Элли и арфист - Хейзел Прайор
– Мам, все в порядке. Скажи, как у тебя дела? За тобой хорошо ухаживают? Ты сегодня уже видела Вик?
– Вик?
– Да, Вик. Твою вторую дочь.
– Нет, не думаю. Я ее уже много лет не видела.
Я точно знаю, что Вик ходит в дом престарелых два раза в неделю. Теперь она послушная дочь и живет достаточно близко, чтобы присматривать за мамой. Меня же от них отделяют триста миль, так что навещать маму для меня непросто. И дистанция между нами гораздо больше, чем все эти километры.
– Мама, можно задать тебе вопрос? Как думаешь, я была музыкальным ребенком?
– Ты была одной из нескольких. – Она не поняла, о чем я. Разговор, как обычно, зашел в тупик. Отчасти мне хочется рассказать ей, что я играю на арфе. Мой секрет она никому не выдаст, потому что, скорее всего, сразу о нем забудет. Но тогда какой смысл рассказывать? Как же я скучаю по папе!
Я болтаю с ней еще какое-то время, потом прощаюсь и отключаюсь. Небо приобрело более тяжелый оттенок серого. Я сверяюсь с часами. Если я и дальше буду тянуть со звонком, Клайв вернется домой. Я беру бумажку, которую дал мне Дэн. Собираю волю в кулак и набираю номер.
– Извините. Я звоню, чтобы поговорить с Косулей. – На другом конце раздается раскат хохота. – Извините, но мне дали этот номер.
– Да, – говорит она. – И я даже догадываюсь, кто вам его дал. Это случайно не Дэн Холлис?
Звук его имени меня немного успокаивает.
– Да, он. А вы Косуля?
– Не совсем. Меня зовут Рода Ротбери, но Дэн называет меня Косулей[6]. Одна из его чудинок. А вы…
– Меня зовут Элли Джейкобс, – запинаясь, представлюсь я. – Дэн предложил мне с вами связаться. Я звоню, чтобы узнать об уроках игры на арфе. Я учусь играть на одной из его арф, но мне очень нужен учитель.
– Понятно. – Ее голос чистый, спокойный, отчетливый, ровный. – Значит, вы новичок?
Мы обсуждаем логистические моменты. Косуля предпочитает давать уроки у себя дома в Тонтоне, но время от времени могла бы обучать меня в амбаре Дэна. Ее обычная ставка – тридцать восемь фунтов в час. Она спрашивает, не хочу ли я для начала встретиться и познакомиться, а потом уже договариваться о расписании занятий.
– О да! Так будет лучше, – радуюсь я. Я не знаю, сколько уроков по тридцать восемь фунтов я смогу взять так, чтобы Клайв не заметил. Каждый месяц он скрупулезно изучает нашу совместную выписку по счету. Придется изловчиться и платить ей наличными. Кроме того, вначале я хочу с ней встретиться. И узнать, насколько хорошо она играет на арфе. И узнать, умеет ли она преподавать, ведь это совсем другое дело. И узнать еще много чего другого.
11
Дэн
Сегодня я работаю над двадцатидвухструнной кельтской арфой. Я изготавливаю ее из переработанной древесины церковной скамьи. А церковной скамьей я воспользовался вот почему: комитет одной из местных церквей решил, что им нужно установить внутри церкви кофейный аппарат, и скамья оказалась как раз там, где они хотели его разместить, и на этой скамье в последнее время никто не сидел, поскольку число прихожан значительно сократилось с тех пор, как преподобный Харрисон начал читать свои длиннющие проповеди. Но больше всего паства нуждалась в кофе. Скамью нужно было убрать, поэтому ее и вырвали с корнем. Моя сестра Джо (которая находится в постоянных поисках древесины от моего имени) спросила, могут ли отдать скамью мне. Для обсуждения данного вопроса собрали церковный комитет. Это заняло некоторое время, но в конце концов все единогласно ответили «да».
Я люблю эту древесину и безмерно ее уважаю. На протяжении многих поколений это тисовое дерево росло, корявое и бугристое, обдуваемое ветрами, омываемое дождями и согреваемое солнечным светом. В нем сидели птицы, в его корнях находили себе приют крошечные существа. Затем дерево превратилось в скамью, и поколения людей сидели на ней и молились. Их сердца наполняли самые разные чувства, когда они присутствовали на крещениях, свадьбах, религиозных праздниках и похоронах. Теперь дерево снова преобразится, и однажды какой-нибудь искусный арфист извлечет из него музыку – музыку, которая заставит сотни людей что-то почувствовать. И случится еще одно чудо.
Арфа получается что надо. Я уже изготовил основание, хребет и звуковую коробку в комплекте с ребрами, вкладышами и распорными планками. Дека готова, и скоро я просверлю в ней двадцать два крошечных отверстия. Я также придал форму грифу и убедился, что гармоническая кривая изогнута ровно на нужную величину. Все обработано напильником и выстругано до блеска.
Колонна будет изгибаться наружу, затем немного внутрь, после чего потянется вверх, изящная, как лебедь. Я начинаю снимать рубанком тонкие слои. Тисовая древесина мягкая, податливая, полная интересных завитков, светлых и темных.
Сегодня у Элли день рождения. Вчера мы в честь нее ели торт и сажали березовые семена. Элли сказала, что сегодня она поужинает в пабе со своим мужем, а затем отправится на приятную прогулку, также со своим мужем. Ее мужа зовут Клайв.
Мне не нравится имя Клайв.
Я смотрю на колонну арфы и понимаю, что стесал слишком много. Наверху она стала слишком узкой. Обычно я таких ошибок не допускаю. Придется отрезать свежий кусок дерева и начать все заново. Я не доволен своей работой. Я не люблю понапрасну изводить ценную древесину, особенно тис, который мне очень нравится.
* * *
Мы с Томасом дружим уже двенадцать лет, и он всегда знает, о чем говорится моих письмах.
– Письмо от твоей сестры, счет за топливо и заказ на струны для арфы, – объявляет он, вручая мне бумаги через четыре дня после дня рождения Элли и посадки березовой рощи. Мы стоим на аллее возле входа в амбар. На Томасе зеленая флуоресцентная толстовка с шортами и кроссовки гигантского размера, бело-зеленые, с оранжевыми шнурками. На улице туман, и дальше первого холма ничего не видно. Вокруг тишина. Даже птицы сегодня не поют, если не считать одной одинокой вороны, но это вряд ли можно назвать пением.
– Спасибо, – говорю я Томасу и забираю письма. – Не хочу их открывать прямо сейчас.
Но я это делаю, потому что именно так и полагается поступать с письмами.
Томас склоняется над моим плечом и тоже их читает.
– Значит, твоя сестра все еще работает в школе, – комментирует он, когда я знакомлюсь с первым письмом.
Я киваю. Вместе мы узнаем о том, что остальные учителя ведут себя
