За чертой - Александр Николаевич Можаев
Молодые целуют икону, кланяются родителям и, отщипнув по кусочку хлеба, входят во двор.
Пока они шли до шатра, бабка Сюнька щедро посыпала их хмелем, конфетами и монетками. Набежавшая детвора, путаясь в ногах и опрокидывая друг друга, выхватывала всё, что попадалось под руку.
Какая свадьба без гармони? Павла Николаевича сажают на самое удобное для него место, так, чтоб мог и меха без помех растянуть, и до стола доставал. Евдокия Александровна нарочно села от него подальше, на другой конец столов, чтоб не быть причастной к тем куплетам, которые мог выдать её суженый.
– Драку заказывали?! – вваливаясь в шатёр, ревёт Жека.
– Нет, нет!.. – кричат приезжие женщины, которые Жеку ещё не знают. – Не надо нам драки!..
– Ничего не знаю – оплачено!
– Павел Николаевич, врежь «Дуню»! – кричат с разных сторон.
– Ишо не время. До «Дуни» ещё созреть нужно… – степенно произносит Павел Николаевич и делает проигрыш из «Мендельсона».
Столы поставлены буквой «П». Рассаживаются все по чину. Жених с невестой стоят во главе столов. По правую сторону – родня жениха, по левую – невесты. Остальные – кому где понравится.
Носач высок и широк не только в груди. Невеста Маша рядом с ним смотрится маленькой девочкой, которую нарядили в фату. Задрав подбородок, она, не отрывая взгляда, смотрит снизу вверх своими большими карими глазами на своего Колю, и в этом взгляде читается всё её обожание. Носач наклоняет голову и время от времени целует её в фату даже тогда, когда и не кричат «горько».
Вот Кудин, перевязанный цветным полотенцем, прошёлся между столами и, призывая всех к тишине, подняв высоко руки, хлопнул ладонями. Я вижу, как, затаив дыхание, Светлана смотрин на него любовно-восторженным взглядом.
– Сыр-каравай принимай, молодых наделяй рублём-полтинником, серебряным гривенником, – начинает он свою речь. – Ну а кто, может, и поросёнка припрёт – не откажемся.
Рядом с Кудином со стороны невесты «свашка» – высокая деваха с красною розой в волосах, подбадривает гостей:
– Пей-ка, пей-ка, на дне копейка! А всё допьёшь – и грош найдёшь!
– Ой, не могу – горька! Ой, подсластите, хоть чуть… Горька! Горька!..
Носач и рад подсластить – безотказно раз за разом целует свою суженую.
Первыми отдариваются станичные начальники, чтоб никто не знал об их щедрости, деньги дарят в конвертах.
Дошла очередь до своих.
– Баб Сюнь, есть про вас слух, что вы с дедом решили свою молодым телушку подарить, – объявляет Кудин.
– Та нашто она им – мордоваться с ней… Она, знаешь, какая холера вредная – одна морока. Когда им за ней лётать… Мы с Прохором Ильичом набор кастрюль молодым подарим. То верней!
– Правильно! – кричат за столами. – Жениху – деньги, невесте – кастрюли!
– Это чегой-то так? Всё невесте и капитал, и кастрюли – нехай руководит! А то ишь, подсказчики…
– Невеста завтра в этих кастрюлях ухи наварит, будет свадьбу кормить!
Павел Николаевич делает проигрыш и, не сговариваясь с Жекой, запевают в два голоса:
Уху я, уху я, уху я варила,
Сваху я, сваху я, сваху я кормила!..
– Цыц! – машет на них руками тётка Зойка. – Гляди, чего затянули…
– Не понял, – искренне недоумевает Павел Николаевич. – Вы что, уху не любите? У нас, у казаков, принято на другой день с ухи начинать.
– Уху любим, песня ваша не нравится.
– А что в ней не так? Про уху да про сваху…
– Слова нехорошие выглядают…
– Это вы, бабоньки, мало ишо выпили, вот вам и мерещится невесть что… Ну-ка, дружно подняли за молодых!
– Горько, горько, когда друг пропадает! – мотает головой Кубане́ц.
– Горько-горько! – подхватывают со всех сторон.
Носач бережно, словно боясь ненароком повредить, обнимает Машу, целует её в губы, в нос, в голову…
– Ма… Ма-а… Мария… – взяв слово, с трудом произносит Жека, который уже порядком хлебнул. – Маша, помни, что хорошая жена должна обращаться с мужем, как с собакой… Пардон – с кобелём. Вовремя кормить и не забывать отпускать погулять…
– Всё на себе постиг, – смеются вокруг.
Кабы знал бы – утопился,
Чем так рано я жанился,
Мальчик бедной, эх, мальчик бедной…
Лихо хрипит гармонь.
Босота, не торопися,
Как попало не жанися —
Пропадёте, ох пропадёте!..
– Павел Николаевич! – прерывая песню, объявляет Кудин.
– Ась? – складывая гармонь, отзывается тот.
– Есть про вас слух.
– И чего ж там слыхать?
– Слыхать, что вы с Евдокией Александровной решили подарить молодым гармонь.
– Я – за! – радостно вскрикивает Евдокия Александровна.
– Гармонь не отдам! – на полном серьёзе парирует Павел Николаевич. – Нашто она им, для гарнитуру?.. Я откуплюсь деньгами.
Комкая деньги, Павел Николаевич поочерёдно выгребает их из разных карманов, складывает кучей на блюдо. Хоть мелкими купюрами, но много.
– Сколько их у тебя?
– А я почём знаю?..
– Вон, ещё из того кармана забыл выгорнуть, – подсказывают со стороны.
– Где ж ты таких мятых набрал, небось по вагонам «Дуню» играл? – смеются вокруг.
– Это ишо не всё… – освободив карманы, говорит Павел Николаевич. – Ишо дарю молодым козу…
– Павел Николаевич, где ж мы возьмём козу ту? – всплёскивает руками Евдокия Александровна.
Но тот лишь отмахивается от неё.
– Не спорь! – говорит он жене.
– Дарю вам, дорогие, козу!.. На чужом базу… Будет нужда – заберёте…
К ночи Жека дошёл до кондиции.
– Ну-ка, дядя, врежь «Сабачиху»! – кричит Павлу Николаевичу.
И едва лишь тот развернул меха, пошёл в пляс, да так, что лавки стали улетать под столы.
Туман яром при долине,
Туман яром при долине, —
раскачивая чубом, ревёт Павел Николаевич.
С диким посвистом Жека выкидывает на присядках свои ножищи 47-го размера. Не стой рядом – зашибёт!
На широкой на горе,
На широкой на горе…
Снова за стол, снова «горько».
– Саня… – бодает меня головой Жека. – Не нравятся мне эти… в галстуках… – кивает на работников районной администрации. – Пора пятаки им чистить…
– И за что ж ты собрался им начищать пятаки?
– Долго, что ли, причину найти?.. Вон тот, рыжий, с моей Людкой любезничал…
– И что с твоей Людкой сталось?
– Да с ей, конечно, ничего не станется. И мне её не дюже жалко, но с чего-то ж надо начать… – приподнимаясь, говорит Жека.
– Жека, не дури!.. – крепко сжимаю его локоть.
– Ну как хочешь… – машет тот свободной рукой. – Ах, какой случай упускаем
