Н Буренин - Памятные годы (избранные главы)
"...В ночь с 13 на 14 января 1906 года 18-летнего Лапса, от которого никак не могли добиться никакого признания, повалили на пол; один из помощников пристава вскочил ногами на грудь его и прыгал до тех пор, пока грудная клетка и ребра у Лапса не были проломлены. После этого Лапса вплоть до своего расстрела не мог ничего принимать, кроме воды. Стрздыня, поваленного на пол, били по икрам ног до тех пор, пока они не распухли и мясо не стало отваливаться от костей. На голой спине Карлсона (Лютера, который был арестован под фамилией Карлсон-Н. Б.) резиновыми палками искромсали им самим написанный и не понравившийся комиссии протокол дознания, тыкали пальцами и карандашами в глаза, били. Допрос каждого обвиняемого продолжался до нескольких часов... Таким образом Лапса, Паэгле, Карлсона, Стрздыня, Грундмана избивали и пытали Грегус, Александровский, Сабецкий и Давус" (Государственная дума, второй созыв. Стенографические отчеты 1907 года, т. I. СПб., 1907, стр. 1889)).
Боевики, руководимые "Еписом", решили совершить нападение на сыскное отделение, где содержались арестованные, и освободить товарищей. Уже через два-три дня после ареста, при свидании, товарищам удалось в пакете с едой передать "Бобису" два маленьких браунинга. А на пятый день Екаб Дубельштейн и группа боевиков проникли под видом просителей в полицейское управление, охраняемое стражей из городовых и солдат в количестве более 160 человек. После короткого объяснения с часовыми завязалась перестрелка, в которой приняли участие и арестованные (часть из них находилась в коридоре). В результате несколько человек из растерявшейся охраны было убито и ранено, а нападавшие вместе с шестью арестованными прорвались к выходу, на волю. Все это свершилось в течение нескольких минут. На улице их встретили товарищи и отвели в заранее подготовленные квартиры. Вскоре после побега части из них удалось перебраться в Финляндию.
В Финляндии товарищи латыши активно включились в боевую работу партии. По заданию ЦК они организовали экспроприацию русского Государственного банка в Гельсингфорсе. Всей операцией, в которой участвовало более двадцати боевиков, руководил "Бобис". Событие это наделало немало шуму и взволновало весь город. Известия о вооруженном нападении на банк полетели в Петербург, за границу. Гельсингфорс, словно при осадном положении, был наводнен шпионами, полицейскими, жандармами. Однако во время нападения никто из боевиков арестован не был.(Лишь через несколько дней после нападения полиции удалось задержать четырех боевиков, которые затем были осуждены).
Часть экспроприированных денег (10 тысяч рублей золотом) в Петербург в партийную кассу доставила Е. Д. Стасова, которая в то время была в Гельсингфорсе, а кто-то из железнодорожников, как вспоминает она, переправил туда же коробку с серебром. Остальные деньги были переправлены за границу-в Германию и Швецию, где их использовали для закупки оружия.
За латышами началась слежка, и надо было найти для них надежное убежище. Нам это удалось с большим трудом. Но "Бобис" очень волновался за свой внешний вид и всё старался его изменить. Волосы у него были светло-рыжие, обращавшие на себя внимание своей яркостью. По общему решению, его надо было перекрасить. Взялась за это дело Елена Дмитриевна Стасова. Будучи человеком очень энергичным и экспансивным, она, не долго думая, облила ему голову какой-то жидкостью. Результатом было нечто неожиданное: волосы стали зеленого цвета! Бросились его мыть, но чем больше мыли, тем хуже становилось. Насколько помню, пришлось нам звать специалиста, который быстро поправил дело, "Бобис" стал жгучим брюнетом.
Прошло несколько дней после нападения на банк. Город по-прежнему кишел шпионами, обыски проводились повсюду, вагоны отъезжавших из Гельсингфорса поездов были наводнены сыщиками. "Бобису" удалось, однако, перебраться в Таммерфорс. Я в это время устраивал в Таммерфорсе концерт в пользу политических эмигрантов с участием молодых петербургских артистов Л. Я. Липковской и В. Л. Войтенко. Одним из главных номеров программы была знаменитая ария с колокольчиками из оперы Делиба "Лакме". Липковская ее пела особенно хорошо. Я ей аккомпанировал.
Перед самым выходом на эстраду ко мне подошел Вальтер Шеберг и сообщил, что в театре находится бежавший из Гельсингфорса товарищ, которого проследили сыщики и полиция.
