Берта Исла - Хавьер Мариас
Уилер посмотрел ему в глаза пристально, почти сурово, как в Англии смотреть не принято. Он словно желал убедиться, что Томас ответил отказом не из ложной скромности, то есть не ждал более настойчивых уговоров или более веских аргументов. Но видимо, профессор решил, что нет, дело не в этом, поскольку тотчас чуть пошевелил пальцами в знак разочарования, а может прощания, словно был монархом, который велит своему секретарю удалиться, или хотел сказать: “Мы совершенно не поняли друг друга. Больше нам говорить не о чем. Ты упускаешь свой шанс”. Потом Уилер дал Тому понять, что перерыв окончен и пора вернуться к статье. Ученик пожалел, что огорчил его или даже раздосадовал, но иначе поступить не мог. Он не мог представить себя среди заговорщиков, преступников, настоящих шпионов или террористов под маской их сторонника, если именно так понимать слово “внедряться”. Ему было ясно, что назидательный разговор закончен и никогда больше не повторится, поскольку такие беседы проводятся только один раз – и все. Вряд ли Томас догадывался, что есть люди, которые, положив на кого-то глаз и выделив человека среди прочих, никогда его насовсем не покинут и не исчезнут: обычно они, как стервятники, отлетают чуть в сторону и начинают кружить вокруг, дожидаясь своего часа, чтобы опять повторить попытку. Томас принялся снова читать вслух текст, когда услышал слова, произнесенные задумчиво и почти шепотом, словно из-под опущенного забрала:
– И все-таки подумай еще немного. Неужели я мог так грубо ошибиться? Но тогда это случилось со мной во второй раз за много лет. Нет, вряд ли. Как правило, я не ошибаюсь.
Неделю спустя после этой беседы, когда семестр под названием Trinity еще не достиг своего экватора, Том Невинсон по привычке заглянул в многоэтажный букинистический магазин “Уотерфилд”, где с понедельника по пятницу работала Дженет, мечтавшая, судя по всему, о том, чтобы скорее наступили выходные, когда можно будет встретиться в Лондоне со своим давним возлюбленным, о котором она никогда ничего не рассказывала, только упоминала о его существовании и называла имя – Хью. Этот мужчина, в отличие от Тома, не был, разумеется, для нее пустой забавой, способом скрасить время, нет, он воспринимался как цель или награда после пяти трудовых дней, можно даже сказать, единственная цель и свет в окошке, мало того, он придавал очевидный смысл ее жизни. Том достоверно ничего о нем не знал, но воображал себе, что это человек женатый, много старше Дженет, совсем взрослый и несущий на плечах тяжкий груз обязанностей. Надо полагать, эти пять дней тянулись для Дженет так медленно, что ей приходилось хвататься за любую возможность, чтобы отвлечься, ведь целые месяцы и даже годы пропадали впустую, заполнялись ожиданием, когда только и остается, что мечтать о наступлении заветной даты, а потом сразу же начинать ждать следующую, скользя от “Еще только вторник” к нетерпеливому “Как долго тянутся среды”, а затем и к дающему надежду “А вот уже и четверг”. Почти у каждого человека за жизнь накапливается слишком много ночей, отданных переключению из одного состояния в другое.
Наверняка именно поэтому Дженет с такой радостью принимала визиты Томаса, неизменно завершавшиеся постелью, хотя секс у них получался почти механическим и каким-то даже деловитым, но именно Томас, как уже говорилось, старался оттягивать каждое следующее свидание, чтобы ненароком не превратить их для Дженет в удобный и всегда доступный способ убить время (а времени у Дженет было более чем достаточно), ведь привычка творит чудеса и возводит в ранг необходимости то, что поначалу выглядело как ни к чему не обязывающая прихоть. Когда Томас все-таки решался на встречу, он обычно выбирал вторник или среду: ему казалось, что в понедельник Дженет все еще находится под впечатлением от воскресного лондонского свидания, а в четверг с нетерпением ждет очередной поездки; иначе говоря, он выбирал дни, когда девушка больше всего скучала или досадовала и даже злилась на своего любовника, то есть больше всего желала наказать своего Хью, пусть и тайком от него самого, утоляя лишь собственную жажду мести.
В ту среду все происходило как обычно. Они немного поболтали на третьем этаже книжного магазина, где бывало меньше всего покупателей, и, спрятавшись за стеллажами, попытались опередить события, предвкушая вечернюю встречу: уже понабравшийся опыта Томас на долгую минуту запустил руку ей под юбку, не отводя при этом глаз от корешков сочинений Киплинга. Оба стояли, оба быстро возбудились от первых же прикосновений, как это часто бывает в юные годы, оба старались запастись ощущениями, чтобы снова и снова переживать их до конца дня, до встречи в скромной квартире Дженет на Сент-Джон-стрит, рядом с Музеем Эшмола и элегантным отелем “Рэндольф”. Они договорились, что Том заглянет к ней около девяти, и даже не собирались идти вместе ужинать, то есть не стали притворяться, соблюдая некий ритуал, поскольку никаких особых церемоний их отношения не предполагали.
Он пробыл у нее чуть меньше часа, и этого времени обоим хватило, чтобы от иллюзий предвкушения перейти к легкой грусти, когда что-то только что свершившееся не хочется ни вспоминать, ни уж тем более повторять, а на самом деле оно начинает казаться даже лишним и забываться еще во время самого процесса: секс ради здоровья и без всяких изысков, секс, которым просто положено заниматься раз в несколько дней или, в крайнем случае, раз в неделю, а если кто такой режим не соблюдает, он выглядит маргиналом. Это больше идея, чем практика, и, размышляя над только что законченным актом, человек приходит к досадному выводу: “Да, я почувствовал острое желание, но, по правде говоря, мог бы спокойно и перетерпеть, а вот теперь кончил – и никакой радости, а скорее даже раздражение: стоило ли оно того? Была бы возможность повернуть время вспять, я бы, пожалуй, от этого воздержался”. Хотя в то же время человеку ясно, что он лукавит, и, поверни время вспять, снова почувствовал бы то же острое желание и, разумеется, отказываться ни от чего не стал бы.
Томас испытывал жалость к Дженет и не был уверен, что она точно так же не жалеет его самого. Они даже не стали раздеваться и, по сути, продолжили начатое в книжном магазине, как будто утренние воспоминания уже перезрели и теперь наложились на новые и совсем другие обстоятельства, а эти обстоятельства подчинились своевольным фантазиям, занимавшим их мысли на протяжении всего дня. Правда, Том стянул с Дженет чулки, вернее колготки, и трусы, но с себя
