Лис - Михаил Нисенбаум

Кабинет Петурина казался изнутри темной шкатулкой красного дерева. Окон не было видно за зарослями растений. Цветы в кадках, горшках, кашпо стояли и нависали всюду, тянули листья к письменному столу и обитому клюквенным бархатом креслу. Кресло же, в свою очередь, совершало подлокотниками какой-то непрекращающийся жест, точно всплескивало на радостях бархатными руками. В красно-зеленоватом полумраке усы и шевелюрные берега лысины Петурина продолжали мистически светиться. Внезапно в углу что-то полилось, заверещало, запело, цыкая, щелкая, частя в спертом воздухе песенным узором. Приглядевшись, Тагерт заметил в листве клетку, похожую на небольшую башню из золотых прутьев. Свист канарейки, вероятно, призван был содействовать успеху переговоров: где так гладко поется, и говориться должно как по маслу. Сергей Генрихович рассеянно слушал Петурина и на вопросы о коллегах по кафедре отвечал невпопад. Наконец, набрав в легкие красно-зеленого воздуха, Тагерт спросил:

– Юрий Сергеевич. Меня несколько дней терзает одна мысль…

Радушное лицо Петурина сделалось предупредительным.

– …Поймите меня правильно… – продолжал Тагерт. – Я верю в лучшие чувства, в интуицию и тому подобное. Но как, Юрий Сергеевич… То есть откуда вам известно, что я напишу хорошую книгу?

– Но вы же напишете, правда? – тонко улыбаясь, произнес Петурин.

– Вероятно. Однако же вы моих книг не читали, хотя бы потому, что их у меня нет.

«Зачем я это говорю? Он сейчас просто откажется – и поминай как звали», – подумал Тагерт. Однако доводы латиниста Петурина не смутили:

– Смотрите, Сергей Генрихович, все предельно просто. Вы будете использовать свое пособие на семинарах?

– Разумеется.

– Вот вам и ответ. Если книга будет достаточно хороша для ваших занятий, то есть для института, значит, никто не прогадал. Давайте теперь обсудим приятную сторону. Вы как хотели бы получать гонорар – проценты с тиража или с листа, но однократно?

Тагерт не знал. Петурин пустился в разъяснения. В его рассказе потиражные разливались золотой рекой, а разовый гонорар был до обидного скучен, точно золотинка от съеденной конфеты. Но чем больше он говорил, тем сомнительнее выглядело золото будущих процентов.

– Вы, Сергей Генрихович, после третьего тиража локти начнете кусать: дурак, мол, был, такую синюю птицу прохлопал.

Канарейка журчала из своей позолоченной башни. Щебетал и Петурин:

– Другие авторы – что ни год, так миллион. Раз – миллион, два – миллион. Плохо ли?

Как бы отмахиваясь от канареечного журчания, Тагерт промямлил, мол, инфляция, Юрий Сергеевич, ситуация в стране шаткая, и он долгие планы, по совету Горация, на краткие отрезки рассекает (Петурин мелко закивал, точно голова его присоединилась к процессу рассекания), так что пускай бы уж все, но сразу. То есть один раз, но чтоб уж потом не обижаться.

Юрий Сергеевич – вот же славный человек! – обрадовался и этому, да так мастерски! Когда же названа была сумма гонорара – за кота в мешке, – Тагерту захотелось зажмуриться и ущипнуть себя: не сон ли все происходящее? За каждый авторский лист – всего-то с десяток печатных страничек – Петурин предлагал трехмесячный преподавательский оклад. «Уйду в писатели, – подумал Тагерт. – Видит бог, литература – мой золотой крест».

– Вот мы сейчас попросим Верочку подготовить договорчик. Только тут такой момент. Вы ведь современный человек, Сергей Генрихович, в ногу со временем ходите?

– А то как же! Каждый день, при любой погоде.

– Издательство принимает тексты в электронном виде. Или набор за счет автора, как хотите. Редактор «Лексикон», а еще лучше «Ворд».

