Лев Тимофеев - Играем Горького
Ларе он, конечно, ничего не сказал. Несколько раз за завтраком она вспоминала, что все-таки следовало бы написать - и мальчику, и директору интерната, - дать знать, что мальчиком интересуются. Он только молча пожимал плечами, что совершенно выводило ее из себя. "Я сука! - кричала она ему. Да, я сука по жизни. А ты - равнодушный ублюдок, тебе ни до чего нет дела". Однако эти всплески повторялись все реже, и реже и, наконец, как-то утром, уже года два спустя, в тяжелом кумаре она едва нашла силы, чтобы вяло усмехнуться: "А был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было..."
Он бы, конечно, ее не бросил, тянул бы эту ношу, но она сама не захотела. Когда он купил новую квартиру, она отказалась переезжать. "Знаешь, Маркиз, все умерло у нас с тобой", - сказала она. К тому времени она стала неделями зависать в какой-то компании конченых наркоманов, и там у нее, видимо, был дружок.
Лет пять он ничего не слышал о ней. Она довольно быстро продала свою квартиру и куда-то исчезла. Года два назад у Протасова в газете был опубликован оплаченный некролог: генерал-лейтенант, заслуженный летчик-испытатель скончался на семьдесят пятом году жизни; Протасов понял, что это ее отец, которого он никогда не видел. Ее мать умерла еще раньше. Лара была единственной дочерью, и если жива, то по крайней мере ей теперь есть, где жить, - вот родительская квартира осталась.
Господи, да разве в квартире счастье! Он свою огромную квартиру на Плющихе без сожаления отдал сестре, когда она вышла замуж за какого-то скрипача. Что ему делать одному на пустых ста пятидесяти метрах? Ему удобнее было снимать небольшую квартирку неподалеку от редакции, да и сюда-то он в последнее время только ночевать приходил, иногда с Телкой...
"Семен Алексеевич, к вам Досье", - сказал несколько испуганный голос секретарши в динамике на столе. Тут же дверь распахнулась и, шумно дыша, в кабинете возник огромный мужик - Леша Суслов, незаменимый редакционный кадр, держатель бесценной базы данных, человек резкий, несколько даже высокомерный, присвоивший себе (впрочем, вполне резонно) прозвище Господин Досье.
Досье на театрального режиссера Сергея Магорецкого не содержало никаких откровений. Там было лишь общеизвестное: родился, учился, ученик великого Громчарова, первые постановки, разносные рецензии в "Правде" и "Советской России" ("Он и Чехова ставит как Беккета - как пьесу абсурда"), восторженные - в западной прессе и "по голосам" (впрочем, в тех же словах: "Он и Чехова читает как Беккета - как пьесу абсурда!"), скандал и отъезд, громкий успех в Париже, модернистская интерпретация "Чайки"... Было несколько заголовков из японских газет (один - "Японская любовь русского артиста", еще один - "Безутешная актриса провожает русского"), и Протасов распорядился организовать перевод этих статей: о человеке, от которого зависела судьба Телки и которого Глина теперь зачем-то подсовывал ему в качестве компаньона, он хотел знать все...
"А с этим вашим другом Пуго Яном Арвидовичем прямо не знаю, что делать, - преодолевая шумную и хриплую одышку, сказал Леша. - По всему видать, что уголовник, криминальный авторитет, а ничего впрямую нет. Но если не впрямую покопать, а вкривую... Вот вы прошлый раз не захотели смотреть, а теперь все-таки извольте, полюбуйтесь..."
Этот "прошлый раз" случился полгода назад. Протасов тогда отказался печатать журналистское расследование в связи с кровавой баней, устроенной, как предполагалось, конкурентами в офисе некой фирмы, занятой поставками алюминия в среднеазиатские республики и импортом продовольственных товаров из Средней Азии. Автор, штатный редакционный репортер, пользуясь некими "оперативными данными" (организованная утечка?), утверждал, что расстрелянная фирма якобы занималась не только экспортом алюминия, но еще была и перевалочным пунктом на пути среднеазиатских наркотиков в Европу. И вроде бы накануне расстрела на склад фирмы среди мешков с рисом поступила значительная партия - чуть ли не два центнера - афганского героина.
Тогда менты и фээсбэшники просрали дело - пока подтянули целую роту спецназа, окружили чуть ли не весь маленький подмосковный городишко и нагрянули на склад, там оставался только рис, а те, кто мог дать хоть какие-то показания, лежали на полу офиса - все в одной большой луже крови. Между тем, просматривая финансовые документы (любезно предоставленные следствием), автор корреспонденции обнаружил прямую и тесную связь пострадавшей фирмы с одним банком, в уставном капитале которого было значительное присутствие консорциума "Дети солнца", президентом которого был Пуго.
