Симпатические чернила - Патрик Модиано
Она никогда не замечала этого объявления, наверняка развешенного и на других улицах квартала. Закончив читать, она вдруг вспомнила француза, которому одолжила альбом Ночного Гаспара. Она не знала почему, но представляла его с собакой.
* * *
— Очень интересный альбом…
Он держал его, сидя на красном диване в «запаснике», как она говорила, — это была комнатка в глубине галереи, в приоткрытую стеклянную дверь которой был виден залитый солнцем двор. Сама она сидела напротив него в кожаном кресле.
— Я все больше убеждаюсь, что надо сопроводить его текстом…
Она не решалась спросить его, какой именно текст можно написать к фотографиям Ночного Гаспара. На этих фотографиях запечатлены места и люди, которые были ей так давно знакомы, что составляли, в каком-то смысле, часть ее повседневной жизни, поэтому ей «текст» казался ненужным.
— Вы очень интересуетесь Римом, насколько я поняла?
И она не удержалась от иронической улыбки.
— Очень. Но вы-то давно здесь живете, вам это, должно быть, кажется простым любопытством туриста…
В точности так и она бы ему ответила. Между ними уже работала передача мыслей.
— Этот город так непохож на Париж…
Она сказала эту фразу не задумываясь, просто чтобы заполнить паузу.
— Вы жили в Париже?
— О… всего несколько месяцев… очень давно. И стыдно сказать, но я практически ничего не помню о Париже…
— Правда?
Он был, казалось, разочарован ее такой короткой памятью, или ее беспечностью, или легкомыслием.
— Я не знаю, заметили вы или нет, но я говорю по-французски с итальянским акцентом… и мне зачастую трудно переходить на французский…
— Простите, что вынуждаю вас делать это.
Сам он говорил на изысканном французском, с парижским выговором.
— Меня очень интересуют французы, да и все иностранцы, которые поселились в Риме в двадцатом веке. Я думаю, об этом можно написать целую книгу.
— Значит, вы ученый-историк?
— Точно. Я ученый-историк.
Он как будто посмеивался над собой и не собирался подробнее распространяться о своей профессии. Но ее это не смущало. В Риме малознакомым людям никогда не задают нескромных вопросов об их работе и личной жизни. Их просто принимают по молчаливому соглашению, как если бы знали всегда. О них все угадывают, ничего не спрашивая.
— Так альбом фотографий Ночного Гаспара вам действительно понравился?
Теперь она не знала, как поддержать разговор. Он, казалось, думал о чем-то, что его беспокоило. Или обдумывал вопрос, который хотел ей задать.
— Он меня очень заинтересовал. Я узнал некоторых людей на этих фотографиях. Но вы наверняка знаете их лучше, чем я.
Он медленно листал альбом, так же, как и вчера. Она уже забеспокоилась, надолго ли все это затянется. Он явно забыл о ее присутствии. Вот он остановился на одной странице.
— Здесь сфотографирован один человек, у него французское имя… Но я не представляю, кто это может быть…
Он показал фотографию трех человек, сидевших за столиком на террасе кафе. Подпись внизу гласила: «Слева направо Дуччо Стадерини, Санчо Лефевр и Джорджио Коста».
Она склонилась над снимком.
— Кто из них вас интересует?
— Тот, что в центре, с французским именем… Санчо Лефевр…
Она так и сидела, молча склонившись над снимком. Сама не знала, то ли не решается ответить, то ли эти лица ничего ей не говорят, словно ее поразила внезапная амнезия.
— Санчо Лефевр? Да, это был француз. Его на самом деле звали не Санчо, а Серж…
— Вы его знали?
— Немного. Когда приехала в Рим, в девятнадцать лет.
И странное дело, с первого взгляда она его не опознала: брюнет, гораздо крупнее двоих других, он единственный на снимке не улыбался. А потом вдруг словно что-то щелкнуло: она снова стала той девушкой, которая знала Сержа, для всех Санчо Лефевра. Но это длилось лишь несколько секунд. Фотография опять стала прежней, человек на ней таким далеким…
— А вы знали, чем он занимался и что делал в Риме?
— Я не задавалась такими вопросами. Мы встречались время от времени, как большинство французов, живших здесь.
Вдаваться в подробности ей не хотелось. Да и стерлись они из памяти, подробности. Не за что было зацепиться. Забвение покрыло все это белым и скользким слоем. Припорошило снегом.
— Вчера вы сказали мне, что хотите узнать о Риме… Что именно узнать?
Она искала слова. Ей казалось, что она совсем разучилась говорить по-французски. Фразы не складывались. Требовалось усилие.
— Это очень трудно… В Риме все забываешь со временем…
Да, она где-то об этом читала. В детективном романе или в глянцевом журнале. Рим — город забвения.
Она резко встала с кожаного кресла:
— Вы не хотите пройтись по улице? В этом запаснике так душно…
Он как будто удивился. Наверно, из-за слова «réserve», и она опять спросила себя, есть ли оно на французском.
Они шли рядом по виа делла Скрофа, альбом он по-прежнему держал в руках.
— Должно быть, вам скучно сидеть целый день в этой галерее…
— О, знаете, я провожу там не больше двух часов в день…
— Вы живете поблизости?
— Недалеко отсюда. А вы остановились в отеле?
— Да. В отеле близ пьяцца дель Пополо.
Разговор становился банальным и безобидным. Достаточно было плыть по течению. Кое-что, однако, ее еще беспокоило.
— Но почему вы интересуетесь Санчо Лефевром?
Сколько времени она не произносила это имя? Наверно, с прошлого века. И теперь ей было не по себе.
— Кто-то в Париже упомянул его в разговоре… Имя Санчо показалось мне необычным…
Он повернулся к ней и улыбнулся, будто хотел ее успокоить. Успокоить, ее? Возможно, она неверно истолковала эту улыбку.
— Да… кто-то, кто, кажется, знал когда-то давно этого Санчо Лефевра…
Он остановился посреди тротуара с таким видом, будто хотел сообщить ей что-то важное.
— Бывает иногда, оказываешься в каком-то месте среди людей, которых по большей части не знаешь… и ничего не остается, как слушать их разговор…
Она не совсем понимала его, но согласно кивала.
— В одном из таких случайных разговоров я и услышал имя Санчо Лефевра… Вот так… все очень просто… даже смешно… и вдруг я нахожу его фото в вашем альбоме.
Он взял ее под руку, и они пошли дальше. Вышли на пьяцца дель Пополо.
— А тот, кто упомянул Санчо Лефевра в этом разговоре, был довольно пожилой человек с очень темными волосами, возможно, грек или южноамериканец…
Она смотрела на него с любопытством, в свою очередь улыбаясь.
— Да вы
