Елена Ткач - Странная фотография
— Ладно, попробуем. Только у нас сегодня черт-те что творится, сам видишь: и комиссии с соседями шастают, и уроды всякие отцу названивают и вообще… мои предки просто офонарели, могут просечь, что я на ночь глядя из дома сваливаю…
— А мы осторожно. Сеструха твоя побудет на стреме, она ж вроде девчонка нормальная, не откажется ведь, как думаешь?
— Да нет, не откажется. Сейчас я её позову.
Сеня отскочила от стены, как ошпаренная, схватила книжку и уселась в кресло с таким умным видом, будто весь вечер сидит тут — читает…
— Ксюха, зайди на минутку, — просунулся Костик в дверь.
— Иду, — она вспорхнула и мигом перелетела в его комнатушку. — Привет, Слон!
Ребята посвятили её в свой план, и Сеня с радостью согласилась помочь: посторожить, пока Костик проникнет в проявочную и заберет фотоаппарат, и отвлечет родителей, когда Костик со Слоном по-тихому просочатся из дома…
Но план не удался.
— Эй, бездельники, все на кухню помогать маме готовить ужин, — повелел папа, возникший на пороге каморки Костика. — У неё был сегодня трудный день, так что не рассыплетесь, если немного поможете. Петр, если ты не торопишься, поужинай с нами, посиди пока здесь — почитай, пока эти двое совершают трудовые подвиги…
— Не, я тоже пойду помогать.
— Ну, как знаешь…
Сене мама поручила чистить картошку, Костику — провернуть мясо через мясорубку, Слону натереть морковку. Они принялись за дело, стараясь все сделать как можно быстрей, чтоб поскорей отмучиться и исполнить задуманное.
В самый разгар работы на кухне появилась бабушка.
— Ксения, ну кто же так чистит картошку! — бабушка весь вечер сдерживала раздражение, только и ждала, к чему бы придраться, и теперь, выбрав жертву, ринулась на нее, как коршун на полевую мышь. — Ты погляди, сколько ты срезаешь, у тебя в отходы полкартофелины уходит, разве так можно?! Ни одна уважающая себя хозяйка этого не позволит, это расточительство, нужно быть экономнее… Вот, гляди как надо: чтобы шкурка была потоньше…
— Хорошо, я постараюсь…
— Мам, нас тут очень много на кухне, ты пока передохни, когда все будет готово, мы тебя позовем… — просительным тоном сказала мама Леля.
— Ах, вас много! — бабушка уперла руки в боки, распаляя свой боевой пыл. — А я, значит, лишняя! Мне и слова сказать нельзя!
— Мама…
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не телефонный звонок. Все сразу насторожились, притихли, папа подошел к аппарату и снял трубку.
— Слушаю…
В трубке что-то сказали резко и коротко, и папа медленно опустил трубку на рычаг.
— Коля, они? Что? — мама стиснула руки.
— Последний срок — завтра в десять утра. Я должен быть на той же скамейке на Патриаршем, на которой эти двое сидели… принести негативы.
— Господи, что же делать, надо идти!
— Я никуда не пойду! — загремел папа. — Я не позволю каким-то… мерзавцам диктовать мне условия! Я живу своей жизнью и не позволю в неё вмешиваться…
— Коля, пойдем-ка! — мама решительно ухватила отца за руку и повлекла за собой. — Дети, вы тут сами хозяйничайте. Картошку — отварить, из фарша слепить котлеты и пожарить, морковку заправить майонезом и все это слопать! Справитесь?
— Конечно! — в один голос бухнули все трое, глядя, как мама тащит в комнату брыкающегося отца.
— Чего у вас тут творится? — выпучил глаза Слон.
Глава 11
МАМИН ВЫБОР
Все-таки эти двое сорванцов смылись из дому, прихватив с собой папин фотоаппарат — приспичило им, понимаете ли, добыть фото «Призрачного стекольщика», а на остальное плевать. Вот гады!
Мама с папой страшно поцапались, мама даже тарелку разбила и потом горевала ужасно: под руку ей попалась не простая тарелка, а знаменитый Кузнецовский фарфор с нежными голубыми цветочками… Папа лег спать на диване в гостиной, мама заперлась в ванной и долго там плакала — Сеня слышала, и ей было ужасно жаль маму. И папу тоже — он был весь такой белый, жалкий, худой, у него даже руки тряслись — Сеня видела… Его, как говорится, заклинило — ни в какую не хотел уступать, хотя, наверно, мама права: разве стоят какие-то там фотографии покоя семьи? Ведь эти уроды всей семье угрожали! Правда, папа считал, что не в фотографиях дело, а в принципе… Сеня решила, что в своей семье ни за что не пойдет на принцип всем от этого плохо, и папе — первому…
Перед сном мама заглянула к дочери.
