Набоковская Европа. Литературный альманах. Ежегодное издание. Том 2 - Евгений Лейзеров
Пленительные проблески чистой радости она испытывает только в редкие минуты, когда отец учит играть её в шахматы. Девочку завораживают названия шахматных фигур. И сами ходы кажутся ей не просто игрой, но священнодейством судьбы. Её душа будто погружается в тёплое мрение, в какое-то запредельное отстранённое состояние – ни на что не похожее чувство! Хотя, не совсем. Нечто похожее будущая читательница Набокова испытывает во время своей непобедимой бессонницы в тишине тёмной комнаты, под оранжевым светом абажура, где она видит мерцающие летающие пятна всех цветов крыльев фей: оранжевого, синего, жёлтого, зелёного, лилового… Их можно видеть каждый день, ничего особенного для этого не делая, даже сильно не зажмуривая глаза.
Будущая читательница Набокова не любит спать, так считает это скучным занятием и пустой тратой времени. Ещё она боится снов. С раннего детства ей снятся ужасные, странные сны. Они делятся на два вида: чужие и о смерти. Чужие тоже о смерти, но они будто от лица кого-то другого, а смерть в них не случается, а как будто она уже изначально есть, потому что людей так одетых и в таких обстановках, как она видит, нет среди её знакомых. Например, сначала она видит мальчика лет восьми в матросском костюмчике, на фоне дома с колоннами в окружении дам в старинных шуршащих платьях, говорящих на английском и французском языках. По мере взросления читательницы, мальчик во сне тоже взрослеет, всегда, впрочем, оставаясь на несколько лет старше. Вот ему уже лет двенадцать. Он мчится на велосипеде. Или идёт по лесной дорожке с сачком в руках. В следующем сне ему уже лет пятнадцать, он влюблен в двенадцатилетнюю дочку кучера с волнистыми русыми волосами, неаккуратно перехваченными красной атласной ленточкой, загорелыми руками и с блуждающей улыбкой. А в следующем сне он обожает другую девчонку со стрижкой каре и тонкими щиколотками. Они мчатся на велосипедах. Он сочиняет и читает ей вслух стихи.
А тем временем будущей читательнице исполняется 13 лет. Смерть часто посещает её семью. Родные умирают один за другим: тётя, бабушка, отец. Читательница перестаёт бояться смерти, привыкает к ней. Единственное, что интересует её в смерти – это разгадать её загадку: останусь ли я собой, когда умру. Вскоре её семья разоряется, лишается единственного жилья. У будущей Читательницы Владимира Набокова больше нет дома.
С этого момента она видит повторяющийся сон – будто бы она идёт по коридору ночного поезда, и лишь звуки поскрипывающих дверей нарушают настоянную тишину. Лёгкий шум её шагов поглощает полосатый ковёр. Желтый, настоянный свет едва освещает вагон. Вдруг в конце вагона она замечает высокого мужчину лет сорока. На нём тёмные брюки, пиджак и пальто. Но его шляпа надета так, что не видно лица. Он сосредоточенно смотрит в ночное окно, на мелькающие мимо огоньки и силуэты деревьев. Весь его вид выражает необычайную тоску и невозвратимость. Он что-то говорит про город, о том, что мечтает вернуться в свой родной город.