Золотые лучи отрезало тучей, и Тагерт растерянно выдавил: «Разумеется». Что значит «электронный вид»? Кто это – редакторы Лексикон и Ворд? Расспрашивать Петурина глупо: можно себя выдать. Вдруг Петурин решит, что с таким неотесанным автором нельзя иметь дело? Бледно улыбаясь, Тагерт жал теплые пальцы Петурина, тихо прощался и плыл из кабинета покосившимся дымком.

В приемной отшитый Верочкой доцент Агейко бесформенно кемарил над развалинами своей затерянной мечты (почему-то Тагерт почувствовал мрачное удовлетворение). Улыбка на Верочкином личике, выхолостившаяся было до голливудской стерильности, снова потеплела, когда запищал телефон.

– Хорошо, Юрий Сергеевич, конечно, Юрий Сергеевич, – не переставая улыбаться, пропела в трубку секретарша и обратилась к Тагерту: – Паспорт у вас при себе? Отлично, сейчас мы вам договор распечатаем.

Пощелкав по клавишам клубничными коготками, Верочка нажала какую-то кнопку, и на тумбе рядом с Тагертом дрогнул округлым боком серый прибор. Аппарат пискнул, кашлянул и поднял стрекочущий визг, всем своим серым телом страдая от производимой работы. Наконец из неулыбчивого рта толчками выполз бумажный лист, на котором было подробно расписано, за что Автор несет ответственность, в чем обязуется и чем готов поплатиться в суде.

Огромная триумфальная арка, одинокие парочки под мокрым снегом, хоровод золотых дев, выстроившихся вокруг мертвого фонтана. Тагерт с Гошей Полдиным идут по ВДНХ.

– Эх ты, неандерталец, – сочувственно смеется Полдин, – старовер-безлошадник.

– Хочешь сказать, что с рождения знаешь, что такое компьютер и «Лексикон»?

– Ну, не с рождения. Да ты не пугайся. Ничего сложного там нет. Через неделю разучишься ручкой в тетрадке писать.

– Тоже мне утешил! – возражал Тагерт. – Техника меня ненавидит. Компьютер меня убьет. Или я его. «Одному из нас погибнуть от другого!»

В каком-то павильоне на задворках, пропахших углем и шашлыками, покупают целый городок, который почему-то называется одним словом – компьютер… Обратную дорогу хочется сократить до нескольких секунд.

Дома новый жилец немедленно превращает комнату в собрание древностей. Разве такие шторы должны быть рядом с компьютером? Разве на таком столе должен стоять монитор? Все равно, что космический корабль на Хитровке.

Рядом со столом на коленях стоит Гоша Полдин с красным, злым от напряжения лицом, подключает невиданные штекеры к диковинным разъемам. На все вопросы Гоша только мотает кудлатой головой. Если аппарат упрямится, Полдин бормочет строки из какой-то странной песни:

Тагерт бродит по комнате, заламывая руки. Наконец Гоша поднимается с пола, отряхивает колени и говорит:

– Надо бы бутылкой шампанского его жахнуть перед отплытием. Давай, старче, жми на пуск.

О мистическое кудахтанье разгоняющегося винчестера! О мигающие лампочки, о писк и первые буквы на черном экране! О ночной кобальт «Нортон коммандера», нездешний, межгалактический! О первый всхлип черного флоппи в щели дисковода!

– Гоша, ну посиди еще! Ты уйдешь, и я все забуду, перепутаю и сожгу!

– Пусть! – отвечает повеселевший Полдин. – Купим новый, несгораемый.

И уходит, нахлобучив лыжную шапочку.

За всю ночь Тагерт не сомкнул глаз. Он включал компьютер, завороженно следил за тем, как сменяют друг друга таинственные слова и строки, дожидался появления в синем небе стройных каталогов. Названия директорий казались остановками по дороге в непостижимо прекрасное будущее. Клавиш было слишком много, пальцы попадали впросак, и при каждом промахе Тагерт приходил то в ярость, то в отчаяние. Он не готов к прекрасному будущему. Потом компьютер выключался, «чтобы не перегреться», но через час бессонница вновь гнала Сергея Генриховича, накинувшего на плечи одеяло, к синему кобальту