Осень на Луне - владимир игорьвич кузнецов
Бог – есть! Вот – главное. Напишите это на площади, чтобы не забыть
Самым невообразимо потрясающим был первый момент, когда в меня ударила молния с ясного неба. Потом был День, когда «Мы!» не покидал меня ни на мгновение.
В следующие дни прежнее мое «Я», возникая все чаще и чаще, приходило к власти над телом и умом. Появлялись ошибки в движениях и жестах, мысль, не получая ответа, спрашивала саму себя, сама себя путала и пускалась в обычный горестный круговорот.
Прежнее «Я», – потрясенное и обновленное, удовлетворенное и очищенное, ублаженное и обласканное, но! – всего лишь «Я»: несовершенное и неправдивое, часть, мыслящая себя целым, лист, ничего не знающий о дереве – возвращалось…
Потом еще год, пока я водил экскурсии, «Мы» неизменно приходил на помощь. Надо было только очень любить людей, которым говоришь, пытаться сказать о главном, вести на полном напряжении внимания и ума, и где-то к концу экскурсии – вдруг приходит… Такая неописуемая Радость, такой Восторг!
И делать больше ничего не надо, только радоваться, только изнемогать от Любви, а говорится и делается все само, самым прекрасным образом и без единой ошибки.
Интересно, если в разговоре было надо, то называлось многое, чего я не знал и знать не мог. Особенно, когда говорил одному человеку, иногда даже гадал, как цыганка, называл имена, даты… Не знаю и вдруг – мгновенно – знаю! Как сон вспомнил…
Снова оживал во мне голос, идущий из глубины, воздух вокруг светлел, и вся моя группа оказывалась в области голубоватого свечения…
После экскурсии я шел в парк, там тоже был старинный парк. И если она получилась, если нечто настоящее передалось от меня к людям, то – чудесный Свет наполнял все, оживляя и одухотворяя. Снова Природа дарила мне Красоту – наивысшую свою награду, и листья аплодировали мне.
Думаю, что если человек идет не в Храм Божий, а в какое-нибудь место, связанное с чем-то возвышенным… Если едут люди толпами в такие места, то должен же быть там хоть один человек, который может действительно нечто им дать…
В том месте, куда я приехал работать экскурсоводом, такой человек был. Я видел нисходящую, окутывающую людей Благодать, когда говорил он своим мягким завораживающим голосом…
Однажды, в откровенном разговоре, он рассказал мне о своем главном переживании.
– Как-то, наверно от усталости, упал, потерял сознание, но не совсем… – слышал сильнейший звук-удар…
Будто поезд с цистернами несется мне в лоб, такой мощный звук!
А потом голос ласковый, нежный! И говорит простые слова…
Я чувствовал нежнейшее прикосновение к самой моей сущности – чудесная ласка, неописуемое блаженство. Всего несколько секунд, а для меня – чуть ли не вечность прошла. А когда очнулся, то такая во мне была Любовь!
Вскоре этот человек уехал, остался я, водил экскурсии, а потом – перестал, и – перестал говорить…
Потом! Потом Благодать полностью покинула меня. Воистину! – прав был старец Силуан: «Нет большего страдания, чем лишение Благодати!» Я снова очутился в той же темной страшной Вселенской Тюрьме. Жажда моя была бесконечна, и – ничто не могло и не может утолить эту жажду!
Если я буду умирать, как положено, простой человеческой смертью, то, когда сердце мое окончательно остановится, я услышу, – как бьется Сердце Вселенной! Какой-то из этих ударов, третий или четвертый, пятый или шестой, преобразившись, произнесет самое лучшее, самое нужное мне Слово. И вспыхнет ярчайший и чистейший бесконечный Свет!
Если будет так, то – это будет САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СМЕРТЬ.
Время, просто идет время
(Перелистывая «Еженочник»)
Простое пустое время, которое идет и проходит…
Как найти в нем нечто не переходящее, соизмеримое с Вечностью?
Один человек первобытный долго и упрямо тер пень…
Называя свое занятие – тер-пением.
Наверное, он хотел добыть – Огонь?!
Листья осенние последние силы дереву отдают, ветру и Солнцу. Но даже в опавших листьях еще остается жизненная сила. Иду собирать листья, самые красивые, чтобы сделать лекарство от усталости.
На маленькой солнечной поляне – осенний чемпионат. Два великана клена – красный и желтый, дождавшись хорошего порыва ветра, пускают своих лучших летунов.
Широкими кругами планируют листья, замирая носами к ветру и разгоняясь на повороте: два круга, три круга, четыре… Вот один лист, не поворачивая, борется с ветром, парит и парит все на той же высоте…
Я долго и прилежно судил соревнования и собирал рекордсменов. По количеству красных и желтых объявил кленам ничью. А финальные полеты, на титул абсолютного чемпиона, устроил с обрыва глубокого оврага.
Победил желтый, как осеннее солнце, лист, без единого пятнышка, совершенно правильной формы, с длинным черенком, похожим на лебединую шею.
И теперь, подвешенный на нитке к старой бронзовой люстре – он будет парить всю зиму!
Большая кривая береза. Будто черной тушью на березовой коре выведены узоры старости и болезней, а вон та клякса, что повыше – чага. Лекарство! говорят, даже от рака?!
Чага встречается чаще на березах очень старых, на тех, которые сами уже умирают…
Сегодня вечером старый дуб на опушке, – пожалуй, самый большой в нашем лесу – был грустно молчалив. Совсем недавно ветер сорвал с его ветвей последние, цвета ржавчины, листья. Береза, с которой я каждый день здоровался, ответила мне, несмотря на сильный ветер, лишь слабым сухим шелестом.
Зато осина! так громко затарахтела множеством совершенно черных, негнущихся, как из жести, листьев, что холодные волнообразные токи запрыгали по моему хребту. Что-то тоскливое и скверное вещала старуха о наступающей зиме.
Так долго до весны и листьев – Декабрь! Да еще погода невозможная: то дождь, то снег…
А сегодня у нее приступ злобы – бедные деревья, птицы и звери, зимующие травы и насекомые! Утром на термометре было: -32…
И не зима еще! Снег лишь чуть прикрыл несчастную, крошимую льдом землю, воздух влажен, все пропитано водой – даже кора деревьев…
И не сказать, что мороз, ведь мороз бывает зимой в сверкании снега, – холод! Неожиданный, жестокий, непереносимый холод. Никто не был готов, не найдена зимняя шапка, нет рукавиц…
Не обошлось и без полной Луны, сложила трубочкой свои бело-синие губы и жадно всасывает последнее тепло – сущий вампир! Странно, что она без ореола, только, если дунешь на нее, расплывается в оранжевой дымке. Но тут же, всосав тепло дыхания, смотрит еще пристальней и злобней.
Теперь опять оттепель и можно лепить из снега, катать снежные комья, строить крепость, слепить слона или дракона в натуральную величину…
Я бы хотел как-нибудь, при благоприятных обстоятельствах, в полнолуние и когда лепится, всю ночь напролет, часов десять подряд катать комья и лепить из снега. Хорошо бы вместе с моими друзьями, которые, конечно же, поняли бы весь смысл этой затеи…
И сотворили бы мы такое, начисто скатав
