Тайны сердца. Загадка имени - Амели Нотомб
Может, она с ума сошла, когда услышала сарказм в намеке матери на возраст Оливии – тот же, что и у нее самой? Кстати, как можно их сравнивать? Мари была в возрасте побежденных, Оливия – победителей. И наконец, открытие по поводу имени, которым ее едва не нарекли, вызывало у нее дурноту.
В середине ночи ей захотелось поговорить об этом с Оливией. Час спустя она решила не делать ничего подобного: ее отношения с этой исключительной женщиной не имели ничего общего с доверительной дружбой, и вовсе не от недостатка доверия, просто ей было бы стыдно признаться в своей слабости. Кто из писателей сказал, что любая жизнь сводится к жалкой кучке секретов? И речи не могло быть о том, чтобы разделить эту свою кучку с Оливией. Она хотела подняться до ее уровня, а не предлагать подруге погрузиться в болото своего прошлого.
В конечном счете она бы предпочла, чтобы этого разговора с матерью вообще не было. Home is where it hurts[4]: по той боли, которая ее терзала, она поняла, что снова ощутила связь с домом своего детства.
В шесть утра ее дежурство закончилось. Занятия начинались в восемь, времени поспать не оставалось. Она отсидела на лекциях, как зомби, потом присоединилась к Оливии за обедом.
– Лицо, как у вылезшего из могилы покойника, – заметила та.
– Я этой ночью дежурила.
– Обычно вы наутро так не выглядите.
Диана чувствовала, что сейчас сорвется. Чтобы избежать этого, она заговорила на совершенно другую тему:
– Оливия, я тут решила: вы должны получить звание.
– Что за муха вас укусила?
– Я уже давно об этом думаю.
– У вас поэтому такой трупный вид?
– Вы всегда шутите на эту тему. А на самом деле вы смеетесь, чтобы не заплакать. Какая несправедливость, что у вас нет звания профессора!
– Мне все равно.
– Если бы вам действительно было безразлично, вы бы столько об этом не говорили.
– Я говорю, только чтобы посмеяться над теми, у кого это звание есть.
– Именно. Вы достойны быть профессором.
– Остановитесь, вы просто не знаете, во что ввязываетесь. Чтобы выставить свою кандидатуру, нужно опубликовать дюжину статей. А я не способна опубликовать ни одной.
– Но ведь нельзя сказать, что вам не хватает тем или таланта, чтобы их развить.
– Журналы, публикации в которых идут в зачет, все американские. Следует отправить статью на английском и в электронном виде. Для меня и то и другое непреодолимые препятствия.
– Я всегда была сильна и в информатике, и в английском. Напишем эти статьи вместе.
Оливия прекратила есть, застыв с поднятой вилкой.
– Вы не отдаете себе отчета. Даже если бы у вас не было своих обязанностей как интерна в кардиологии, это сумасшедшая работа. Вы не сможете совмещать.
– Еще как смогу.
– Зачем вам это?
– Потому что мне просто плохо становится, когда я подумаю, что у вас нет звания. Ни один из наших профессоров не достоин его в такой степени, как вы. Это самозванцы.
– Если я предложу свою кандидатуру, именно эти самозванцы и будут меня судить.
– Но это может сработать?
– Я никогда над ними публично не насмехалась. Щадила их чувствительность.
– Тогда решено.
– Диана, это потребует минимум два года ожесточенной работы.
– Еще одна причина не терять времени. Начнем немедленно.
– Это означает, что на протяжении двух лет у вас не будет времени ни на кого, кроме меня.
– Мы прекрасно ладим. Доедайте свой салат, Оливия, у нас полно дел.
Диана чувствовала себя спасенной. У нее будет о чем думать, кроме матери. А перспектива плотной совместной работы с этой замечательной женщиной наполняла ее энтузиазмом.
В 1997 году почти ни у кого еще не было персонального компьютера. Но в кабинете Оливии Обюссон в университете большой компьютер стоял.
– Я не умею им пользоваться, – призналась Оливия.
Диана поставила стулья перед монитором. Следующие два года подруги проводили все свое свободное время за компьютером. Часто они оставались там до двух-трех часов ночи. По воскресеньям они брали с собой бутерброды.
– А кто занимается вашей дочерью? – спросила Диана.
– Станислас прекрасный отец. Он отводит малышку в школу, возвращается домой поработать и никогда не опаздывает забрать ее. А вы, по вас кто-то скучает?
– Нет, – ответила молодая женщина, оценив деликатность вопроса.
Она лгала. Несколькими днями раньше Элизабет учинила ей форменный допрос:
– Ты питаешь какие-нибудь сексуальные чувства к Обюссон?
Диана бросила на лучшую подругу тот взгляд, которым Цезарь одарил Брута, прежде чем произнести свои последние исторические слова.
– Знаешь, меня бы это совсем не шокировало, – продолжила Элизабет.
– Меня тоже. Но чего нет, того нет.
– А жаль. По мне, так лучше было бы.
– Новое дело!
– Если бы ты хотела эту женщину, я бы лучше понимала твое поведение. А так я совершенно теряюсь.
– Для меня и правда увлекательно писать с ней статьи.
