Дельцы. Том II. Книги IV-VI - Петр Дмитриевич Боборыкин
— Но какая-же можетъ быть цѣль?
— У такихъ людей всякое лыко идетъ въ строку. Я знаю, что онъ адвокатскими дѣлами не занимается, но у него есть пріятели въ разныхъ сферахъ. Тутъ что-нибудь неладно, и мы постараемся въ это проникнуть.
Загарина слушала Борщова и думала:
«Вотъ опять я не причемъ, Кому вѣрить? И зачѣмь постоянно подозрѣвать людей? Борщовъ прекраснѣйшій человѣкъ, но онъ ужь слишкомъ большой ригористъ»
Ей сталъ противенъ этотъ миражъ большого состоянія, который точно дразнилъ ее. Она-бы и отказалась отъ него, но будущность дочери начала слишкомъ сильно безпокоить ее. Здоровье видимо портилось, грозило совершеннымъ упадкомъ силъ, преждевременной смертью и безпомощностью дорогаго ей существа.
— Сегодня-же заѣду навести справки, — сказалъ Борщовъ, собираясь идти.
Онъ точно нарочно торопился, желая оставить гостью наединѣ съ Катериною Николаевною.
— Зачѣмъ онъ васъ только растроилъ? — заговорила Катерана Николаевна, беря Загарину за руку.
— Я не могу не вѣрить Павлу Михайловичу. Онъ самъ нѣсколько разъ предлагалъ мнѣ взяться за мое дѣло, но я совѣстилась. А теперь вотъ Богъ-знаетъ, какой народъ начинаетъ ходить около этого процесса. Но все какъ-нибудь устроится. Я вѣдь пришла не о своихъ дѣлахъ толковать. Скажите мнѣ, какъ вамъ теперь живется?
Катерина Николаевна не тотчасъ-же отвѣтила.
— Да новая жизнь, — вымолвила она — до сихъ поръ еще не началась.
— Почему-же такъ? — освѣдомилась съ тихой улыбкой Загарина.
— Какъ вамъ сказать… Виновата, кажется, я сама. Во мнѣ нѣтъ настоящей простоты. Нечего грѣха таить; я еще стѣснена. Каюсь: у меня была даже мысль уѣхать хоть на мѣсяцъ изъ Петербурга и потомъ ужь начать жить открыто…
Катерина Николаевнѣ не договорила.
— Вы оба, — начала Загарина: — такія энергическія личности. Вамъ и некогда очень-то заниматься тонкими ощущенія-ми.
— Да вѣдь и дѣло-то надо начинать заново, — возразила Катерина Николаевна. — До сихъ поръ я только искала какой-нибудь дѣятельности. То, что меня занимало не такъ давно, кажется мнѣ теперь пустымъ и вздорнымъ. И съ прежними людьми не могу я больше идти рука объ руку. Вотъ, напримѣръ, хоть-бы Степанъ Ивановичъ Кучинъ и всѣ его общества…
— А что? — спросила съ любопытствомъ Загарина.
— Я уже давно подмѣчала въ этомъ человѣкѣ что-то двойственное, а теперь Павелъ Михаиловичъ объяснить мнѣ вполнѣ, что такое господинъ Кучинъ и все то, что онъ дѣлаетъ.
— Онъ, кажется, такой убѣжденный человѣкъ.
— Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ, — вскричала Катерина Николаевна. — Для каждаго ясно было, что такой Степанъ Ивановичъ не имѣетъ взглядовъ людей новыхъ… Но и мнѣ, и Павлу Михайловичу нравилось то, что онъ съумѣлъ собрать вокругъ себя цѣлый кружокъ разныхъ барынь и заставить ихъ хоть какъ-нибудь интересоваться нуждами человѣчества.
— И это хорошо, — промолвила Загарина.
— Да хорошо, конечно; но когда взглянешь на вещи иначе, то не захочется уже заниматься такой-же благотворительностью, какъ и остальныя дамы, группирующіяся около Кучина. А онъ совсѣмъ не то, чѣмъ кажется. Я не хочу злословить; но назадъ своего сужденія не возьму. Вотъ видите, мой другъ, и выходитъ, что надо заново дѣлать дѣло. А у насъ, я начинаю теперь замѣчать это, все зависитъ отъ человѣка; все надо вести такъ, чтобы ваши сотрудники только тѣшили свое самолюбіе; а надѣяться на яхъ серьезное участіе никакъ нельзя.
