше сиятельство, с избой-то; и подпорки и подкладки клал - ничего нельзя исделать!
- Как тут зиму зимовать? Ох-ох-о! - сказала баба.
- Оно, коли еще подпорки поставить, новый накатник настлать, - перебил ее муж с спокойным, деловым выраженьем,- да кой-где перемёты переменить, так, может, как-нибудь пробьемся зиму-то. Прожить можно, только избу всю подпорками загородишь - вот что; а тронь ее, так щепки живой не будет; только поколи стоит, держится,- заключил он, видимо, весьма довольный тем, что он сообразил это обстоятельство.
Нехлюдову было досадно и больно, что Чурис довел себя до такого положения и не обратился прежде к нему, тогда как он с самого своего приезда ни разу не отказывал мужикам и только того добивался, чтоб все прямо приходили к нему за своими нуждами. Он почувствовал даже некоторую злобу на мужика, сердито пожал плечами и нахм 1000 урился; но вид нищеты, окружавшей его, и среди этой нищеты спокойная и самодовольная наружность Чуриса превратили его досаду в какое-то грустное, безнадежное чувство.
- Ну, как же ты, Иван, прежде не сказал мне? - с упреком заметил он, садясь на грязную, кривую лавку.
- Не посмел, ваше сиятельство,- отвечал Чурис с той же чуть заметной улыбкой, переминаясь своими черными босыми ногами по неровному земляному полу; но он сказал это так смело и спокойно, что трудно было верить, чтоб он не посмел прийти к барину.
- Наше дело мужицкое: как мы смеем!.. - начала было, всхлипывая, баба.
- Ну, гуторь,- снова обратился к ней Чурис.
- В этой избе тебе жить нельзя; это вздор! - сказал Нехлюдов, помолчав несколько времени. - А вот что мы сделаем, братец...
- Слушаю-с,- отозвался Чурис.
- Видел ты каменные герардовские избы, что я построил на новом хуторе, что с пустыми стенами?
- Как не видать-с,- отвечал Чурис, открывая улыбкой свои еще целые, белые зубы,- еще немало дивились, как клали-то их,- мудреные избы! Ребята смеялись, что не магазеи ли будут, от крыс в стены засыпать. Избы важные! - заключил он, с выраженьем насмешливого недоумения, покачав головой,- остроги словно.
- Да, избы славные, сухие и теплые, и от пожара не так опасны,- возразил барин, нахмурив свое молодое лицо, видимо недовольный насмешкой мужика.
- Неспорно, ваше сиятельство, избы важные.
- Ну, так вот, одна изба уж совсем готова. Она десятиаршинная, с сенями, с клетью и совсем уж готова. Я ее, пожалуй, тебе отдам в долг за свою цену; ты когда-нибудь отдашь,- сказал барин с самодовольной улыбкой, которую он не мог удержать при мысли о том, что делает благодеяние.- Ты свою старую сломаешь,продолжал он,- она на амбар пойдет; двор тоже перенесем. Вода там славная, огороды вырежу из новины, земли твои во всех трех клинах тоже там, под боком, вырежу. Отлично заживешь! Что ж, разве это тебе не нравится? - спросил Нехлюдов, заметив, что, как только он заговорил о переселении, Чурис погрузился в совершенную неподвижность и, уже не улыбаясь, смотрел в землю.
- Воля вашего сиятельства,- отвечал он, не поднимая глаз.
Старушка выдвинулась вперед, как будто задетая заживо, и готовилась сказать что-то, но муж предупредил ее.
- Воля вашего сиятельства,- повторил он решительно и вместе с тем покорно, взглядывая на барина и встряхивая волосами,- а на новом хуторе нам жить не приходится.
- Отчего?
- Нет, ваше сиятельство, коли нас туда переселите, мы и здесь-то плохи, а там вам навек мужиками не будем.
Какие мы там мужики будем? Да там и жить-то нельзя, воля ваша!
- Да отчего ж?
- Из последнего разоримся, ваше сиятельство.
- Отчего ж там жить нельзя?
- Какая же там жизнь? Ты посуди: место нежилое, вода неизвестная, выгона нетути. Конопляники у нас здесь искони навозные, а там что? Да и что там? голь! Ни плетней, ни овинов, ни сараев, ничего нетути. Разоримся мы, ваше сиятельство, коли нас туда погонишь, вконец разоримся! Место новое, неизвестное... - повторил он задумчиво, но решительно покачивая головой.
Нехлюдов стал было доказывать мужику, что переселение, напротив, очень выгодно для него, что плетни и сараи там построят, что вода там хорошая, и т. д., но тупое молчание Чуриса смущало его, и он почему-то чувствовал, что говорит не так, как бы следовало. Чурисенок не возражал ему; но когда барин замолчал, он, слегка улыбнувшись, заметил, что лучше бы всего было поселить на этом хуторе стариков дворовых и Алешу-дурачка, чтоб они там хлеб караулили.
- Вот бы важно-то было! - заметил он и снова усмехнулся. - Пустое это дело, ваше сиятельство!
- Да что ж, что место нежилое? - терпеливо настаивал Нехлюдов,- вед 1000 ь и здесь когда-то место было пожилое, а вот живут же люди; и там, вот, ты только первый поселись с легкой руки... Ты непременно поселись...
