Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев
Сейчас в метро читаю роман Владимира Аристова. Там с первых страниц главный герой расщепляется на себя-учителя, себя-ученика и просто-себя. И это же естественно. Я, как и многие, не ощущаю себя «цельной личностью» – да и есть ли такие в миру. Верю ли я в приметы? Одна моя мини-личность верит и приговаривает «маме получше, тьфу-тьфу», а другая – нет. Я симпатизирую пацифистам, а некая суб-личность взяла бы катану и покрошила на салат тех, кто уже довел до белого каления, – мы эту суб-личность подавляем пока успешно. Зачем отнимать у них право голоса? Я сейчас даже от лица Игоря Лёвшина чаще пишу стихи в форме диалогов или с частоколом кавычек. Так просто легче ляпнуть то, что лезет в голову, это иногда необходимо.
Был до некоторого времени такой сайт «Мир Искусств Котика Верблюдова», но сплыл: накрылся бесплатный хостинг, и новый админ, ни слова не говоря, снёс всех пользователей. Там были и реальные авторы, и расщепленные, все с краткими био. Все погибли. Можно поискать черновики-файлы, но есть более срочные дела. Там были и женского пола мини-личности (кстати, я ж раз отсылал рассказик на конкурс женской прозы, но он ничего не выиграл). Вот строчки Александры Цветковой:
Зачем зверушкой губХозяйничаешь в телеГде буквы тлели?Дальше не помню. Нормальные стихи, бывает хуже. Они попали в «НЛО»-шную книжку «Ветошь». Ее, кстати, составлял Саша Скидан, а я только слегка спорил из-за отдельных стихотворений. Не знаю, сколько было во времена «Мира Искусств Котика Верблюдова» Саше, а я был двадцать-something, как говорится. Там же и Вепрь Петров. Изрядно брутальные стихи, увы. Так случилось, что я был знаком с некоторыми такими отнюдь не внутренними жутковатыми личностями и знал леденящие мои мини-души подробности. Одна из моих мини-душ и сочиняла этот ужас, та, что полосовала бы катаной, но там ей дали другие инструменты. Сочинения Вепря Петрова пользовались, надо сказать, некоторым успехом в кругах. И вот воспользовались. А поэт Павел Митюшов, помню, брал у Вепря Владиславовича интервью. Я бы и не стал сливать Вепря, но что толку: он уж и в Вики мелькает как несамостоятельная личность. И в книжке.
Ну а образ «человек со стержнем» просто вгоняет меня в ступор: ты только представь эту жуть: человек, а внутри у него стержень!
Майлз Дэвис в своей автобиографии писал, что у него минимум четыре личности – две как у Близнецов и две под/без наркотиков… Мы определились уже со многим, но вот в какой среде авторов в идеале ты чувствовал бы себя лучше всего? Обэриутов и футуристов, может быть? И кто они вообще, твои любимые авторы?
Есть такой вид внутренней несвободы: чувство противоречия. Я им в какой-то форме всегда страдал. Если мои друзья начнут дружно костерить какую-нибудь неприятно тупую попсню (а попса бывает очень нетупая, а тупая бывает приятно тупой, хотя и редко), то я начну находить там свою прелесть. Хотя я далек от типа борца, революционера. Мне нравятся тихие революции. Их даже мало кто замечает, а они происходят, и они действительно революции. Например, в Западной западной философии сознания это вопросы отрицания сознания как такового – не метафорически и не риторически, а вот просто раз – и нет его. (Западная западная филосфия – это импровизация, пришло в голову ровно сейчас – для отделения «атлантистской» философии от континентальной, то есть от Восточной западной – по-моему, забавный термин).
Мне не близки авангардисты-драчуны вроде Ги Дебора, хотя какая-то из моих мини-душ (это двойное словечко тоже, кстати, пришло во время этого интервью) он все же близок. Я очень не люблю обижать людей, а иногда очень хочется, а иногда обижаю нечаянно. В общем, обычно мне ближе личности в духе Добычина и Вагинова. Причем Вагинов (особенно поздний) мне ближе и вызывает больший восторг, чем Добычин, хотя очень давно про мои рассказы нередко говорили: это наш Добычин (это приятно, но вряд ли это так).
Я никогда не мечтал стать врачом (см выше), но мне нравится образ врача, который с подобающим тщанием лечит и пленного эсэсовца, и друга семьи. Писатели тоже есть такие: продолжая врачебные образы, можно сказать, что они осторожно и решительно взрезают души и тех, и других. Этот тип писателя мне симпатичен, мне кажется, Вагинов был из таких, хотя иногда выглядит кавайным котиком. Но и других я люблю, не таких.
Когда-то я был вхож в компанию бейсеров, то есть бейсджамперов. Это неторопливые, слегка сонные обычно люди. Я был немного знаком с Юрием Мамлеевым, ну и с Ранним Сорокиным, конечно. Они тоже бейсеры и в обычном состоянии тихие, а Ю.В. даже был смиренный. Я их люблю. А вот, скажем, к виртуальному Масодову равнодушен: запах вызова в этих рассказах затмевает мясо начинки.
С другой стороны, этим летом я перечитывал Позднего Толстого, а что-то и читал в первый раз, так как лет 30 назад сделал вывод, что читать Позднего Толстого невозможно. Оказалось, что и поздний колоссален! Потом подвернулись под руку рассказы Бунина. Но это же муравей у ноги Толстого. Хармс с Введенским муравьи, и Кафка – так я думал, хотя большая часть меня терпеть не может иерархии. Это была правда более-менее обо мне того момента. Но в среднем для меня Достоевский и Толстой (Додостоевский и Тоестьлстой – помнишь таких по Нарбиковой?) это горы. Видимо и Чехов (давно не перечитывал), Гоголь, может и Лесков (многое так и не прочитал). Но надо быть очень осторожным и не раздавить нечаянно Муравья-Бунина. И Бах мне гора (пусть я сейчас и слушаю добаховскую музыку чаще баховской).
Еще о горах: помню, угодил в больницу. В юности это в радость: в институт не надо, валяешься читаешь книги, слушаешь байки и хохочешь, если хохотать не очень больно. Там я прочитал всего доступного Канта. Мне казалось это какой-то огромный готический собор, стройный и строгий, с витражами и волшебным светом через них (Гегель скорее ассоциируется у меня с чем-то вроде элитного жилого комплекса в стиле лужковского барокко). А на площади у собора уже современная толпа, праздник, маскарад: пляшут Фуко с Бартом, Делёз с Гваттари, кто-то впрягся в 4-метровую пластиковую фигуру Хайдеггера на колесиках, рядом детишки в шортиках с
