В Вересаев - На повороте
- Мне вообще тяжело и заглядывать в себя. Я вижу, во мне исчезает что-то, исчезает страшно нужное, без чего нельзя жить. Гаснет непосредственное чувство, и его не заменить ничем. Я начинаю все равнодушнее относиться к природе. Между людьми и мною все выше растет глухая стена. Хочется жить для одного себя... Я вот теперь много думаю и читаю по этике, стараюсь философски обосновать мораль, конструирую себе разные "категории долга". Но в душе я горько смеюсь над собою: почему раньше мне ничего такого не было нужно? Заметили ли вы, что вообще у людей действующих мораль поразительно скудна и убога? А вот, когда человек остывает, тут-то и начинаются у него настойчивые мысли о морали, о долге. И чем больше он остывает, тем возвы-шеннее становится его мораль и ее обосновка. Долг, долг!.. Всегда, когда я говорю или думаю о нем, у меня в глубине души начинает беспокойно копошиться стыд. Как будто я собираюсь начать игру с фальшивою колодою карт. Долг тащит человека туда, куда он не хочет идти сам. Но человек хитрее стоящего над ним долга и в конце концов заставляет его тащить себя как раз туда, куда ему хочется. Пройдет десять лет,- я буду видеть долг в том, чтоб не ссориться с женою, чтоб пожертвовать десять рублей на народную библиотеку или отказаться от третьего блюда в пользу голодающих. Пройдет еще десять лет, начнет стареть тело,- и я создам себе долг из того, чтоб отказаться от табаку, от вина, стать вегетарианцем...
И ведь ужасно то,- я знаю, это так и будет! И я буду искренно уважать себя за то, что по мере сил исполняю возложенный на себя долг
Варвара Васильевна, сдвинув брови, задумчиво собирала ножом хлебные крошки. Токарев тихо говорил:
- Я из всего этого не вижу никакого выхода. Умерло непосредственное чувство,- умерло все. Его нельзя заменить никаким божеством, никакими философскими категориями и нормами, никакими "я понял". Раз же это так, то, конечно, вы в сущности правы: для чего оставаться жить? Не для того же, в самом деле, чтоб бичевать себя и множить число "лишних людей"...
- Да. И хорошо тем, о ком некому печалиться.
Они становились все ближе друг к другу. С отдающимся доверием сообщницы Варвара Васильевна взглянула на Токарева и сказала:
- И удивительная у меня организация! Никакая болезнь ко мне не пристает. Как-то раз на вскрытии Алексей Михайлович, доктор наш, говорит мне: осторожнее вскрывайте труп, больной умер от гнилокровия. А я порезалась...- Она показала большой красный рубец на левой ладони. - И хоть бы что! Через две недели все зажило. Другой раз смазывала я зев дифтеритному ребенку; дифтерит был очень тяжелый, гангренозный; ребенок закашлялся и брызнул мне слюною в глаза; на этот раз, конечно, все вышло нечаянно. Я сейчас же не успела промыть глаз,- и все-таки ничего!
Высоко подняв брови, Токарев неподвижно глядел на Варвару Васильевну. "На этот раз, конечно, нечаянно"... Значит, в первый раз было не нечаянно?.. Так вот на что способна она, всегда такая ровная и веселая! Стало страшно от мыслей, которые он только что высказывал с таким легким сердцем. Сидевшая перед ним девушка вдруг стала ему чуждой, чуждой...
Он несколько раз прошелся по комнате. Потом остановился перед Варварой Васильевной и изменившимся голосом заговорил:
- Все-таки мне кажется, что вы меньше всех других имеете право так поступать. Вам жить тяжело, это я теперь вижу. Но я слышал, как восторженно отзываются об вас все, с кем вы сталки-ваетесь, вижу, каким светлым лучом вы везде являетесь... Какое вы имеете право уходить из жизни только потому, что вам самой тяжело? Неужели это не самый грубый эгоизм?
Варвара Васильевна пугливо взглянула на него и опустила глаза, жалея, что проговорилась. А он смотрел на ее красивый, благородный лоб, на мягкие и густые русые волосы,- и рыданья забились в груди.
В столовую вошла Катя.
- Варя, пойдем спать! Уж первый час.
Варвара Васильевна быстро встала.
- Верно, пора! Пойдем!
- Как этот ветер неприятно действует на нервы! - Катя нервно повела плечами.- Мне просто жутко идти спать одной. Послушайте-ка, как гудит!
Непрерывный гул стоял над садом - странный, зловещий и сухой, как только осенью деревья шумят. Ветер порывами проносился за темными окнами; стволы лип скрипели; в печной трубе слышался шорох.
Вдруг наверху, над потолком, раздался глухой стук, как от падения человеческого тела. Потом застучали ноги об пол, и упало еще что-то тяжелое. Катя быстро подняла голову и нервно вскрикнула:
- Что это там?!
Опять что-то глухо стукнуло над потолком, и послышались странные звуки - не то смех, не то плач. Ветер сильнее завыл за окном. Катя вдруг разрыдалась.
