Виктор Нель - Звезда и шар
-- За этим, за этим, -- покровительственно хлопал его Борька по лысине,
-- за чем же еще? Кто ж тебе за это техничского нальет? Ищи мудаков.
... Вадим стоял, как вкопанный. Сзади напирала вываливающаяся из троллейбуса толпа. Ему больно наступили на ногу, дохнули в ухо -- Чего уперся?!, -- пихнули в спину.
Он сделал невольно несколько шагов к газетному стенду. Тому самому, который несколько секунд назад ввел его в состояние комы. Да, сомнений не было, со второй страницы газеты "Смена" на него смотрел Александр Ильич. В руке он держал звезду. Вадим, не чуя ног, побрел к проходной.
-- Похмеляться что ль идешь? -- пристально глядя на него, спросила Вероника.
Вадим не ответил. Когда Дмитрий принес бутылку, он отвел его в сторону и тихо спросил: -- А чего Саня не заходит?
-- Так он уволился, -- ответил тот.
-- А, -- сказал Вадим меланхолично и отошел. Все сходилось.
Александр Ильич перешел в зачертовье. И исчез из мира людей.
46.
Больше всего это напоминало гнездовье марсиан. Более неприемлимое для гуманоида окружение вообразить было бы чрезвычайно затруднительно. Огромное, неопределенной формы помещение было разделено параллельными металлическими сетчатыми перегородками на узкие, высокие, до потолка проходы. В перегородки были натолканы электронные блоки. Никакой системы или, по-крайней мере, переодичности в их расположении не было. Блоки были разного цвета, размера и формы. Некоторые оживленно перемигивались лампочками. Кое-где зияли пустоты, там, сквозь кружево дюралюминиевых профилей виднелись блоки следующего слоя. И провода.
Провода были везде, тонкие и толстые, всех цветов радуги. Подобно виноградным лозам, змеились они по потолку и полу, взбегали вверх по перегородкам, сплетаясь в толстые, как анаконды, жгуты или, брызнув, разбегались веерами по тыловым крышкам блоков, чтобы впиться в них мерцающей медью контактов. Больше в помещении не было ничего. Ничего, привычного глазу.
-- Похоже на нутро ЭПИКАКА, -- пробормотал Саша, стараясь не отстать от крейсирующего впереди Александра Ивановича Евстифеева.
-- Что-что? -- переспросил тот, приостановившись и оглянувшись на мгновение.
-- Это из Азимова, кажется, -- сказал Саша, -- тогда так себе представляли внутренность вычислительных машин. Как огромные залы-шкафы, набитые проводами и триггерами.
-- Не знаю, не читал, -- отозвался Евстифеев, снова набирая ход, -- но зрелище, действительно, впечатляющее, согласитесь? Можно поверить, что здесь, прямо за стеной, Дворцовая площадь? Они двигались сейчас по проходу вдоль боковой стены главного коммутаторного помещения первой ленинградской телефонной станции.
-- Да, да, конечно, -- уныло сказал Саша, скользя глазами по кабелям, покрытым вековыми слоями пыли, свисающей кое-где бархотными бахромами.
Впереди, в тусклом свете, показалась поперечная бетонная стена. Они свернули. Здесь проход был пошире. От первого слоя проводов до стены было метра полтора. Шагах в двадцати от поворота, прямо в проходе, стоял письменный стол, заваленный бумагами и папками. Сверху на всем этом возлежал огромный телефон, провод от которого нырял в гущу кабелей.
-- Вот и пришли, -- сказал председатель кооператива "Телефонд" Александр Иванович Евстифеев. -- А вы как думали?
Он присел на стул. Внешность Александра Ивановича не оставляла ни минуты сомнений, что последние лет двадцать он был монтером пятого разряда. Отдышавшись, он продолжил:
-- Со временем и кабинет будет, и мебель дубовая. А пока главное, счет есть в банке. И на счету кое-что. Вы думаете, как мы начинались? Из ничего, из воздуха.
-- Это как? -- заинтересовался Саша.
-- Да так, вы конечно знаете, что уличные будки принадлежат подрядным организациям?
-- Ну конечно, кто ж не знает! Но уверен не был.
-- А обновляются они из центральных фондов Гостелефонстроя?
-- Ага!
-- Так вот, наш кооператив умело занял промежуточную позицию. Мы покупаем у Гостелефонстроя, а продаем подрядчикам. Конечно, связи решают все. Сложнее всего было с первой массовой партией. У нас тут не Уолл стрит, капиталу взять негде. Мне удалось так все организовать, что деньги от подрядчиков пришли на счет раньше, чем нам пришлось платить за будки.
-- Александр Иванович, -- сказал Саша, приседая на край стола, -- я только не вполне понимаю, какое это все имеет отношение к моим головоломкам? Где у вас тут можно начать производство?
-- Осторожно, осторожно, провод не заденьте! -- вскричал тот, встрепенувшись, -- сейчас объясню. Вы еще не понимаете силы денег и связей. Оборудование, говорите? Да, тьфу на него! Когда есть чем платить и есть выход на нужных людей, нет никаких преград. Производство организуем молниеносно!
