Кто прав? - Фёдор Фёдорович Тютчев

— Скажите, пожалуйста,— заговорил вдруг Ашанов,— вы не помните, рассказывал вам г-н Лопашов о своих отношениях к тетке?

— Каких отношениях? — спросил я.

— О семейно-юридических... одним словом, рассчитывал он быть ее наследником или нет?

— Насколько мне кажется, рассчитывал, впрочем, иногда я слышал от него опасения, чтобы старуха не оставила всего своего состояния на какой-нибудь монастырь.

— Гм... ну а как, в какой сумме считал он состояние покойной?

— Дом он ценил в тысяч сорок, а сколько капитала у нее — он, наверно, и сам не знал даже приблизительно, так как старуха, по его словам, о деньгах говорить не любила.

— Гм... а не знаете, не замечали ли вы между г-ном Разсухиным и г-ном Лопашовым особенной какой дружбы, не переговаривались ли они о чем при вас?

— Этого не слыхал.

— Гм... может, так же не слыхали, как и об анекдоте с переодеванием? — съехидничал он.

Я молчал.

Следователь задал мне еще несколько вопросов. Все они вертелись на одном: не слыхал ли я от Разсухина или Лопашова такого-то выражения, таких-то слов, не замечал ли того-то или того-то! На все эти вопросы я отвечал как можно короче и сдержанней, ссылаясь больше на незнание. Ашанов, очевидно, бесился.

— Ну-с, теперь я должен вам сказать,— как-то особенно зловеще начал он, пронизывая меня взглядом,— что оба, и Лопашов, и Разсухин, арестованы по подозрению в убийстве тетки Лопашова г-жи Шубкиной, причем Лопашов был главным деятелем, а Разсухин его помощником, но кроме Разсухина, должны быть, судя по некоторым данным, еще сообщники этого дела,— он на минуту замолчал, выжидая, не скажу ли я чего, но я тоже молчал, и он снова начал,— сообщники, которые до сих пор не открыты, что дает полное право подозревать всякого, так или иначе близко стоявшего к Лопашову и Разсухину.

«Уж не подозревает ли он меня?» — подумал я, но ничего не сказал, сознавая, что всякое слово может только усилить подозрение. Видя, что он молчит и больше ни о чем не спрашивает, я решился наконец спросить его, могу ли я уходить.

— А вам не угодно будет видеть Лопашова, он должен сейчас быть здесь?

— Отчего же, я с удовольствием, тем более что я давно с ним не видался.

— А как давно?

— Да более месяца, последний раз я его видел тридцатого апреля, а сегодня второе июня.

Следователь встрепенулся.

— Отчего вы, который, как я заметил, обладаете такой слабой памятью, — он иронически улыбнулся, — так хорошо запомнили число вашего последнего свидания?

— Это очень просто объяснить, — возразил я, — я оттого так хорошо помню, что виделся с Лопашовым тридцатого апреля, что на другой день было гулянье 1 Мая, я поехал верхом, упал с лошади, расшибся, пролежал целую неделю и затем долго не выходил из дому. Тогда же я узнал и о смерти Шубкиной.

— От кого?

— Не от кого, а из газет.

— Но неужели за все это время вы так никого и не видали из своих друзей?

— Никого, приезжал раз Черногривов, но я его не принял.

— Почему?

— Просто потому, что не хотел. Они мне все надоели, мне опротивела жизнь, которую я вел, кутежи, постоянное пьянство, и я решил окончательно порвать с ними со всеми, а потому и не приказал никого принимать.

Я говорил все более и более волнуясь, этот нелепый допрос начинал бесить меня, но, взглянув в лицо следователя, я к ужасу своему заметил, по всему его выражению, по его глазам, что последнее мое показание показалось ему весьма знаменательным.

«Боже мой,— подумал я,— да неужели он и взаправду подозревает меня?» В уме моем мелькнула страшная мысль возможности ареста, допросов, суда, и при мысли этой я сам чувствовал, как страшно побледнел.

— Почему же желание ваше бросить их пришло так внезапно? — нудил тем временем г-н Ашанов.

— Потому что, лежа в постели больной, я много думал и пришел к мысли, что такая жизнь, какую я веду, губит меня.— Я хотел добавить еще и влияние на меня Мани, но удержался. «Такая нуда, как этот Ашанов, чего доброго, и ее потянет к ответу»,— подумал я и смолчал.

— Так вы желаете видеть Лопашова? — снова переспросил Ашанов.

— Я уже вам говорил, что хотя особенного желания не имею, но тем не менее не прочь. «Скажи,— подумал я про себя,—не желаю, пожалуй, вообразит, что мне страшно встретиться глаз на глаз со своим сообщником».

Не прошло и пяти минут, как в коридоре раздались тяжелые шаги, дверь отворилась и в комнату под конвоем вступил Лопашов. Я сразу не узнал его. Его некогда полное лицо, с пухлыми и румяными, как московские сайки, щеками, осунулось, на давно не бритом подбородке густо разрослась рыжеватая щетина. Щегольской костюм измялся и неуклюже сидел на сильно похудевших плечах, весь он как-то согнулся, сгорбился, только добродушные глаза его оставались те же, хотя в них теперь вместо прежней беззаботной веселости проглядывало какое-то уныние. С первой минуты, как Лопашов вошел в комнату, судебный следователь так и впился в меня глазами, пристально следя за выражением моего лица.

Положительно он в чем-то подозревал меня, и я начинал окончательно теряться.

— Г-н Лопашов, — начал следователь, — я вам хочу прочесть показание г-на Чуева. Потрудитесь прослушать! — Лопашов в знак согласия кивнул головой. Следователь прочел мои показания, в которых, впрочем, решительно ничего не было, что бы могло служить какой-либо уликой. Я даже не понимал, почему ему вздумалось читать их, я не догадывался, что все это одна комедия и что главное, ради чего меня призвали и дали очную ставку с Лопашовым, впереди. Следователь берег под конец, рассчитывая на неожиданность и силу удара. Насколько я понял, против Лопашова не было ни одной серьезной улики.

Основанием к его аресту послужило, во-первых, то, что в квартире покойной не найдено было духовного завещания, тогда как у приходского священника, ее душеприказчика, хранилась копия с него. По этому завещанию все имущество свое покойница действительно отказывала часть церкви, в приходе которой она жила, Часть на монастыри, часть своей верной Матрене, остальное, обратив в деньги, на раздачу нищей братии за упокой ее души. Племяннику своему Лопашову, мать которого была ее родная сестра, она оставляла всего пять тысяч да