Шоу уходящих теней - Юрий Горюнов
– Не надо, я уже видела.
– Когда?
– В субботу. Я никому не говорила, даже дома и пошла одна. Красивый номер, грустный только. Я не знала, что ты играешь на саксофоне.
– Я рад, что тебе понравилось.
Обед, что им принесли, начал остывать, и они увлеченные разговором не сразу о нем вспомнили, пока Семен не спохватился:
– А обед? Тебе еще работать.
– А тебе?
– И мне, но позже.
Когда приступили к кофе, Семен сказал: – А на десерт у меня есть еще одна новость, – и, сделав паузу, выдал. – Меня посылают в Италию на международный конкурс.
– И ты до сих пор молчал! – возмутилась Света. – С этого надо было начинать. Нет, все-таки твое поведение нельзя ничем оправдать.
– Я же сказал на десерт.
– И когда?
– После Нового Года. Номер я чуть изменил. Это тоже повлияло, что я не мог встречаться. Мне надо было его показать комиссии. Я был на нервах. Напряжение ужасное, переживал, но все позади.
– Рада, за тебя, очень.
– А с кем идешь в театр?
– С родителями.
– Ну, тогда ладно, – облегченно вздохнул Семен.
– Ревнуешь?
– Не без этого.
– А если бы не с ними? Набил бы лицо ухажеру?
– Теоретически мог бы, но считаю это не нужным.
– А как же битва за любовь?
– Битва? – удивился Семен. – Я вообще не понимаю эту фразу «Бороться за любовь» Любви-то это зачем? В битве не бывает победивших, там всегда побежденные, и там кровь. И что можно получить, победив соперника? Благосклонность? Но никто не говорит и не обещает, что победителя буду любить. Да, победитель есть, но взаимности, может и не быть, а если она есть, тогда зачем воевать? Любовь надо защищать от завистников, от слухов и прочего вмешательства со стороны Любовь хрупка и порой брошенное кем-то слово, неважно, завистником или отвергнутым может разбить ее. Поэтому ее надо защищать.
Света посмотрела на часы и чуть вымолвила: – Мне пора.
– Жаль. Когда увидимся?
– Пойдем, – не ответив на вопрос, предложила она. Обратный путь показался короче. На крыльце Света посмотрела на Семена: – Я очень сильно испугалась, когда увидела, как ты падаешь. Я думал, что разобьешься.
– Так задумано.
– А нельзя как-то по-другому?
Он отрицательно покачал головой. И тут она, не сдерживая себя, стукнула кулачками по его груди, и с нотками истерики в голосе прокричала:
– Да, ты понимаешь, что можешь разбиться? Ты это понимаешь! Тебя будут собирать по кусочкам, – на ее глазах были слезы.
– Ну, что ты успокойся, – он обнял ее и прижал к себе. – Все будет хорошо. Там не так высоко, я умею падать, нас этому учили.
– Этому можно учить, но знает ли об этом судьба, я не уверена.
– Ну, не может же она, прогуливать уроки.
– Это знает только она.
– Все, Свет, успокойся. И смерть – не конец, – попытался он пошутить. – Я хоть и атеист, но душой всегда с тобой, и по теории переселения душ, я появлюсь в другом физическом теле. И буду снова жить рядом.
– Ты в своем уме! – Света посмотрела ему в глаза. – Какой мне толк от понимания того, что где-то на земном шаре, вдруг появится младенец, присосавшийся к женской груди, и в нем живет сознание моего любовника! Дурацкая шутка и бессмысленная.
Она отстранилась от него, смахнула слезинки из глаз, и в них появилось что-то новое, чего Семен ранее не замечал, что-то проскочило, как вопрос, на который она не могла ответить.
– Тебе обязательно ходить по проволоке и ловить баланс, при этом потешая публику? Ты же можешь работать внизу.
– Могу, – согласился Семен, – но не хочу. Я всю жизнь хожу по проволоке, но не по цирковой, и на этой проволоке не имею права оступиться, кто знает, куда качнет. В жизни бывают ситуации, когда балансируешь в принятии решения, и в зависимости, куда качнет, то и произойдет. Как у нас с тобой сейчас. У меня такое впечатление, что мы стоим на одной проволоке и можем упасть, не понимая, что можно упасть так, что уже и не подняться вновь. Я же пытаюсь сконцентрироваться, чтобы удержать жизненный баланс, когда, порой, кажется, что опоры уже нет. И в это мгновение, не чувствуя опоры в себе, каждое мое неверное движение может оказаться последним, – на мгновение замолчав, добавил. – И тогда я отключаю мысли.
– Ты, похоже отключаешь их не на проволоке, а в жизни.
Семен пристально взглянул на нее. – Ты не права. И публику я не потешаю, а веселю. Я даю веселье.
– Вот именно даешь. Ты даешь им радость, счастье веселья, даешь частичку себя. А когда ты научишься брать счастье для себя?
– Я не умею и не хочу брать счастье. Его надо не брать, а дарить.
– Вот ты его и раздариваешь. А что остается тебе?
– Их улыбки, смех, то, что они побывали в сказке. Я их увлекаю в страну радости. И уходя, они еще некоторое время живут памятью в этой сказке.
– Все?
– Нет. Остаемся еще ты и я.
– Ты, может быть, но не я., – и, увидев молчаливый вопрос в его глазах, пояснила: – Я думаю нам надо временно побыть друг без друга.
Он погасил знак вопроса на лице и не стал ничего говорить, спрашивать. Зачем? Ей не хотелось объяснять, а ему не хотелось слышать ее объяснение, но и молчать было нельзя.
– Ты осознаешь, что сейчас сказала?
– Да, я в полном сознании.
– Ты предлагаешь не встречаться? – решил он уточнить.
– Временно.
– И насколько это временно?
– Не знаю. Я должна свыкнуться с мыслью, что у тебя оказывается опасная работа; не хочется, чтобы однажды я сидела у твоей кровати с надеждой, что ты выживешь. Мне надо время чтобы понять это, – увы, говоря это, она не знала, что в жизни бывает все наоборот.
– И чем ты будешь заниматься?
– У этого занятия есть название – тоска.
Семен смотрел на нее и не мог понять ее странного решения. Есть много опасных профессий, но это не мешает людям быть вместе. И тут в его голову пришла догадка, что восприятие опасности у каждого свое.
– Я не буду тебя отговаривать. Мне это напоминает, о чем я говорил в кафе. Я не буду биться за любовь.
– А защищать?
– Да.
– Не обижайся, если все, как мы думаем, то ничего не измениться.
Она прижалась к нему, поцеловала в щеку и прошептала: – Не обижайся, но мне нужно время.
– Но…
Она приложила палец к его губам: –
