Один день ясного неба - Леони Росс
— Джай очень свободна, идем, я покажу тебе ее статую, — сказала Ингрид Дуранде. — Но ты должна научиться дышать.
— Как ты здесь оказалась? — изумилась Анис. — Ты же еще совсем ребенок.
— Мне восемь лет. Но не обращай внимания на возраст. Я состою в Совете вещуний судьбы. А это значит, я в этом храме распоряжаюсь. Вместе с другими. — Ингрид высунула язык. — Хочешь сесть рядом со мной?
Анис расхохоталась. Как будто девушка предлагала парню выйти за него замуж. Так не делают!
— Это же я должна у тебя спрашивать.
Ингрид закатила глаза.
— Ну так спрашивай побыстрее! Тебе же хочется!
Ингрид родилась с числом 29 на теле. На ее ключице виднелся изгиб цифры 2, а нижняя часть цифры 9 появлялась из-под задравшейся туники. Обе цифры были чуть темнее остальной кожи.
— Мама говорит, когда принявшая меня ведунья увидела эти цифры, она начала браниться. С этими словами Ингрид воздела ручки к небу и скроила смешную гримасу: «Проклятье, и что же это значит?»
Но дар малютки Ингрид оказалось не так сложно определить, как опасалась ведунья-повитуха. Малышке просто надо было выучить все цифры.
«Семьдесят пять», — могла сказать двухлетняя Ингрид, сидя у мамы на руках и тыча пальцем в торговку свинины с Мертвых островов.
Торговка улыбалась в ответ и тыкала в ребенка вымазанным свиным жиром пальцем:
— А ты умеешь считать!
— Семьдесят пять, — повторила Ингрид и перевела взгляд на мужа старухи. — Шестьдесят четыре!
— Да, мне шестьдесят четыре, — подтвердил мужчина. — Умненький ребенок.
— Мило! — удивилась торговка свининой. — Не слишком ли рано она познала свой дар?
— И правда рано, — согласилась мать Ингрид. Она потерлась своим носом о носик дочки и притворилась, будто кусает ее за животик. — Ей бы еще немного побыть ребенком.
— Девяносто один, — усмехнулась Ингрид и схватила мать за нос.
Муж торговки свининой той же ночью умер в своем гамаке.
Спустя несколько месяцев после этого случая мать отнесла Ингрид в ближайший храм, чтобы срочно проконсультироваться с тамошними ведуньями судьбы. Люди все умирали и умирали и указывали на ее единственное дитя, но ведь не такого магического дара они ожидали от богов!
После долгого терпеливого наблюдения за ребенком совет ведуний сошелся во мнении, что Ингрид просто-напросто озвучивает неизбежное, а вовсе не является причиной смертей. «Не давайте ей проводить слишком много времени со стариками, — сказала ведунья, которая пришла сообщить матери вердикт совета. — Скорее всего, их расстраивают числа, которые она им называет».
— Очень может быть, — сказала мать Ингрид.
— Что-нибудь еще?
Она указала на странное родимое пятно. Обе женщины поглядели на девочку, игравшую в грязи на дворе и пробовавшую ее на вкус.
— Сколько ей сейчас?
— Почти три.
Ведунья еще раз пристально посмотрела на ребенка и сочувственно пожала плечами. Так они обе и стояли, кивая головами, не в силах скрыть слез. Ничего не поделаешь, иногда дар бывает печальным.
— Очень может быть, что ей суждено быть в совете ведуний судьбы, — сказала ведунья. — Те, кто жертвует, прекрасно сидят рядом с нами. Приходите с ней на следующей неделе. Мы ее обучим.
Теперь мать рыдала, не скрывая слез. Ведунья подняла к небу ладони.
— Она пришла, чтобы понять магию, мамочка. И это хорошо.
— Я приду завтра, наставница!
* * *
Анис в жизни не встречала никого, кто бы так часто попадал в беду, как они с Ингрид, когда награждали незнакомых прохожих на улице всякими обзывательствами и тут же улепетывали. Особенно они любили поиздеваться над выпендрежниками, строившими из себя невесть что. Вместе они научились плавать в океане и в речках, что было далеко не одно и то же, и много времени проводили в обществе ведуний — странных, блаженных, ласковых, веселых, забавных женщин, в чьих теплых объятиях им было покойно и чьи волосы были густые и жесткие, как листва деревьев, вовсе не таинственных, как уверяли многие.
Но надо было еще и работать над собой. Надо было развивать свой дар. Ингрид учила ее быть терпеливой. Она снабжала Анис длинными списками симптомов болезней, и они заучивали их вместе, потому что запоминать все эти симптомы было задачей не из легких. Навыки быстрой и точной диагностики совершенствовались. Повышенное давление Анис ощущала как гулкий удар деревенского барабана; при сифилисе мочки ушей покрывались слизью, перед сердечным приступом пальцы ног пахли вареной кукурузой, а старческое косоглазие сопровождалось попискиванием глазных мышц, похожим на писк полевых мышей в траве. Она уделяла куда больше внимания клиентам, которые приходили к ней в храм, и пожилые ведуньи стояли чуть поодаль, но достаточно близко, чтобы при необходимости прийти к ней на помощь и унять острые эмоциональные реакции на плохой или неожиданный диагноз.
Отец негодовал, что она принялась искать себе аколита без его ведома, но теперь ее опекала ведунья судьбы, и никто не мог этому воспротивиться, даже он.
— Ты способна на большее, — говорила Ингрид, цокая языком.
Семь месяцев спустя после того, как Ингрид объявила Анис своим аколитом, ее любимый дядя Кура, отец Бонами, прибыл на семейный праздник с жутким насморком, виновато отогнал родственников рукой, шумно высморкался, и его лицо покрылось испариной и покраснело.
У Анис возникло неодолимое желание крепко обнять дядю немедля — что она и сделала.
Дядя Кура поздоровался и тоже ее обнял, кашляя и сетуя, что она может от него заразиться, хотя знал, что это обычная простуда. Анис в этом не сомневалась и только крепче его сжимала, ощутив внезапный прилив энергии. Серебристые пузырьки, посверкивая на солнце, заструились по ее коричневой коже и влетали во встревоженного дядю, которому, впрочем, хватило благоразумия стоять, не шевелясь, и довериться магическому дару племянницы.
Пузырьки парили вокруг них. Вся семья издала вздох изумления и молча смотрела на происходящее, даже ее непоседливый кузен Ксалам, который и секунды не мог