Я совершенно растерялся, не знал, куда спрятать товарища. Это был "Бобис". Невольный свидетель моей встречи с "Бобисом", В. Л. Войтенко не раз говорил мне, как он был поражен тем, что этот товарищ главным образом торопился передать мне порученное ему дело, выполнить революционную свою задачу, ничуть не волнуясь о своей судьбе. Я же рассовывал по карманам переданные им бумаги, с отчаянием думая, куда мне деть "Бобиса", где спрятать его. Наконец меня осенила блестящая мысль: есть проход на сцену, в суфлерскую будку, и так как у нас не спектакль, а концерт, то там никого нет. Мы с Шебергом чем-то отвлекли внимание окружавшей нас публики, а "Бобис" проник под сцену, где и скрылся, притаившись как раз под тем местом, на котором мы с Липковской должны были выступать.
Липковскую встретили, громом аплодисментов. У меня же пол горел под ногами, и что я вытворял вместо аккомпанемента - не помню. В публике никто, конечно, и думать не мог, что под эстрадой, как загнанный зверь в западне, сидит человек, а вокруг театра ходят ищейки, готовые наброситься на него и схватить. После концерта, когда артистов окружила толпа, мы незаметно вывели "Бобиса" из его убежища и скрыли в надежном месте.
Вскоре "жгучий брюнет" уже был за границей. Под именем Эжена Пьера он вместе с М. М. Литвиновым закупал в Германии и Дании оружие, которое отправлял в Россию для боевых дружин.
Уже гораздо позднее я виделся с ним в Петербурге, и мы вспоминали наши встречи в Финляндии.
"Григорий Иванович"
(Александр Михайлович Игнатьев)
Описывая жизнь большевистского подполья и работавших в нем товарищей, не могу не вспомнить Александра Михайловича Игнатьева (партийная кличка его была "Григорий Иванович").
Александр Михайлович вступил в Боевую техническую группу в 1905 году, вскоре после ее создания, и участвовал в ее работе до самой ликвидации группы. Это был настоящий, прирожденный боевик. Именно такие люди нужны были для той новой работы, которую мы развертывали с начала 1905 года.
Характер Александра Михайловича Игнатьева сформировался под влиянием его отца Михаила Александровича - человека незаурядного, заслужившего любовь и уважение всех, кто с ним сталкивался. "Быть полезным своей Родине" - таков был девиз Михаила Александровича. Этот же девиз он стремился сделать обязательным и для своей семьи. Особой его любовью пользовался сын Шура, в котором он видел много свойств своего характера.
Михаил Александрович окончил с отличием Медицинскую академию. Ему прочили большую будущность как химику, уговаривали стать специалистом в этой области. Но он от всего отказался и поступил в отряд генерала Гурко, с которым в 1877 году проделал всю русско-турецкую кампанию. Попутно он вел и научную работу, сразу был прикомандирован к Медикохирургической академии для научно-практического усовершенствования, защитил диссертацию и получил звание магистра ветеринарных наук.
Михаил Александрович основал в Петербурге первую в России станцию микроскопического исследования мяса и Городской мясной патологический музей. Этот музей впоследствии сослужил большую службу нашей подпольной революционной работе. Его муляжи мы нередко использовывали для хранения документов и оружия.
В связи с этим мне вспоминается такой любопытный случай. В мясном патологическом музее работала художница Афанасия Леонидовна Шмидт, принимавшая в 1905 году участие в деятельности Боевой технической группы (партийная кличка А. Л. Шмидт-"Фаня Беленькая").
"Фаня Беленькая" делала муляжи (модели) мяса животных и птиц, а также продуктов, изготовлявшихся из них. Изготовлялись модели из особого материала, изобретенного "Фаней", причем делала она их очень искусно. На выставке в Дрездене "Фаня" получила за свои изделия почетный диплом, а на выставке в Петербурге - золотую медаль. В муляжи "Фаня" очень ловко прятала документы и оружие, заливая их в общую массу. Однажды "Фане" принесли револьвер, который нужно было тщательно спрятать. Она вложила револьвер в модель окорока ветчины. Когда впоследствии отбирали экспонаты для выставки в Дрездене, М. А. Игнатьев, ничего не знавший о револьвере, взял в руки окорок и пришел в восторг:
"Ведь и по весу он совершенно верен, дайте-ка весы!" Весы подали, и оказалось, что муляж по весу равен настоящему окороку.
"Фаня" очень смутилась и забеспокоилась, пытаясь доказать, что муляж еще не готов, что его надо исправить. Но ее уговоры не подействовали. В отсутствие "Фани" окорок запаковали в ящик, заштемпелевали и отправили. Она всё время очень тревожилась, но экспонат, пробыв положенное время на выставке в Дрездене, возвратился обратно цел и невредим, вместе с помещенным в нем револьвером.
