Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало

— И хорошо, что нет! Но на всякий случай нам надо отмежеваться от тех, кого нет. Мне что, разве трудно кулаком в грудь себя лишний раз ударить? Для профилактики не повредит!

— Значит, ради профилактики отмежевываетесь от всех богов? — переспросил директор школы, и его посеченное морщинами чело озарилось светом понимания. — Про запас?

— Ради профилактики, про запас! — кукарекнул Хома.

— Ну, разве что для профилактики… А запас карман не тянет, да и запас этот — не родному отцу и не за готовые деньги. Потому что запас бывает как капуста: если сам не съешь — поедят свиньи.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

И стал богоборец Хома таким, будто тот козел, которого надо бояться спереди, и будто тот конь, которого надо остерегаться сзади, и будто тот лихой человек, которого надо остерегаться со всех сторон.

Сгоряча ведь что Хома натворил? Сгоряча кирпичный постамент, давненько уже поставленный по решению правления колхоза под будущий памятник, взял да и разрушил, а кирпичами вымостил дорожку от ворот и до хлева, чтоб породистая корова не наносила копытами грязь с улицы в стойло. А то как же, свято место пусто не бывает! А раз ничего святого нет на святом месте, то разве не лазили и не лазят на свободный постамент все, кому только вздумается?! Разве сам грибок-боровичок, обуянный гордыней, однажды не вскарабкался, чтоб посидеть на постаменте в монументальной задумчивости? Отныне свято место разрушено до основания — ни Хоме, ни кому-нибудь другому! Отныне — придут сто душ, возьмут сто груш, и почти ничего не останется, а придут сто душ, принесут сто груш — и будет мерка. Усвоили, что, когда нет лоя — святят водою?!

И, распоясавшись, досками крест-накрест забил двери каморки, в которой когда-то родная жена Мартоха в приливе дьявольской влюбленности в грибка-боровичка основала музей имени Хо Хо Прищепы. Хотел даже некоторые экспонаты выбросить на мусор, но в последнюю минуту заколебался, передумал, потому что потом, когда понадобится, днем с огнем не найдешь, скажем, глиняную миску работы яблоневских гончаров, из какой старший куда пошлют любил есть гречневую кашу, сдобренную свиными шкварками, лапшу в молоке, пшеничные галушки…

Да когда уже это на чью-нибудь голову шишки станут падать!..

Будто бы Хома только то и знал, что работу в колхозе, будто и не выезжал из Яблоневки ни в Чудовы, ни в Сухолужье, ни в Большое Вербное, а между тем в народе всякое поговаривали. В народе болтали всякую всячину, будто бы грибка-боровичка видели и в Чудовах, и в Сухолужье, и в Большом Вербном. И не только на золотом Подолье, а и в полесской Борзне, и в Веселых Боковеньках, что лежат в вольной степи, и в горном хуторе Бокач, что в Карпатах. Будто бы старший куда пошлют такой ловкий и удачливый — где ни посеет, там уродится. Что мастерски научился менять свое обличье: в полесской Борзне видели его таким худющим, что даже хребет можно было пощупать сквозь живот; а в степных Веселых Боковеньках видели его поперек себя шире. Там он показался рябым, будто на его лице черти горох молотили, в другом месте — на вид черный, будто из казана с кипящей смолой вылез, а еще где-то — бледный, словно с креста снятый.

И будто бы тот многоликий Хома, что бродил по миру, тоже видел нимбы над человеческими головами. Хотя и светились для него не все головы, а только те, чьи владельцы-хозяева могли ему или чарку добрую поставить с закуской, или накинуть червонец-другой за ясновидение. Конечно, за ясновидение, потому что странствующий грибок-боровичок будто бы видел всех людей насквозь: и не только видел то, что они съели за завтраком или обедом, а и болячки их, которые не всегда открывались и квалифицированным медикам из районных и областных поликлиник.

А разве в Трилесах, неподалеку от Фастова, в промтоварном магазине не случилось такое странное происшествие, когда компетентные товарищи провели ревизию после посещения магазина одним подозрительным покупателем (этот покупатель, так-таки ничего и не купивший, очень походил на странствующего грибка-боровичка), и увидели, что с прилавков неожиданно пропали некоторые виды дефицитных натуральных тканей, а вместо них появились рулоны кримплена, нейлона, деревянного шелка и другой мертвой синтетики. Кроме того, изделия из кожи также оказались заменены синтетическими.

А под прилавком даже появилась баночка синтетической икры, хотя, представьте себе, в промтоварном магазине в Трилесах никто никогда не торговал натуральной красной или черной икрой!

В селе Волковои, на Черниговщине, пропал в колхозе семилетний вол, каких на хозяйстве теперь редко где и увидишь. От этого экзотического семилетнего вола не осталось ни рожек, ни ножек, пропала и шерсть густая от загривка аж до хвоста.

Позже следственным органам удалось установить, что наведывался в Волковои жулик прохожий, на грибка-боровичка как две капли воды похожий, хвастался около буфета перед местными любителями горилки: «За один присест четверть вина выпиваю, пудовым хлебом заедаю. Бык для меня — теленок, козел — как ягненок. Цыплят, кур, утят, гусей и поросят употребляю для потехи — грызу их, как орехи!»

Но едва ли не наибольшую огласку на Украине получил случай с тем странствующим Хомой, который во время своего путешествия по республике наведался в село Хрещатое, в старину славившееся богатой ярмаркой. Видно, слава этой ярмарки и поманила грибка-боровичка в такую даль. Трудно сказать, что в Хрещатом произошло на самом деле, но поговаривают, что причина всего кроется будто бы в той шапке-невидимке, в какой видели Хому на ярмарке. Магической шапкой-невидимкой старший куда пошлют сумел накрыть весь товар — и товар исчез! Вот только что лежал на прилавках, лежал в корзинах и мешках, только что соревновались между собой в красноречии виртуозы ярмарочных хитростей — продавец и покупатель. А после того, как прошел по ярмарке Хома, на той знаменитой ярмарке в Хрещатом, как и раньше, конечно, остались и продавцы и покупатели, вот только продавцы уже ничего не продавали, а покупатели ничего не покупали. Из мешков и корзин, с прилавков и витрин исчезло печеное и вареное, сухое и парное, солонина и буженина. Кто-то все ж опомнился, кто-то все ж закричал в Хрещатом на ярмарке: «Ловите Хому! Гляньте, захотел и