И само мокрое дело, и финансовая подоплека, включая возможную отмывку наркоденег, - все это было красиво описано, с соблазнительно достоверными подробностями. Вполне годилось для телесериала... но не для газетной публикации. Достоверные подробности и доказательные факты - вовсе не одно и то же. А фактов, которые позволили бы кого-то определенно назвать преступником, не было. А назовешь - потом в суде (а тебе, будь уверен, немедленно вчинят иск за клевету и дифамацию) ничего не докажешь.
Понятно было, что здесь одни бандиты украли героин у других бандитов и только. Но репортер несколько натужно пытался привязать дело к банку и к "Детям солнца". Не называя, впрочем, самого Пуго, он прозрачно намекал, что российский наркобизнес находится под весьма высоким покровительством. Однако здесь концы с концами явно не сходились. При чем здесь банк? Кредитору нельзя вменять в вину деятельность той фирмы, которая получила кредиты. Да и какая такая деятельность конкретно? Героин-то не найден. Что толку, что детекторы и собаки показывали - точно был героин, много героина, вот здесь лежал. Нет же его. И кто увез, и на кого повесить семь трупов в офисе (включая глухонемую уборщицу и ее случайно зашедшую пятнадцатилетнюю дочь) неизвестно. И вообще Пуго разве барыга? Он, что ли, торгует героином? Материал выглядел как грубая провокация - словно в нем были кровно заинтересованы те, кто дал утечку. Но кого они хотели подставить? Скорее всего именно его, Протасова, - поссорить с Глиной. Или это сам Глина проверял его на прочность?
Господи, всюду ему происки мерещатся. Нет, здесь другая история: очень может быть, что утечку организовал как раз тот, кто героин украл. За этот рынок идет крутая битва, и если он, Протасов, предпримет что-то против Глины, то окажет великую услугу его конкурентам. А ему это надо? Кто эти конкуренты? Бандиты покруче Глины? Люди в погонах, военными самолетами отправлявшие героин из Афганистана? ФСБ, ГРУ, Управделами президента? Ему, Протасову, хочется ввязываться в эти разборки? Сиди, брат, в своей "Колонке редактора" и не чирикай.
"Хорошо, Досье, спасибо, оставьте мне это, я подумаю", - сказал он. И тут зазвонил мобильник. На дисплее высветился номер Глины. Протасов жестом отпустил одышливого Суслова и только после этого нажал кнопку на телефоне. "Слушай, Маркиз, - пробасил Глина, - давай встретимся и потолкуем о наших делах. Ты не смог бы сегодня приехать ко мне в Кривоконюшенный часиков в девять? Что-то у меня плохие предчувствия". Случилось что-то небывалое: Глина всегда назначал свидание жестко и однозначно - тогда-то там-то, но теперь он, кажется, хотел договориться и спрашивал мнение собеседника. "Я буду вечером в Кривоконюшенном", - ответил Протасов и посмотрел в окно. Пока он занимался с Сусловым, в цех пришла новая смена и привезли новую ткань темно-лиловую. Что за дикий цвет для флагов, подумал Протасов, но тут же отвлекся, потому что ему принесли свежие полосы завтрашнего номера газеты.
Телка
Уснув днем после бессонной ночи с пьяным Протасовым, Телка проснулась от громкого стука. Это Анастасия Максовна со всей силы колотила в дверь. "Нателлочка, Господи, вы так спите... я испугалась. Уже два часа, вы просили разбудить. - Она протянула ей телефонную трубку на длинном витом шнуре. Это опять он. Господин Бузони из Парижа. Он сказал, что он ваш отец..."
С Парижем говорила, наверное, целый час. Чуть на репетицию не опоздала. Папу звали Робер Бузони. Оказывается, именно он владеет известным модельным агентством "L'Ore de L'Ombre". Лет двадцать назад, вскоре после возвращения из Советского Союза, он, рискуя жизнью, сбежал в цистерне с нефтью из коммунистической Румынии на Запад, бедствовал, мыл посуду в ресторане, работал газетным фоторепортером, но в конце концов сумел пробиться: модельный бизнес был его юношеской мечтой. Недавно его люди в России, ищущие новые таланты, прислали ему видеокассету с Телкой и ее фото: вот, мол, ваша однофамилица. "Странно, - сказал он, - я только взглянул на вас, и сердце сразу защемило. Словно в зеркале увидел себя молодого". По-русски он говорил чисто, с едва заметным акцентом, разве что несколько высокопарно, по-книжному: "Я сразу увидел, что вы - самородок, жемчужина модельного театра. Вы ни на кого не похожи. Здесь вы заблистаете, как звезда первой величины. Я, конечно, счастлив, что смогу хоть отчасти компенсировать те страдания, которые невольно причинил вашей матушке, но поверьте, делая вам предложение, я руководствуюсь прежде всего интересами бизнеса: вы получите хороший гонорар, а агентство заработает на вас большие деньги". Говорит, как пишет, улыбаясь, подумала Телка. Голос этого человека, мягкий его тембр, воркующие интонации были ей приятны. Ничего, такой отец годится.