Саша вздрогнул, услышав знакомое слово. А Евстифеев продолжал:
-- Когда у нас появились деньги, мы сразу начали их вкладывать. В банке ведь как? Сегодня праздник, а завтра выйдет постановление, и пиши-пропало. Мы начали с видеокассет, но вмешалась кавказская мафия. Пришлось отойти с потерями. Тут-то мне и попалась ваша фотография в "Смене". Я сказал себе: Довольно спекуляций, будем создавать культурные ценности. Тем более что схема предварительной оплаты продолжает работать безотказно, не требуя никаких вложений. Деньги сыпятся прямо из воздуха.
-- Мне бы ваши заботы, -- сказал Саша, ощущая сосущую пустоту под ложечкой. Он с утра ничего не ел, -- Изобретательская сторона к торжественной церемонии внедрения готова!
-- Отлично, отлично, сейчас подпишем договорчик, -- Евстифеев вытянул из под бумаг два машинописных листка, -- вот здесь и здесь пожалуйста. Вам десяти процентов хватит? Ну и хорошо. А сейчас не желаете отобедать? За счет кооператива?
-- Желаю!
Они двинули к выходу по казематно бетонному проходу.
-- Все-таки жаль, что Дали не жил в Советском Союзе, -- задумчиво произнес Саша, оглядываясь на ребристое стекло тусклого фонаря, забранное толстыми металлическими прутьями, -- такой пленэр!
-- Как вы сказали? -- переспросил Александр Иванович.
-- Я говорю, как насчет аванса? -- повысил голос Саша, -- Поделитесь струйкой из вашей финансовой Ниагары?
-- Завтра.
47.
...По дороге к выходу Полстернак заглянул в гальваническую ванну, где теперь-то наверняка должно было никелироваться сопло. К великому сожалению, сопла там по-прежнему не было, зато среди висящих на проволоках обоюдоострых лезвий, появилось еще одно, огромное, как спартанский меч.
Возле ванны крутился слесарь Борька, пальцами поправляя проволоки. У него была налаженная линия по производству ножей и финок. Ножи он сбывал наверх в науку в обмен на технический спирт, финки уходили
шпане на рынок, которая расплачивалась фирменными бутылками. Последний раз Борьке перепал фугас под названием "Long John", отведав которого, Палыч отер усы и степенно заметил: -- На перцовый первач похожа, ядрена стерва!
-- Кому ж ты ятаган такой готовишь? -- вопросил Полстернак, глядя на исполинский клинок.
-- Не ятаган, а кинжал, -- с достоинством ответил Борька, -- в процессе изготовления иcпользована троллейбусная рессора, а вот ты, Борис Вениаминович, лучше скажи, ты, по правде, еврей?
-- По правде - да, -- ответил тот, -- но подруга жизни у меня адвентистка седьмого дня, и я вскорости окреститься намерен, а что такое?
-- А я, по твоему - еврей?
-- По моему - нет, -- ответил Полстернак.
-- А почему тогда мы с тобою тезки, а?
-- Борька замолк в ехидном любопытстве. Любил он людей впросак загонять.
-- А это ты у мамы своей спроси, -- Борис Вениаминович шагнул за дверь. Раздался звонкий удар в гонг.
-- Ядрена вошь! -- донесся до Борьки раздраженный бас, -- доколе ж эти плиты будут тут валяться?
Борька высунулся за дверь. Полстернак стоял над лежащими поперек прохода бронеплитами, потирая лоб.
-- Мало того, что я о трасформаторный ящик звезданулся, так похоже ещеееебедренную кость надломил.
-- Кому ж теперь до них дело есть, -- сказал Борька, -- как товарищ военпред к рыбам отправился, так они тут и валяются...
-- А может мне дело есть!
-- А тогда забирай!
-- А и заберу!
-- А и забирай!
Из дневника Каменского
Фолкнер раньше вгонял меня в какое-то ватное, полуобморочное состояние, тяжелое, до головной боли. Позже я обнаружил свою ошибку: я пытался следить за героями, выделить главного, отслеживать линии сюжета. Герои изчезали, появлялись новые, линии пересекались, обрывались, оставался металлический привкус.
Как прозрение: а ведь героев то нет, тем более главных, сюжет постольку поскольку.
Главное Действующее Лицо - само Время, объемное, осязаемое, заполняющее все пространство романа, вязкое и тягучее, как мед. И в нем, как в сладком болоте, копошатся люди, лошади, звери и автомобили.
В моем бараке висела липучка для мух. Чего только на нее ни попадало: мошкара и огромные ночные бабочки, мухи и гиганские комары. Мелкие мошки кончались тут же, да и мухи покрупнее тоже, особенно если прилипали крыльями. Бабочки бились долго, отчаянно, но сдвинуться с места не могли. Сильнее всех оказались огромные комары, может быть потому, что они прилипали только лапками. Этим удавалось даже сдвинутся, они ползли, таща за собой липкие нити. Они наверное думали, что доползут, но я то знал, это агония.
