Дина Рубина - По субботам
Подошли Акундин с Димой. Акундин жевал кусок колбасы с хлебом.
- Ты... неплохо сегодня... в соло... - промычал он Евке, пытаясь проглотить кусок.
- А я зато могу делать "Прошло двадцать лет..." - просто и доверчиво сказала Евка.
Дима чуть не умер от смеха, а Акундин перестал жевать и внимательно посмотрел на нее.
- Ты сегодня в расстроенных чувствах, девочка? - спросил он. И в голосе его не было ни капли насмешки.
- Да нет, в сущности... - ответила ему Евка. И чтобы Акундин понял, что отвечает она только ему, а не Диме, она посмотрела прямо в его умные и настороженные глаза. - Просто сегодня в связи с погодой, наверное, у меня разболелось одиночество. Но это чепуха, старые раны всегда ноют в непогоду... - И тут же ей стало стыдно, что она вдруг это сказала, и она быстро перебила себя: - Ой, ребята, слушайте, у меня кот необычайно талантлив. Возьму на фоно "ля" - он в ля мажоре мяукает, возьму "соль" - он воет в соль мажоре... Гениальный кот!
- Да нет, просто кот с музыкальным слухом, - серьезно сказал Акундин и посоветовал: - Ты приведи его к нам в оркестр, здесь и похуже есть.
Они посмеялись, потом Дима долго рассказывал о каком-то знакомом, который привез на остров двести яиц, вывел из них куриц и перепродал.
- Какой-то современный Робинзон Крузо со спекулятивным уклоном, заметила на это Евка.
Они болтали, как всегда небрежно, обо всем и ни о чем, в сущности... Акундин с удовольствием пересказывал консерваторские сплетни до тех пор, пока Александр Никифорович не встал за пульт и не постучал палочкой, возвещая конец перерыва.
После репетиции они вышли втроем на улицу и остановились у киоска Дима покупал журнал "Смена". Акундин, запрокинув голову, посмотрел на небо, и его борода сразу стала похожа на бороду умирающего Бориса Годунова.
- Посмотрите, какая туча надвинулась на этот город! - сказал он, и с этого момента Евка поняла, что здорово его уважает. За то, что он очень взрослый и умный, за то, что, несмотря на его пошлое воспитание, он умеет быть порядочным с порядочными людьми, за то, что он сказал сейчас про тучу торжественно-эпическим тоном, как древний сказитель о славной дружине Олега.
Еще она подумала, что хорошо все-таки видеть по субботам Рюрика, Диму, Акундина, этих симпатичных ей людей. Все-таки хорошо...
Они договорились навестить завтра Рюрика и разошлись по своим делам. Евка пошла по магазинам отчасти потому, что ей нужно было кое-что купить, отчасти потому, что не хотелось идти домой.
Снег прекратился, но небо оставалось угрюмым и было похоже на старую шинель, тяжелую и плохо греющую, которой накрылся хворающий зимой город.
На троллейбусной остановке стояли всего двое - старуха в сером пуховом платке и высокий мужчина в коротком полушубке. Он нетерпеливо посматривал на часы и щурил раскосые темные глаза.
Евка остановилась и прислонилась к будке с газ-водой, чтобы можно было наблюдать за мужчиной. Она и не думала подходить к нему, ей было хорошо стоять так поодаль, чувствуя в груди теплые толчки сердца, и следить за милыми, дорогими движениями этого человека.
"Отпустил усы... - подумала она. - И ему очень идет. Молодит. Он стал похож на Д'Артаньяна средних лет... А в пальто, конечно, свернутая в трубочку газета. Не подойду, он куда-то спешит..."
Но вдруг ей стало страшно, что вот сейчас подойдет троллейбус, и этот человек уедет куда-то по своим делам, и бог весть когда они еще встретятся так случайно...
"Только подойду и спрошу: скучает он по мне или нет... - подумала она. - Любопытно: скучает или нет..."
Она подошла к нему сзади, тронула за рукав полушубка и негромко сказала:
- Папа.
Он вздрогнул, обернулся и... Он взял в ладони ее лицо и, взволнованно и радостно вглядываясь в него, быстро сказал:
- Евочка, детка моя родная!.. Откуда ты здесь, что ты тут делаешь?
