Рассказы дяди Миши, одессита - Вадим Алексеевич Чирков
— Можно и покороче, — скажу я Богу, пытаясь разглядеть Его в Колыхании, которое уже начинает походить на Завихрение. — Я просто подумал, что Тебе будет интересно, как люди в наше время разговаривали на Привозе в Одессе о тех дарах, кои Ты взрастил на земле, если помнишь, в третий день Творения.
— Дары — дарами, — ответил мудро Господь, — а дрязги — дрязгами. Всему свое время и место. Вы на дрязги, — заметил он походя, — больше тратите времени, чем на молитвы! Так о чем это мы говорили? А-а, о свинине! О свинине и говори и не отвлекайся больше!
- — Хорошо. Мария купила-таки перцы по три с полтиной. Добавила в сумку зелень — укроп и петрушку. И пошла в мясной павильон. Вот где самый гомон! Он там до потолка, как у Тебя в Аду, Господи, до какого-то там темного неба. Ну, говядины шмат она с грехом пополам купила. И давай искать курицу. Ищет, ищет… нема! Боже! — скажу я тут Ему. — Если ты знаешь все, Ты должен знать, что уж коли в Одессе чего-то вдруг не стало, так его не найдешь даже у самого хитрого завмага! Что его как слизнули языком! Так в этот день, как мне назло, в Одессе не было ни одной курицы в продаже. На Привозе их все раскупили те, что "делают базар" еще с раннего утра, остались только "крылья Советов" (это такие тощие и синие, как в чернилах), или хорошие, но их раз-два и обчелся, и они по такой цене, что лучше добавить два рубля и купить корову. Что было делать Марии, у которой после говядины уже не было лишних денег? Она купила свинину, в этот день был хороший ее привоз, стоила она недорого. В фарше, Господи, чтобы оно было сочное, должно быть два мяса, иначе испортишь перцы… И еще Ты должен знать, Господи, что Одесса, уважая Тебя и поминая чуть ли не через слово, делает частенько фарш для голубцов, перцев и котлет из говядины и свинины. Хозеры, ты скажешь? А что делать людям, чтобы они могли кушать вксное в свои хорошие дни и чтобы они в конце концов могли бить тебе благодарственные поклоны, а не падать в углу бездыханными от столовской еды?
- — Морочишь ты мне голову, Михаил… — только и вымолвил Бог.
— Мария пришла домой, замочила полстакана риса и начала жарить лук. А я стал молоть мясо на мясорубке. Потом она мелко нарезала зелень и посыпала им фарш, который уже был в большой деревянной миске. А сверху лег жареный лук. И тогда она крикнула мне:
— Иди мешай! — А сама взялась вырезать дырки в верху каждого перца, выбирать из него семена и откладывать в сторону крышечки.
А мой фарш, сдобренный вымоченным рисом, луком, мелко нарезанной зеленью, приправленный солью и молотым черным перцем, должен был с полчасика постоять, чтобы "дойти", как доходит в квашне тесто, чтобы все, что Ты придумал, Господь, для человека, пропитало друг дружку и стало Начинкой…
— Я уже жалею, что связался с тобой, Михаил, но должен же я добраться до развязки! — сказало мне Колыхание и добавило, качая головой: — Чревоугодник! Чревоугодник и болтун!
А я и в самом деле не могу остановиться, вспоминая день своего 70-летия:
— И вот мы вдвоем, двумя столовыми ложками начиняем перцы фаршем, уминаем туго, начиняем дополна, как это делают дома, а не в ресторане или в столовке, накрываем каждый его же крышечкой и укладываем перцы впритирку один к другому в казан… Заливаем водой… Мария добавляет специи, вегету, натирает свежие помидоры… Под казаном зажигается огонь… Скоро из-под крышки начинает выбиваться пар…
Что Тебе сказать, Господи! Это таки трудно — фаршированные перцы, и Мария приправляла их своим ворчанием, которое тоже вроде перца, а я ей советовал, сидя во дворе под окном кухни, не переперчить… Она знала, как я их люблю…
Ну так вот, пар из-под крышки бьет, скоро весь дворик пропах нашими перцами. Мария полила их, почти готовых, натертыми помидорами, попробовала соус и легла — устала. Сказала только, чтобы я погасил через десять минут огонь.
А время уже за полдень. Я сижу, думаю: вот, уже 70… 70… 70… Один сижу, и грустно стало мне. Дети на работе, Мария проснется часа через два…
И вдруг через двор идет ко мне гость! Моня. Старый мой приятель.
Подходит он и говорит: его-де жене делают операцию, так что он весь вечер будет в больнице, забежал поздравить, вот тебе подарок, — сует бутылку коньяка, — давай по капочке выпьем, и я помчался…
А перцы уже готовы.
— Ой-ёй-ёй как пахнет! — Моня мотает головой. — Угостишь? А то я так забегался, что…
И вот у меня вместо всех сегодняшних забот и дум от неожиданного этого визита одна только мысль: гость в дом — Бог в дом. Уж я его привечу! Выкладываю из казана на тарелочки пару готовеньких перцев, наливаю по рюмке коньяка.
— Гость в дом, — говорю, — Бог в дом! — В общем, все как у людей.
— Будь здоров, Миша! 120 лет тебе, начиная с этого дня!
— Спасибо, и тебе того же…
Еще по рюмке, обоих перцев как ни бывало. Моня поднялся: побегу!
Он уже на улице, а я тут спохватился: мамочка моя, да ведь он же и свинины чуток отведал! А вдруг с ним плохо будет? А вдруг с женой? А вдруг…
— Как тебя послушаешь, — молвило тут Колыхание, — так ты ни в чем не виноват. Но Я все равно раберусь. Спрошу-ка жену твою Марию…
Мария, конечно, по Его знаку, тут как тут. Он ее и спросил про свинину в перцах. А Марии пальца в рот не клади, она язык свой на Привозе оттачивала.
— Что у тебя, Господи, других дел, что ли, нет, что ты в мои кастрюли заглядываешь? Ну не было курятины в этот день на Привозе, не было! Так что же мне мужа на день его рождения без любимого кушанья оставлять!
Вижу: Колыхания уже не видно, одни завертки. И вроде тяжелый вздох. И Моня вдруг возник перед Вздохом.
— Знал же ты, исполняющий Мои заповеди, — снова раздался голос Господа, — знал, к кому шел, к какому чревоугоднику, знал и, что жена его, хоть и ворчит целыми днями, души в нем не чает! Почему не спросил о свинине?
— Господи! — ответил Моня. — До того ли мне было в тот день! Все мысли мои были
