Последней главы не будет - Полина Федоровна Елизарова
Иначе чем еще можно объяснить то, что я только подумал, а она уже сказала именно то, о чем я подумал?
Или сказал я, а она в ответ посмотрела на меня так, будто земля в этот миг остановилась.
Я всегда считал, что слова – это самый важный способ коммуникации.
Слова – это все.
Ими можно объяснить заблудившемуся, как проехать до нужного места, можно растолковать человеку, какое точно действие должна совершить его рука или нога, можно похвалить или отругать ребенка, поздравить с праздником тещу, успокоить жену, поругаться с родителями, попросить денег в долг, спеть, соврать, ругнуться матом, высказать обиду, прочитать сказку, с их помощью можно купить сигарет или машину, льстить, добиваться секса, но…
Есть что-то, что можно делать и без них.
И я даже не хочу знать, как называется это «что-то».
А вдруг я назову, а оно возьмет, обидится да и исчезнет навсегда из нашего мешка?
Теперь я уже даже и не представлял свою жизнь без Алисы.
И это было тем более удивительно, если учесть, что по факту у нас ничего тако-о-го, того, чего жадно желали обсудить насмешливые рты по закоулкам клуба, не происходило.
Никаких намеков с ее стороны, никаких конкретных действий с моей.
И все же, как ни обманывай себя, у меня была с ней связь.
Что же лежало в ее основе – я об этом боялся даже и думать.
Мистика, пепел прошлых воплощений, усталость от одиночества – все это можно было обозначить как угодно.
И вместе с тем – ничего конкретного.
Хотя…
Когда воздух вокруг тебя сгущается, другие моментально это улавливают.
«Ты чего задумался? Ты чего какой-то не такой? Случилось что? Ты вообще меня слышишь?!»
Когда я сообщил жене, что планирую уехать с клубом на Кипр, она, в отличие от предыдущих разов, довольно заметно напряглась.
– Почему опять ты?
– Потому что в этом году моя очередь.
– Ты же рассказывал, что там отвратительно, в этих ваших поездках… Вон, позапрошлый год приехал как выжатый лимон, неделю еще в себя прийти не мог!
– Маша, это моя работа.
– Работа… Но деньги-то те же…
– Да нет, ты забыла: обычно потом премию неплохую дают.
– Что-то я не помню про премию! Если, конечно, ты мне про нее говорил…
– Маша! Чего ты чушь-то порешь?! Говорил, не говорил… Я тебе телефон новый купил за двадцать штук, забыла?
– Угу.
– Что «угу»?!
У моей жены было «милое» свойство в два счета выбешивать меня такой вот херней.
Была премия, и телефон тоже был.
Да, во многом – из-за чувства вины.
Да, я, пьяный в дрова, переспал тогда разок с Вероникой Андреевной. Не потому, что хотел, а потому, что к тому моменту она меня уже просто достала. Про саму эту случку я даже и вспоминать не хочу, рвотный рефлекс к горлу подкатывает. Омерзительное мясо постаревшей плоти и душный запах духов… Но отказывать ей было уже просто неприлично, по крайней мере, именно в этом я себя тогда убедил.
И еще я хотел доказать не себе, но окружающим, что слухи о моей нетрадиционной ориентации (и кстати, ничем конкретным не подкрепленные!) сильно преувеличены.
Это и был основной мотив.
Типа, могу я, могу я с бабами, и нехрен там додумывать за моей спиной!
Но Маша обо всем этом не знала и знать не могла.
Бросив мне в дверях: «ладно, понятно», она поспешила убраться с кухни, всем своим видом демонстрируя обиду.
А я, продолжая сидеть и тупо пялиться в телевизор, и не хотел ничего делать для того, чтобы ее хоть как-то успокоить.
А что я могу сделать?
Работа у меня такая.
Но с этого вечера во мне поселились два чувства.
Чувство вины перед Машей, и как бы я себя ни убеждал в том, что оно совершенно безосновательное, отделаться от него я все равно не мог.
И еще чувство чего-то надвигающегося, неизбежного…
И когда я ловил это предчувствие, я словно оказывался внутри легкого светящегося шара!
Похоже, что я просто схожу с ума.
Да нет, я просто устал. И физически, и морально.
Батарейка моя почти что сдохла.
Вот и все объяснение.
Уж не знаю, что там от меня долетит до Кипра, но мне туда точно надо.
24
Профессор сжимал мою руку своей лапкой.
В этот момент, прощаясь с ним возле давно уже подъехавшего к подъезду такси, мне почему-то пришла в голову мысль, что профессор мой очень похож на птичку.
Сухонькую, гордую, надменную птичку.
И как же я раньше-то этого не замечала?
Упрямая птичка не хотела размыкать лапку и выпускать из нее маленькую золотую монетку.
Но монетке-то этой – грош цена, просто птичка привыкла к ней, прижилась с ней как-то, жалко все птичке, да…
Да и птичку немного жалко.
Таксист, совсем молодой парень славянской наружности, с явным любопытством косился на нас в окно.
Не могу я до сих пор к этому привыкнуть.
Хорошо, если он подумает, что это мой отец.
Но так никто ведь, никто из них, козлов, не думает!
По крайней мере, таких я еще пока не встречала.
Жесты.
Нас всегда выдают маленькие незначительные жесты.
Папа бы в макушку поцеловал и, коротко прижав к себе, проследив, чтобы чемодан в багажник не забыли аккуратно поставить, взял бы с меня обещание сразу по прилете позвонить и ушел бы, не оборачиваясь, в подъезд, оставив мне взамен облако своего тепла и защиты.
А здесь, в этой цепкой птичьей лапке, все не выпускающей мою ладонь, кипит сейчас примитивная драма.
Нет, он не думает, что я не вернусь и лишу его навсегда нехитрых стариковских радостей!
Профессор прекрасно знает, насколько я на самом деле практична, при всех моих странностях.
Он боится того, что я вернусь другой.
И его, практика и аналитика, больше всего пугает неизвестность.
А я только этого и хочу.
Может, я там, подышав другим воздухом, напитав себя энергетикой других людей, что-то вспомню про себя, ну, про то, какой я была когда-то?
Может, где-то там мой смех станет искренним и хоть чуточку счастливым?
И даже если меня постигнет разочарование, то это все равно большой плюс.
Тогда я смирюсь.
С этой своей ролью.
Красивая холодная женщина без возраста – и ее холеный старый сожитель.
Поилец и кормилец.
Царь и бог.
Буду