Но Евке важно было задать ему сейчас тот вопрос.
- Ты шкучаешь по мне? - теплые отцовские ладони не выпускали ее мордочку, поэтому слова звучали смешно и шепеляво, как будто Евке было три года. - Шкучаешь по мне?
Отец засмеялся, сказал:
- Скучаю, конечно, детка моя. - Он отошел чуть-чуть назад. - Как ты вытянулась! Какая ты стала хорошенькая! Повернись. Тебе мало это пальто. На днях купим новое...
Он говорил, быстро перебивая себя, смеясь и жадно дыша на озябшие Евкины руки.
- А я был у тебя три раза, но не застал.
- Я не живу дома, - улыбаясь и разглядывая его, сказала она. - Я живу уже полгода у маминой тети. Тетя Соня, помнишь? Я не могла больше жить одна в пустой квартире, это очень тяжело. Ты спешишь куда-то?
- Что ты! - сказал он. - Мы не виделись полгода... Я так рад, что встретил тебя!
- А я с репетиции. Помнишь, я тебе говорила, что играю в оркестре? Не помнишь... Если ты не слишком торопишься, сядем в том скверике на скамейку... Там хорошие скамейки...
- Да, да, конечно... - сказал отец.
Они сели. Отец достал пачку сигарет, закурил.
- Ты куришь? - улыбнувшись, заметила Евка. - Удивительно. Не поддаться соблазну в юности и начать курить в сорок лет...
- Эта тетя Соня к тебе хорошо относится?
- Она по-своему ко мне привязана. А я нет. Ты же знаешь, я человек без привязанностей...
- Мама пишет? - осторожно спросил он, глядя в сторону. А Евка смотрела прямо ему в лицо, улыбаясь и вглядываясь в морщинки у глаз. Вблизи отец не казался таким молодым... Она смотрела на свернутую трубочкой, торчащую из кармана газету, и ей было хорошо и спокойно, как в детстве, когда все они были вместе.
- Мама пишет, шлет деньги, зовет к себе, в общем, делает все, что в таких случаях полагается делать... Но я не поеду, я не нужна ей... - Евка вдруг вспомнила Акундина и спокойно сказала: - Мама в расстроенных чувствах, ты же знаешь... Она второй год в расстроенных чувствах... Она тебя любила больше, чем меня, наверное, поэтому уехала, когда ты... ушел...
- Маму не надо осуждать, Евочка, - так же осторожно сказал отец.
- Ни в коем случае... - подтвердила она. - Я не судья, папа. Да и бесполезно осуждать женщину, которая может два года жить вдали от своего ребенка. Это уже бесполезно... Я ни к кому не привязана, поэтому не имею права осуждать ни маму, ни тебя. - Она помолчала. - Я только давно хотела спросить тебя, папа... Я понимаю, что любовь к женщине может пройти... Но мне всегда казалось, что любовь к своему ребенку, во всяком случае пока он жив, - чувство непреходящее. Разве это не так? Ты можешь расценивать это как простое любопытство. Простое любопытство, потому что, видишь, мне уже не больно говорить об этом, я говорю спокойно, как говорят о давно умершем близком человеке. Единственно, что бывает больно по вечерам, - это то, что я совсем одна...
- Евочка... я... я замотался совсем... - забормотал отец. - С семьей, с квартирой... Я же предлагал тебе жить с нами, ты отказалась...
- Я не судья, папа, - мягко улыбаясь, повторила
Евка. Она протянула руку к его лицу и провела мизинцем по левой полоске усов. - Кто-то изобрел прекрасную формулу - "Жизнь - сложная штука". Это замечательный щит для всех от всего на свете. "Жизнь - сложная штука" - и баста! Как объяснение и оправдание всех ошибок в мире. А я не судья, чтобы осуждать, и не Христос, чтобы прощать. Я, папа, просто равнодушный человек...
Отец оторвал наконец взгляд от снега и задумчиво и горько посмотрел на нее.
- Ты стала совсем взрослой.
Евка вздохнула и удивилась про себя своему спокойствию.
1973
