ЛЕГО - Борис Акунин
Дверь хаты отворилась. Девушка едва успела отпрянуть за угол.
— Мы скоро свидимся. Мне без тебя отныне жизни нет, — услышала она ласковый женский голос.
Выглянув, Мавка увидела удаляющуюся жертву Ловця. Она держала шляпку в руке, распущенные волосы опускались на спину, походка была танцующей.
«То же самое могло приключиться и со мной, — в страхе подумала Мавка. — Ловець похитил бы мою душу, и без него мне не было бы жизни».
Дама села в седло и пустила лошадь рысью, а Мавка вновь переместилась в свое прежнее укрытие. Надо было дождаться, когда погубитель женских сердец отлучится, и забрать из тайника золото.
На сей раз ее терпение было вознаграждено. Поздним утром в дом вернулся слуга, и девушка было приуныла, но сразу после того оба — и господин, и его приспешник — засобирались в дорогу. Они уезжали отсюда навсегда, это было видно по поклаже, уложенной на круп коня. Мавка зажмурилась, чтоб ненароком не увидеть бесовского лица, и сидела так, пока всё не стихло.
Тогда она вошла в дом, спустилась в тайник и подняла оттуда одну за другой тяжелые сумки.
* * *— Ей-богу, во всем свете нет девки ловчей и смышленней, чем ты, — радовался старый Янкель, звеня червонцами. — За это поплывешь назад, как королева. Сам подниму паруса, сам встану у руля, а ты полеживай на солнышке. Ты заслужила.
— Плыви один, я остаюсь, — ответила Мавка.
До той минуты она всё молчала, лицо ее было странно. Она и сама не понимала, что с нею творится.
— Как остаешься? — поразился жидовин. — Что тебе здесь делать?
— Не знаю. Монета зовет меня. — Узкая рука Мавки легла на монисто. — Мне вдруг открылось… Нельзя бегать от того, чего более всего боишься. Так убежишь от самое себя и после себя уже не сыщешь.
— Что-то не возьму я в толк твои загадки. — Янкель нахмурился, но спорить не стал. Он знал: если его питомице втемяшилась в голову блажь, уже ничем не вышибешь. — Иль ты хочешь забрать половину золота? Так не выйдет. Казна артельная! Дам тебе одну суму из трех, больше не проси.
— Ничего мне не надо.
Мавка оттолкнула от берега лодку, в которой сидел ее сообщник.
— Плыви, старый. Не поминай Мавку лихом.
Повернулась и пошла, ни разу не оборотившись. Волк бежал с нею рядом. Он не боялся быть половинкой и жил сполна, счастливо.
Янкель не удержал, не окликнул ту, с которой расставался навсегда. Он был доволен, что всё золото досталось ему, и сразу стал думать, не послать ли артель к черту и не затеять ли с такими хорошими деньгами какое-нибудь новое предприятие.
Удалось ли многоумному иудею осуществить свой замысел, что сталось со своенравною Мавкой и сыскала ли она самое себя, равно как и то, был ли встреченный ею пан похитителем женских сердец, нам неведомо, а выдумывать небылиц мы не станем.
Часть вторая
ТОДО
ТЕМРЮКСКИЙ УЖАС
1
— Да что же он нейдет! Четвертый час пополудни! — молвил Оленин с досадой, омрачившей его доброе лицо с довольно большой, а-ля Гарибальди, бородой, которая однако же из-за молодой пушистости нисколько не придавала румяному лицу солидности, а лишь вызывала у людей поживших снисходительную улыбку: мол, желали когда-то и мы выглядеть старше своих лет; придет время, сударь, и вам захочется обратного.
Он уже в двадцатый раз выглядывал в окно на пыльную станичную улицу. Там было всё то же, что четверть и полчаса назад. Старуха-хозяйка в татарском бешмете и чувяках, но в повязанном по-русски платке неторопливо рубила топором дрова; в соседнем дворе молодайка ряд за рядом стелила на траве выстиранные холсты, и Оленин опять задержался взглядом на ее крепких ногах, заголенных подоткнутой юбкой; на улице казачата с визгом и криками играли в свайку. Покачивал плодами на ветках фруктовый сад, зеленели спелые арбузы на бахче, вдали желтела тучная нива и меж колосьев торчали развалины древней каменной башни, напоминание об иных временах, когда здесь обитали совсем другие люди.
На севере об эту пору уже опадают листья, поля сжаты, небо серо и полно печальным ожиданием зимы, а здесь, на юге, близ теплого моря, еще стояло зрелое, ленивое, всё никак не оканчивающееся лето, очень надоевшее Оленину. Он с тоскою вспоминал холодный и свежий воздух русского раннего утра, желтую окраску октябрьского леса, даже моросящий серый дождь, хотя живучи в Москве редко просыпался до полудня и, подобно большинству городских жителей, мало обращал внимания на природу.
Оленин был недоучившийся студент, еще не нашедший своей стези и до недавнего времени не слишком усердно ее искавший. Покойный отец, николаевский генерал, оставил по себе славное имя и хорошее состояние, мать не чаяла души в единственном своем сыне и почитала его безделье «исканиями взыскательной натуры», втайне будучи рада, что ее Костя не съезжает из родительского дома. Говорят, что люди, обойденные в детстве вниманием и лаской, потом всю жизнь должны доказывать окружающим и самим себе, что достойны любви. Оленин же, обожаемый с младенчества, вырос в глубокой, естественной убежденности, что он центр вселенной и каждое случающееся с ним событие, каждое движение его чувств имеет большую важность. Однако ж он был неглуп и совестлив; собственная пустоцветность его томила, он всё больше угнетался беспорядочной нечистотой своей жизни и очень хотел ее переменить. Не раз и не два говорил он себе: «Скоро я переживу Лермонтова, а между тем я ничего еще не успел и ничего кроме долгов не сделал. Я увял не
