Рассказы мыла и веревки - Максимилиан Борисович Жирнов
Едва Никаноров подкрепился, лампы снова погасли. Как, уже ночь? Сколько же он спал?
На этот раз время тьмы показалось бесконечностью. Но как только Никаноров начал забываться тяжелым сном, в глаза ударил мягкий, но назойливый свет. Утро? Не может быть! Но часы отобрали особисты, и Никанорову ничего не осталось, как считать секунды.
Через некоторое время он понял: свет включают и выключают как попало, безо всякой последовательности. Надзиратели могли погасить лампы и через три, и через десять часов. Точно так же выдавали еду.
Вскоре жизнь превратилась в беспорядочное мелькание света и тьмы. Несколько раз Никаноров стучал кулаками в дверь, кричал и выл, катаясь по полу, но его мучители остались глухи к отчаянным мольбам. Наверное, он сошел бы с ума, если бы однажды к нему не явилась дочь.
В тот раз свет погасили быстро. Никаноров упал на кровать и увидел на сидящую на краю Аню. Ее лицо оставалось в тени, но хрупкую, утонченную фигуру дочери он узнал бы даже в кромешной тьме.
– Здравствуй, папа! – сказала она.
– Нет… – прошептал он. – Этого не может быть. Как ты сюда попала?
– Через потайную дверь.
– Теперь ясно, – Никаноров хотел взять дочь за руку.
Аня вскочила и прижалась к стене:
– Стой! Нельзя меня трогать – иначе я уйду.
– Хорошо. Я догадываюсь, зачем ты здесь. Но…
– Папа, я соскучилась, – Аня не дала Никанорову договорить. – Места себе не нахожу. Думаю только о тебе.
– Как вы меня нашли?
– Люди из спецслужб сами пришли к нам. Все обыскали. Даже телевизор разобрали по частям. Сказали: если ты раскроешь секрет, тебя отпустят домой.
Никаноров схватился за голову:
– Как же они не поймут? Ничего нельзя сделать. Стражника не остановить: такой возможности просто нет. Не знаю, сколько времени я здесь, но, наверное, все уже кончено. Ядерного оружия на Земле не осталось. Миру – мир!
– Значит, до свидания. Мне пора. Зовут.
– Стой! – закричал Никаноров. – Еще минуту! Как там Илья?
Аня не ответила. Ярко, намного сильнее, чем обычно, вспыхнули лампы. Невыносимый свет резнул по глазам. Никаноров зажмурился, а когда снова обрел способность видеть, дочь исчезла.
С того дня переносить пытку стало легче: от безумия спасала надежда. Скоро, очень скоро он обнимет своих детей, но пока надо терпеть. Никаноров закрывал лицо одеялом, спал на животе и конце концов попросту перестал обращать внимание на беспорядочное моргание ламп. Ему стало все равно. И он дождался.
***
Лязгнул замок, и новый сержант проводил Никанорова в уже знакомый кабинет. За столом сидел осунувшийся и помятый майор Панин. Под его усталыми, налитыми кровью глазами темнели мешки.
Панин заполнил бланк:
– Подпишите! И с вещами на выход!
– На расстрел? – уточнил Никаноров!
– Сейчас не тридцать седьмой! Не хватало нам делать мучеников из ничего! Вперед, на волю! Жаль, совесть у тебя в роддоме украли!
Никаноров подписал бланк и украдкой глянул на календарь на стене: оказывается, он провел в застенках полтора года.
– А я думал, вашу контору закрыли! К чему она сейчас, когда нет смысла воевать?
– Наша работа будет нужна всегда! – отрезал Панин. – Свободен!
– Минуту! – сказал Никаноров уже в дверях. – Я хочу сказать вам спасибо.
– За что?! – Панин изумленно моргнул и подался вперед.
– Как, за что? За свидание с дочерью. Вы ее пустили ко мне через потайную дверь.
Панин покрутил пальцем у виска:
– В девятнадцатой камере нет никакой потайной двери.
Никаноров вышел на улицу. Стояла приятная летняя прохлада. Сквозь тяжелые тучи едва проглядывало солнце.
Со стены дома с укором глядела нарисованная женщина, за ней ощетинилась десятками штыков Красная Армия. «Родина-мать зовет!» Зачем здесь этот плакат? Забыли снять реквизит на День Победы?
На перекрестке Никаноров свернул за угол и остановился: прямо на него указывал пальцем красноармеец в будёновке. «Ты записался добровольцем?» – гневно вопрошал воин. Под плакатом мелким шрифтом было приписано: «Если тебе от шестнадцати до пятидесяти пяти лет, мы ждем тебя в ближайшем призывном пункте по адресу…»
На пустынных улицах встретился лишь патруль: две совсем юных девушки в военной форме. Они неодобрительно, даже презрительно посмотрели на Никанорова и прошли мимо. Укороченные автоматы в их руках покачивались из стороны в сторону, в любую минуту готовые изрешетить нарушителя.
Никаноров шел больше часа, и по дороге ему не попалось ни одного мужчины. Рядом со своим домом он заскочил в супермаркет и несколько раз протер глаза, разглядывая невозможные, невероятные ценники. Остатков его наличности не хватило бы и на коробок спичек.
– Девушка! – крикнул он кассирше. – Вы не ошиблись?
– Это коммерческие цены! – ответила та, разглядывая себя в зеркальце. – По аттестату дешевле. Паек бесплатно.
– По какому аттестату?
– По воинскому.
– Где ж его брать?
– Вы с Луны прилетели, что ли? Зайдите в призывной пункт на втором этаже! Там с вами разберутся. А я не справочное бюро, извините!
Никаноров чертыхнулся, поднялся по лестнице и без стука вошел в кабинет с табличкой «призывная комиссия».
Маленькая женщина в армейской форме что-то усердно набирала на клавиатуре компьютера. Увидев Никанорова, она сверкнула холодными синими глазами и представилась:
– Помощник военкома капитан Жукова! Что у вас?
– Прежде всего, мне нужен аттестат.
– Имя, фамилия?
– Никаноров Петр Петрович. Год рождения…
Жукова только что не уперлась носом в монитор:
– Вы военнослужащий? Работник оборонного предприятия?
– Нет.
– Значит, резервист. Странно. Вас нигде нет. Никаких данных. Откуда вы явились?
– Из тюрьмы, – неосторожно сказал Никаноров.
– Ложь! – реплика прозвучала, как разрыв снаряда. – Всех заключенных отправили на фронт еще в первую волну мобилизации!
– Мобилизации? – растерянно переспросил Никаноров. – И какую пользу могут принести заключенные на фронте?
– Враг израсходовал на них «умное» оружие. Во многом благодаря зекам война перешла в затяжную стадию.
– Не понимаю. Что еще за война? Говорю же: я сидел в тюрьме и ничего не знаю.
Голос Жуковой стал резок и сух:
– Теперь я, кажется, понимаю! Вы ведь политический? Да, политический! Ничем не могу помочь. «Политикам» довольствие не положено.
– Что же мне делать?
– Понятия не имею. У детей спросите. Вы ведь наверняка отмазали их от фронта! Ну-ка, посмотрим!
С минуту Жукова ожесточенно крутила колесико мыши. Потом сухие черты ее лица смягчились, она протерла глаза пальцами:
– Никак не могу привыкнуть, – пробормотала капитан. – Соболезную. Командир танкового взвода лейтенант Никаноров Илья Петрович геройски погиб в бою.
Никанорову показалось, будто его с размаху оглушили дубиной:
– Как… погиб.
– Пал смертью храбрых. Его танковый взвод ценой своей жизни уничтожил ракетные
