Зеленая гелевая ручка - Элой Морено
Думаю, были моменты, когда я чувствовал себя на грани, превращаясь в настоящее животное. Сейчас я сожалею о стольких вещах… вещах, которые всего несколько дней назад никак не задевали мою совесть.
Я вышел из гаража, пробежал около двухсот метров, вошел в здание компании, бегом добрался до лифта и, нажимая кнопку вызова, посмотрел на свои часы: половина девятого.
8:35. Отметил пропуск, восстановил немного дыхание, пока шел по коридору. Смущение и стыд тем не менее уже поджидали меня наверху.
* * *
Я немного успокоился, увидев, что Хави еще не приехал. Сара уже сидела на месте. Издалека она окинула меня каким-то странным взглядом. Я думал, что дело было в несвойственной для меня непунктуальности. Но, когда подошел к ней, к своему столу, понял, что причина была совсем в другом. Я был мокрым насквозь, казалось, что даже внутри. Я смотрел на свое отражение во взгляде Сары. Меня выдавала белая рубашка: две большие борозды пота спускались вниз прямо от подмышек, а прилипшая на груди ткань просвечивала волосы по обе стороны от галстука. Насколько это было возможно, я запахнул пиджак, будто погружаясь в пар сауны.
– Что с тобой случилось? – спросила Сара, не в силах отвести взгляд от моей рубашки, которая предательски выставляла напоказ волосы вокруг пупка. В лице Сары я заметил плохо скрываемую брезгливость, которую я раньше не замечал.
– Потом расскажу…
Я рухнул в черное эргономичное офисное кресло на пяти ножках с колесиками.
Так и сидя в пиджаке, галстуке и мокрой рубашке, уткнулся головой в стол.
Потом закрыл глаза, чтобы подарить себе тридцать секунд одиночества и бессмысленных мыслей в потоке жизни, которой у меня давно не было.
Мокрое белое внутри черного, дрожащее словно внутри колодца, бесконечное сплетение звуков, колкость объятий, слепящий свет окон, ресница, которая решает покончить с собой, бросившись в глаз, привкус мела, холод отторжения, зной тепла…
Свет.
Закрыв глаза, я снова оказался в реальности. Реальности, наполненной звуками: стрекотание клавиатур, гул кофейного автомата, далекие невнятные разговоры, электрический разряд неловкости из-за возможных слухов о моей мокрой рубашке.
Я собрался с силами, поднял голову и с облегчением понял, что никто на меня не обращает внимания.
Я выдвинул верхний ящик стола и взял небольшой дезодорант, который держал на случай непредвиденных обстоятельств. Я незаметно сунул его в карман пиджака и среди всех этих звуков медленно направился в сторону туалета, располагавшегося сразу за отделом бухгалтерии. Я прошел по коридору мимо Марты, смерившей меня взглядом, в котором явно читалось равнодушие. Мне было обидно и больно. Это было в разы больнее, чем получить такой взгляд от Эстреллы или уборщицы, или любой другой менее красивой, менее молодой и менее привлекательной девушки.
Смущенный, я продолжил свой путь в сторону туалета. Я прошел мимо бухгалтерии: там почти никого не было. Большинство ушли пить кофе. Так я добрался до двери.
Оглянулся, окинул взглядом открытые двери кабинетов и увидел, что во всех из них, кроме кабинета дона Рафаэля, свет был погашен. Я медленно открыл дверь и так же мягко закрыл ее за собой, боясь, что меня кто-нибудь услышит. Пять раковин, огромное зеркало, не менее десяти метров в длину, и четыре закрытые кабинки для всех необходимых потребностей.
Никого не было – ни снаружи, ни внутри ни звука. Сгорая со стыда, перемешанного с запахом пота, я нервно снял рубашку и подсунул ее под сушилку для рук, дрожа и умоляя, чтобы в этот момент никто не зашел.
Пока горячий воздух пытался стереть следы пота с моей рубашки, я промокал особо влажные места салфетками и параллельно прислушивался к любому шуму, любому подозрительному движению, любой попытке открыть дверь, которая могла бы явить миру полуголого толстяка с волосатым животом, держащего белую рубашку под сушилкой для рук.
Через какое-то время я решил, что с сушкой надо заканчивать.
Уже не было слышно гула кофейного автомата, уже стихли все далекие разговоры. Каждый вернулся на свое рабочее место, и это повышало вероятность неловкой встречи в туалете.
В полной тишине, окружившей меня, надевающий рубашку, я услышал шаги и следующий за ними голос. Знакомый голос дона Рафаэля, который с кем-то разговаривал. По тому, как он говорил сам, а потом делал паузы и слушал, я предположил, что он говорил по мобильному телефону. Голос звучал все громче: он явно приближался ко мне.
Наполовину застегнув рубаху, я схватил пиджак и вошел в одну из кабинок – в самую дальнюю. Я защелкнул засов ровно в ту секунду, когда дон Рафаэль вошел внутрь.
Содрогаясь всем телом, стоя с полуобнаженным торсом и скрещенными наудачу пальцами, я затаился в своем убежище. В кабинке, где едва помещался, я уселся на закрытую крышку унитаза в надежде, что дон Рафаэль меня не заметит, не услышит, даже не почувствует.
Он открыл дверь кабинки слева от меня, продолжая разговаривать по телефону. Похоже, он не обратил внимания, что я был там, прятался совсем рядом.
После слов «Я тебе перезвоню» Рафа повесил трубку, и по шуму я понял, что он сел.
И там дон Рафаэль, начальник отдела кадров, бедняк, женатый на богачке, обладатель зеленого «Ягуара» и одежды от личных портных, образец безупречного поведения, поедатель деликатесов в лучших ресторанах города, владелец яхты на Ибице и шале в горах, золотых запонок, туфель за пятьсот евро и часов за три тысячи, начальник протоколов… сидел рядом со мной, как и любой другой работник компании, как простой смертный человек. В тот день я понял, что для туалета не существует званий и регалий.
Через некоторое время Рафа – думаю, после всего, что мы «пережили вместе», «дон» можно было опустить – открыл задвижку и вышел из кабинки, совершенно не обращая внимания на толстого парня с пиджаком в руках, который стоял по соседству и был готов вот-вот упасть в обморок.
Он едва успел застегнуть ремень на брюках, как мобильный телефон снова зазвонил.
– Да, говори, ничего страшного, давай рассказывай…
Я услышал, как открылась дверь в туалет, а затем также стремительно закрылась за спиной у дона Рафаэля, который,