- Варя, голубушка, это что-то с Сережей наверху! Он с утра был странный... Скорее пойдемте!.. Господи, что с ним такое?!
Варвара Васильевна вздрогнула.
- Да ну, Катя, что это?.. Что с ним может случиться!
Катя заливалась слезами и твердила:
- Нет, нет, пойдемте скорее!.. Владимир Николаевич, подите, посмотрите,
что с ним такое!..
Все вышли в переднюю.
XIV
Токарев и Варвара Васильевна стали подниматься по крутой скрипучей лестнице. Было темно. Токарев зажег спичку. Вдруг дверь наверху быстро распахнулась, и на пороге появилась белая фигура Сергея в нижнем белье. Волосы были всклокочены, глаза горели диким, безумным ужасом.
- О-о-о-о-о-о-о!! - кричал он непрерывным, рыдающим воем.- Что тебе тут нужно? Во-он!! Черти!..
Варвара Васильевна громко сказала:
- Сережа, что с тобою? Стыдись!
Сергей, согнувшись, держался руками за косяк двери, глядел пристальным, безумным взглядом в глаза Токареву и бессмысленно выл.
- Да ну, успокойтесь же, Сергей Васильевич! Что это, в самом деле! Как вам не стыдно? - Токарев шагнул вперед.
Сергей вздрогнул, как будто наступил на змею.
- Вон!!! - завопил он и судорожно затопал ногами.
Спичка погасла в руках Токарева.
- Сереженька! - услышал он за собою робкий, плачущий голос Конкордии Сергеевны.- Ох, Владимир Николаевич, голубчик мой, что это с ним?
Дверь наверху захлопнулась.
- Помогите мне взойти!.. Ох!.. Не видно ничего, темно!.. Что это с ним такое?.. Варенька, ты это? Что с ним?
Конкордия Сергеевна поднималась по лестнице, оступаясь в темноте. У Токарева спичек в коробке больше не было. Варвара Васильевна сказала:
- Принесите скорее свечку!
Токарев поспешно спустился вниз. В передней горела лампа. Катя, схватившись за голову и склонясь над столом, истерически рыдала.
- Ну, что Сережа?
- Добудьте скорее свечку! - Токарев был бледен, нижняя челюсть его дрожала.
- Да вот, возьмите лампу, она здесь не нужна.
- Лампу страшно: вышибет из рук,- еще пожару наделает.
Катя побежала за свечкой. Токарев остановился у стола. Ветер выл на дворе. В черном окне отражался свет лампы. На газетном листе желтел сушившийся хмель. Прусак пробежал по столу, достиг газетного листа, задумчиво пошевелил усиками и побежал вдоль листа к стене.
Катя принесла свечку. Токарев поднялся наверх. Сергей лежал на кровати, закутавшись в одеяло и повернувшись лицом к стене. Над ним склонилась Конкордия Сергеевна, плакала и утирала глаза платком.
- Сереженька, родной мой! Скажи мне, что с тобою?
Сергей, не поворачивая головы, отрывисто ответил обычным своим голосом:
- Да пустяки, ничего не было!
- Варенька, милая, дай ему каких-нибудь успокоительных капель!.. Это ты себе нервы расстроил. Говорила я тебе: не занимайся так много. Сидишь по ночам, вот и досиделся...
Конкордия Сергеевна, всхлипывая, подошла к заваленному книгами столу. Варвара Васильевна шепнула:
- Сережа, выпей чего-нибудь, чтобы успокоить маму. Я тебе принесу.
Сергей молча кивнул головою. Варвара Васильевна пошла вниз.
- Вон сколько книг... Господи! Да ведь это совсем голову себе испортишь! Ну, почитал немножко - и довольно, отдохни. А то ведь день и ночь, всё книги и книги...
Сергей, не шевелясь, лежал на постели. Вошла Варвара Васильевна с раствором бромистого калия. Она весело сказала:
- Ну, вот тебе и успокоительные капли!.. Сережа, пей!
- Ты бы еще, Сереженька, лед себе на голову положил,- говорила Конкордия Сергеевна.- Я сейчас велю Дашке наколоть.
Токарев рассмеялся.
- Да полноте, Конкордия Сергеевна! Какой там лед! Оставьте его спать!
- Ну, спи, голубчик! Господь с тобою!
Она неуверенно подошла к Сергею, перекрестила его и поцеловала. Сергей поморщился и закутался в одеяло.
Конкордия Сергеевна и Варвара Васильевна ушли. Токарев перешел со свечою во вторую, свою комнату. Он почувствовал себя одиноким, стало немного страшно. Взял книгу и сел к столу так, чтоб дверь в соседнюю комнату была на глазах.
Он скользил взглядом по строкам, но ничего не понимал. Сергей в соседней комнате заворочался на постели.
- Однако же и дозу закатила мне Варька!.. Что это, бром?
- Да. Ничего, что много. Лучше подействует.
Стало не так страшно.
