Избранное - Андрей Гуляшки
Я слушал, как другие люди высказывались на всякие спорные темы о добре, счастье, долге и тому подобном. Про себя я одобрял их мысли, но они меня не волновали. А наш Эмилиян говорил не сказать чтобы с жаром, или с запальчивостью, или наслаждаясь своим красноречием! Нет! Просто он сам был в своих речах сильный и дерзкий, словно гладиатор, убежденный, словно фанатичный пророк, самоуверенный до предела, мужественно-красивый! Кто знает! Может быть, именно эти его качества проторили дорожку к нашим сердцам и мы отнеслись к нему как к другу, хотя он нас почти не замечал и не больно нами интересовался. Я принял его с открытой душой, несмотря на то что он насмехался надо мной и решительно отвел мне место в мусорной яме для равнодушных, вместе с лишними людьми, которые живут вразрез со «стилем» нашей эпохи.
Извини, я отвлекся. Я начал говорить о третьем лице, о моей химичке. Я видел, что она еще в тот, первый вечер им увлеклась. Я тебе уже говорил, что он ничего не делал специально, чтобы вскружить ей голову. Но она увлеклась, а потом и влюбилась, как говорится, по уши. Симптомы ее любовного заболевания были настолько очевидны, что мне стало неловко с ней встречаться и заговаривать. Она и раньше держалась со мной холодно, но теперь я стал для нее попросту пустым местом. А когда она все же бывала вынуждена меня заметить, поскольку мы жили в одной квартире, я чувствовал на себе ее враждебный взгляд. Я ничего плохого ей не сделал, ничего от нее не хотел. И не собирался ее упрекать или досаждать ей. Зачем ей надо было смотреть на меня как на врага?
А он? Ты спросишь, как вел себя он? Я тебе уже сказал, что он не искал ее любви. И не думал притворяться влюбленным. Влюбленные дарят своей любимой цветы, водят ее в театр, в кино или просто на прогулку в парк. Да вот и мне, признаться, хотелось так поступать. Я и поступал так, но мысленно, в мечтах. А в действительности ничего не делал, потому что до смерти боялся попасть в жалкое и смешное положение навязчивого ухажера — ведь, она не дала мне никакого повода для проявлений сердечных чувств! Вот почему я не носил, цветов своей химичке и не приглашал ее на прогулки. А Эмилиян — тот даже в мыслях, я в этом абсолютно уверен, даже в своем воображении никогда не делал ничего подобного. И не потому, что такие вещи были ему чужды по природе — он был олицетворением жизненных сил! Если бы энергию, клокотавшую в этом человеке, превратить в шум, она грохотала бы, как водопад, если бы превратить ее в свет, она сияла бы, как праздничные разноцветные ракеты в вечернем небе. Но он просто не интересовался моей химичкой. Его сердце было заперто от нее на сто замков.
Сердце его было заперто, но это не мешало ему любезно отпирать дверь своей комнаты и отвечать на ее поцелуи. Спросишь: откуда я знаю? Знаю, потому что она иногда обнимала его нарочно в моем присутствии, с каким-то жестоким умыслом. Хрупкая, нежная, органически чуждая всему грубому и злому в мире, она прижималась к нему у меня на глазах и при этом смеялась так, чтобы я непременно почувствовал о с о б е н н ы й характер ее смеха. Я думаю, что у нее была какая-то неодолимая потребность показывать свою любовь, и поэтому она от меня не таилась. А он не придавал никакого значения этой любовной игре: его приглашали в ней участвовать, и он играл. Какая нужда была ему-то прятаться? Мы оба — и химичка, и я — были всего лишь поводами для остроумных разговоров, для высказывания оригинальных мыслей, а иной раз даже для игры. Передышка, глоток воды перед тем, как запрячься в работу.
Он не любил говорить про свои дела, но до нас дошло, что на него было возложено тяжелое ответственное задание по разведке рудных залежей, что у него были неприятности с большими людьми, специалистами, как и он. Что это было за задание и какие неприятности, я не знал, да и не мог узнать: моя дорога нигде не скрещивалась с дорогами геологов. Но было заметно, что он всецело поглощен своей работой, что он и в работе такой, каким показал себя перед нами, — широко шагающий к далеким целям с маршальским жезлом в ранце, не терпящий равнодушных, откровенный и грубый.
Чего могла ждать моя химичка от такого человека? Серьезной связи? Предложения? Во всяком случае, я предчувствовал плохой конец этой интрижки, и он наступил очень скоро. Он наступил в самую счастливую, я бы сказал, в самую безоблачную пору их любовной игры. Как раз тогда, когда она смеялась особенным смехом, о котором я тебе говорил. Прошло всего три месяца с нашего первого знакомства. Всего каких-то три месяца для них, а для меня — ты, наверное, догадываешься, — пожалуй, целых три года.
Итак, была суббота. Самые скучные, самые противные предвечерние часы! Я немного вздремнул, а потом решил пойти побродить по улицам, посмотреть витрины, как-то убить время, пока не ударит наконец час вечернего пива. Только я открыл дверь в холл, как в уши мне плеснул ее смех, обдал меня, словно кипятком. Она прижималась к его плечу, смеялась и смотрела на меня безо всякого стыда, а я очень хорошо знал, что за дверью напротив стоит и слушает тетушка с вязаньем — она ожидала, конечно, близкую свадьбу. Все это выглядело невыносимо вульгарно, и я поспешил к выходу, сделав вид, что очень занят.
— Доктор! — крикнул мне вслед Эмилиян. — Одну секунду! Пойдем вместе.
Рука моя застыла на ручке двери; раз речь идет о секунде, подожду.
И тут случилось то, что неизбежно должно было случиться.
— Где мы встретимся вечером? — спросила она, уперев глаза в меня и не глядя на него.
— Где скажешь, — пожал плечами Эмилиян.
Его стихией были большие проблемы, он избегал думать о мелочах. На какой улице встретиться, в каком месте — было