— Я не стану разочаровывать васъ, — заговорила Загарина: — а сдается мнѣ, что много вамъ надо будетъ терпѣть отъ общаго равнодушія. Когда я ѣхала въ Россію, я думала, что въ такомъ молодомъ обществѣ я найду больше порыва, чѣмъ тамъ, на Западѣ. Вотъ уже я здѣсь около года. Правда, я живу уединенно, но все-таки сталкиваюсь-же кой съ кѣмъ. И ни въ комъ, почти ни въ комъ не чувствуется никакого желанія служить общему дѣлу.
— Иначе и быть не можетъ, — возразила задумчиво Катерина Николаевна. — Надо самимъ все дѣлать. Разсчитывать не поддержку не слѣдуетъ…
Обѣ женщины умолкли. Обѣ были въ смутномъ настроеніи духа. Катеринѣ Николаевнѣ не хотѣлось говоритъ и о своемъ «счастьѣ». Въ другую минуту она, быть можетъ, нринала-бы, какъ ребенокъ, къ Загариной и съ полной искренностью высказала все, что было у нея на душѣ тревожнаго, смутнаго, невыясненнаго. Но теперь ее удерживала солидность, которую она навела на себя со дня переѣзда въ квартиру Борщова. Она боялась, излившись передъ Загариной, дойти до нѣкоторыхъ житейскихъ вопросовъ, изъ которыхъ первый былъ: въ какое общество вступитъ она, какъ «гражданская» супруга Павла Михайловича? Боязнь пустоты вокругъ себя еще не смущала ее, но если-бы разговоръ зашелъ на эту тому, Катерина Николаевна врядъ-ли бы воздержалась отъ нѣкоторыхъ невеселыхъ соображеній.
Нѣсколько дней, проведенныхъ подъ одной кровлей съ Борщовымъ, показали ей, что гораздо труднѣе уйти отъ собственнаго анализа, чѣмъ отъ надзора и пересудъ того-свѣта, который вамъ опостылѣлъ.
И Борщовъ очень хорошо замѣчалъ, что Катерина Николаевна еще не успокоилась. Онъ ее нарочно не вызывалъ на интимные разговоры; вотъ почему нѣсколько дней прошли въ какомъ-то недоумѣніи.
Какъ это всегда бываетъ, въ подобныя минуты разговоръ вертится около отвлеченныхъ вопросовъ; а каждому хочется поскорѣй перейти къ настоящей, полной жизни. Оба они были такъ еще стѣснены, что не успѣли даже въ теченіе цѣлой недѣли разсудить: удобпо-ли имъ вдвоемъ или нѣтъ въ холостой квартирѣ Борщова, пріискивать-ли имъ новую квартиру или отправиться на нѣкоторое время заграницу? Они прожили эту недѣлю точно на бивакахъ, не размѣстившись хорошенько, безъ хозяйства. Имъ не пришло даже ни разу въ голову, какъ это они, когда рѣшили жить вмѣстѣ, не приготовили себѣ совершенно удобнаго гнѣзда: они точно будто ждали чего-то. А между тѣмъ ждать больше было нечего. Александръ Дмитріевичъ доставилъ женѣ своей видъ на жительство, но отъ ея движимой собственности отказался; это обстоятельство надо было распутать и вообще выяснить матеріальное положеніе. У Катерины Николаевны было свое хорошее состояніе. Въ послѣдніе два года завѣдывалъ имъ мужъ. Разумѣется, онъ счелъ своею обязанностью написать ей о необходимости свести счеты и передать всѣ книги и бумаги. Сна еще не отвѣчала на это письмо. Завести такой хозяйственный разговоръ съ Борщовымъ ей не хотѣлось. Она все выжидала особеннаго настроенія. Настроеніе однако не являлось и жизнь на бивакахъ начала тяготить обоихъ; а оба были полны желанія устроить свою судьбу самымъ разумнымъ способомъ. Ни у одного не было на душѣ ничего затаеннаго другъ для друга. Каждый изъ нихъ готовъ былъ на всякую жертву, на всякій смѣлый и самоотверженный порывъ.
XIII.
Но, должно быть, проза жизни была сильнѣе и заявляла себя на первыхъ-же порахъ обоюдной неловкостью.
Авдотья Степановна навела справки о Загариной и
