Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии - Коллектив авторов
– В тех самых собак? – спросила я, вспомнив покрытые пеной пасти и изрытые складками морды.
– Они и впрямь производят впечатление. Я думаю, в этом-то все и дело.
– Но зачем?
– Ну, им здесь рады больше, чем большинству людей, дорогуша.
Я причиняла Арло немало огорчений, но насчет собак поверила, в основном потому, что мне было восемь лет и я точно знала: попугай врать не может. Кроме того, в пользу этой версии свидетельствовало множество доказательств. Псы питались лучше, чем мы. Бези через день ходила в мясную лавку и возвращалась с бумажными пакетами, после чего во всем доме пахло жареными костями. Она всегда говорила с собаками только шепотом, а те, ежевечерне выходя из дома, выстраивались впереди нее клином, и никто не видел их до утра, когда хозяйка вслед за ними торопливо возвращалась по окрашенной красным восходом улице, как будто между ней и разгадкой ее жизни оставалось лишь несколько секунд. Квартира Бези, на четыре этажа выше, имела такую же планировку, как наша, и я воочию видела, как собаки бродят по просторным комнатам, следят за ней желтыми глазами и пыхтят, сидя на белой парусине – такая бывает у художников и, по моим представлениям, непременно покрывала ее пол.
Касательно Бези все упускали из виду множество подробностей, легко выводимых логическим путем. Самым важным являлось то, что она, конечно же, писала картины. Ее пестрые куртки и кожаные сапоги всегда были забрызганы краской. Краской были запачканы ногти у основания, замызганы ресницы, причем ярко, это бросалось в глаза даже с дерева в конце квартала, откуда я иногда следила за ней и где собаки порой, учуяв меня, окружали ствол и рычали от беспомощности; наконец внизу появлялась голова Бези, и она начинала говорить со мной на колченогом языке, привезенном ею с родины.
– Ты ведь понимаешь ее, правда? – спросила я как-то подругу Эну, приехавшую в Нью-Йорк, по моим предположениям, примерно оттуда же, откуда и Бези.
– Нет, – презрительно ответила Эна. – Это совсем другой язык.
– Звучит похоже.
– Да не тот это язык.
Эна со своей тетей поселилась на четвертом этаже всего год назад, а до того ее семья провела семь месяцев на карантине, где она, подцепив какую-то болезнь (впрочем, не ту, из-за которой ее изолировали), потеряла около половины веса, так что, когда мы гуляли по улице, я считала своим долгом одной рукой прижимать ее к себе, чтобы Эну не унесло на вершину холма или не сдуло в реку. Сама она, казалось, вообще не сознавала собственной малости. Эна была угрюма, с зелеными глазами и, научившись этому в лагере, умела вскрывать замки (я думала, подруга рассказывает о летнем лагере, но она всегда говорила просто «лагерь», и скоро я поняла, что имеется в виду нечто другое). В любом случае ее умение позволяло нам проникать в ранее недоступные мне закоулки Морнингсайда, например в подвальный бассейн со скучной мозаикой, изображавшей русалок, или на крышу, где мы оказывались на высоте темных парапетов центра города.
Любопытство Эны превратило ее в отъявленного скептика. Даже когда я изложила ей доказательства и поставила «Лебединое озеро», она не купилась на все эти россказни насчет собак-братьев Бези Дюра, по ночам превращающихся в людей.
– Кто их превратил? – хотела она знать.
– Что?
– Кто их превратил для нее в собак?
– Не знаю… А разве там, откуда ты приехала, нет людей, которые это умеют?
Эна покраснела.
– Говорю тебе, мы с Бези Дюра приехали из разных мест.
На протяжении лета спорный вопрос более всего омрачал нашу дружбу, устранить его было невозможно, он вставал всякий раз, как Бези выходила из дома и отправлялась в мясную лавку.
– А что, если залезть к ней и самим посмотреть? – предложила Эна как-то вечером. – Это легко.
– Но безумно, – ответила я. – Поскольку мы знаем, что квартиру охраняет свора собак.
Эна усмехнулась.
– Но ведь если ты права, то они будут людьми?
– А разве так не хуже?
Мне казалось, люди в такой ситуации почти наверняка должны быть голыми.
Возможность проникнуть в квартиру Бези, вероятно, так и осталась бы лишь бодрящей мыслью, если бы как-то в солнечный день та не остановилась у стены парка, где мы сидели, и не уставилась на Эну.
– Ты ведь дочь Невена? – через какое-то время спросила она.
– Да.
– А ты знаешь, как называли твоего отца там, откуда я приехала?
Эна, не смутившись, пожала плечами. Ничто не могло пошатнуть ее уверенность: ни имя покойного отца, ни то, что сказала Бези на языке, который я не понимала. Она просто сидела, прижав тонкие ножки к стене.
– Извините, – сказала она, когда Бези наконец замолчала, – я вас не понимаю.
Думаю, мне стоило бы сразу догадаться, это лишь укрепит решимость Эны проникнуть в квартиру Бези. Но я была наивна, немного влюблена в нее и так часто уже бывала там в воображаемых странствиях, что мне вовсе не показалось чем-то особенным, когда на следующей неделе Эна нажала кнопку лифта не вниз, а вверх. По-моему, я сказала: «Не надо», – но лишь раз, когда Эна уже вскрыла замок, и то только впервые остро почувствовав: мы всего-навсего дети.
Квартира в точности походила на мою: все еще белые коридоры, слишком большая кухня с мраморной, толстой, как кекс, столешницей. Мы прошли на запах краски в зал, задуманный, вероятно, для рояля. Там, прислоненная к стене, стояла самая большая картина из всех, что я видела в жизни; со всех сторон ее окружали полотна поменьше, написанные бьющими в глаза красками. Мазки дерганые, прерывистые, но изображение прочитывалось без труда: молодая женщина идет по мосту из маленького городка, расположенного у реки. Вокруг нее три пустых места, где краску, похоже, соскребли. Как я поняла, именно оттуда спрыгивали собаки, принимая человеческий облик.
Но сейчас псы предстали нам не в человеческом облике. Они глубоко спали, в самом деле развалившись на заляпанной краской парусине, а очнувшись, сели рядом, глядя на нас с не меньшим изумлением, чем, полагаю, мы на них.
Как бы все решилось, если бы в этот самый момент не вернулась Бези, я правда не знаю. Возможно, дело кончилось бы тем, что мы с Эной пополнили бы трагическую газетную статистику, наставляющую нас, каких существ бояться надо, а каких нет.
– Ну что ж, – сказала Бези. – Дочь Невена. Испорчена до мозга костей, чего удивляться.
– Иди ты к черту, – ответила Эна сквозь слезы.
Моя мать так никогда об этом и не узнала, как, думаю, и тетка Эны. Долгие годы историю, известную только нам троим, я вспоминала первым делом, просыпаясь, и отпускала в последнюю очередь, засыпая. Я не сомневалась, что буду думать о ней каждый день жизни. И долго, даже после того, как мы уехали из Морнингсайда,