Его город… Роскошный. Величественный. С этого дня он, пока не узнанный, не оставляет будущую читательницу Набокова, живущую всю жизнь в деревне и не бывавшую в каком-нибудь, «большом» городе. Во сне город рассказывает ей свою нескончаемую повесть. Он часто является желто-серым, стоящем в тумане, и часто отвесная пелена дождя скрывает от глаз читательницы резные, будто кружевные решётки его садов, и вывески на зданиях, – так что их совершенно невозможно прочесть. Город удивляет юную будущую читательницу Набокова своей несовременностью. И ещё больше своей призывностью. Звуком пульсирующего кровотока мерно раскачиваются тяжёлые, железные цепи и холодные, тёмные волны ударяются о гранит. А то, бывает, приснится город в ином обличии: будто хитро подмигивая, не показывая себя целиком, будто шепчет и смеётся: угадай, кто я? И видит читательница в своём единственном за долгие годы солнечном сне лишь узкую улочку старинных домов, уходящую вдаль полной тайн перспективой, а между домов всего лишь узкий кусочек неба. Зато какой! Насквозь синий! Она прежде никогда не видела такого неба. И такая тишина и спокойствие её овевают, каких не встречает обычная человеческая жизнь. Душа забывает земное существование, она превращается в сосредоточение этого кусочка неба и послеполуденной тишины, такой давней и вневременной, что даже тени домов томительно дремлют. Ещё во сне она видит в загадочном мраке утопающий лестничный пролёт с чёрно-белой шахматкой пола, где между первым и вторым этажами как многоцветная рана вспыхивает витражная мозаика окна. Будущая читательница Набокова просыпается в слезах. Он начинает задумываться о существовании некой параллельной реальности, или квазиреальности. Она теперь уже логически прозревает в себе необычное, какой-то мерцающий, чистый многогранник, который нужно оберегать от посторонних. Обыденная жизнь начинает казаться будущей читательнице Набокова далёкой, и очень сомнительной, иногда она кажется себе собственным же двойником, пытающимся защитить кристалл своей истинной жизни от грубых посягательств окружающих. Очевидно, что здесь образуется завязка хитроумно придуманного кем-то сюжета. Но кем? И где искать ответ? Во снах? Возможно. Тем более, что в её снах уже происходят скрытые, едва уловимые перемены. Вместо отдельных картинок загадочный город посылает ей теперь небольшие сюжеты, в которых появляются действующие лица. Это совершенно незнакомые люди, или присутствие людей, которых она не видит, или будто она говорит от имени кого-то, кем в фактическом настоящем своём не является. Определённое сгущение теней. Вот она видит старинный дом с колоннами, крашенный свето-серой краской, стоящий на пригорке, который удивительно красиво огибает небольшая речка. Она склоняется над её блестящей водой, а вокруг бликами полны травы. Затем обращается к человеку, лица которого не может разглядеть, и говорит что-то несвязное о счастье. Потом она бежит в дом, пытается подняться по крутой лестнице, но её останавливает старушка-билетёрша. «Стой», говорит она, «туда нельзя, там теперь музей». И она смотрит и не может насмотреться на высокие створки дверей, на чёрно-белые квадраты паркета, на музыкальные хоры наверху зала. Или вот другой сон – уже с оттенком не только человечности, но – как потом выяснится – и историчности: снова величественный серый город, но в нём теперь мрачно и холодно. Толпы возмущенных, грубых людей на площади. Они кричат и трясут знамёнами. Они одеты в военных шинелях. Но читательница видит их лишь боковым зрением в виде угловой фоновой картинки.
В следующем сне освещённая темнота прихожей старинного дома сменяется темнотой осенней ночи. Два человека выходят из парадной, проходят несколько шагов вдоль по улице, и на мгновение останавливаются возле дома с освещённым керосиновой лампой окном. Кто-то из них будущая читательница Набокова. Она вглядывается в это окно с мучительной тоской, потому, что этого дома и этого окна она не увидит никогда. Когда будущая читательница просыпается, она не понимает, кто эти люди, она их не знает. Они из давних времён, а то и эпох. Читательница в недоумении, она не любит исторических книг, а исторические фильмы навевали бы на него жуткую тоску, если бы она их смотрела. Но почему-то именно эти прозрачные призраки кажутся более настоящими, чем её семья, её соседи и её одноклассники. А ещё они кажутся необходимыми. Но, как бы там ни было, у этих снов появляется оттенок какой-то определённой, хотя пока и неизвестной личности.
***
Будущая читательница Набокова отправляется на поиски этого человека. У неё нет подсказок. Ни карты, ни компасы, ни глобусы не помогут ей – она это осознаёт. Но у неё есть мозаика судьбы, гениально сложенная рукой непревзойдённого творца. Поэтому путница спокойна, узор сложится на узор. Она – представьте себе! – даже почти помнит Его имя. Вот оно крутится на языке. Как же его? Его