— Не спишь?
— Читаю… — Сеня отложила книжку и села в кровати. — Мам, ну как ты?
— Да, так себе… Похоже, нам отсюда придется переезжать: эти из комиссии сказали, что дом аварийный, в фундаменте трещина и перекрытия кое-где проседают… Так что наша история со стояком — это ещё цветочки, они говорят, всех заливает! Весело, да? Оказывается, наш дом уже года два, как выселять хотели, все руки до нас не доходили, а сейчас вроде что-то в высших инстанциях стронулось, вот они и ходят по квартирам, жалобы собирают, чтобы дело ускорить.
— И что будет?
— Дом поставят на капитальный ремонт, а мы переедем.
— Куда? — насторожилась Сеня.
— В этом все дело. По закону, если квартира приватизирована, то не могут выселить в другой район и должны предоставить равноценную площадь в своем районе. Но у нас закон — это ж фикция, плюнуть и растереть, поди доказывай свое право…
— И что, нас могут выселить куда-нибудь к черту на куличики?
— Будем биться! Наше право, не захотим ехать в Тьмутаракань, будем тут сидеть до победного… Правда хорошего мало: ведь в таких случаях и воду отключают, и электричество, так что это уж будет война самая настоящая… Долго такой жизни не выдержишь!
— Мам, а может нам с тетей Маргошей объединиться?
— В смысле?
— Ну, она же одна осталась в трехкомнатной после смерти бабушки Дины, ей там ужасно грустно и одиноко… А если ей предложить съехаться? Ну, эту нашу квартиру или то, что нам за неё дадут, соединить с Маргошиной? Сменять на какую-нибудь шикарную в центре? Интересно, сколько комнат может из этого получиться?
— Много, но дело не в этом. Захочет ли Маргарита? И отец… они ведь с ней не слишком-то ладят.
— Ой, по-моему все это ерунда! — горячо запротестовала Сеня. — Они приживутся и… ой, как это я сказала, как будто они растения!
— Вот именно, они из разных семейств, отец наш нежный и редкий цикламен, а Марго — сущий эхинокактус. Она боится холодов, он — жары!
— Мам, а почему ты так о папе сказала… что он нежный и редкий. Он, что, изнеженный по-твоему? А по-моему совсем нет.
— Не в этом дело, — мама в задумчивости глядела в окно: занавески Сеня ещё не задернула, и яркая круглая луна висела в чернильной густой пустоте… — Просто он из редкой породы мужчин, умудрившихся сохранить свой юношеский максимализм. Романтик! Не выносит, когда локтями толкаются, лезут по трупам… всей этой возни, понимаешь, без которой мужик ну никак не может, если у него честолюбие. А у папы на первом месте не честолюбие, а охи и ахи, духовные ценности и прочая требуха… Ох, Сенька, это я так со злости говорю, я это в нем ужасно ценю… и люблю его, ты же знаешь… Но вот уперся, что твой верблюд, ни тпру, ни ну! Это ж очень опасно! Но, как видно, Бог мужчину обидел, обделив его гибкостью, сдохнет, а с места не сойдет! Что ж нам делать, а?! Ума не приложу…
— Мам, не волнуйся, все обойдется! — Сеня прижалась к маме, крепко-крепко обвила шею руками…
— Ой, задушишь! — мама смеется, а в глазах — растерянность, грусть… — Ладно, милая, пора спать, утро вечера мудренее. Прорвемся, как думаешь?
— Конечно, прорвемся, мамочка, все будет хорошо, вот увидишь. Я… мне знаешь что пришло в голову? — и Сеня кинулась к своей коричневой мыши, преспокойно висевшей на стене. — Мам, негативы-то у меня! Просто папа отнес в редакцию мои снимки, потому что его пленка оказалась засвеченной. И выдал их за свои. Он сказал, у меня здорово получилось! Снимки отнес, а негативы отдал мне. Вот, возьми их.
Она расстегнула молнию на пузике мыши, вынула круглую белую пластиковую коробочку и протянула мама. Та взяла, задумчиво повертела в пальцах…
— Я все думаю, Ксенечка, отчего мы так плохо живем? Ну, не плохо, а… непутево как-то. Ссоримся, суетимся, места себе не находим. И в душе — мало радости. Может оттого, что без веры? Живем точно тяжкую повинность отбываем… И многие так. А у других не так — у них глаза светятся. А ведь те же тяготы, те же заботы… Замечала ты?
— Замечала, — вздохнула Сеня. — Я сама об этом иногда думаю.
— Ну вот, значит ты меня поймешь! — обрадовалась мама. — Это взрослый разговор, но ты уже выросла, девочка, я хочу, чтоб ты знала… — мама продолжала внимательно изучать маленький футляр от пленки. — Я об этом думала — ну, чтоб пленку потихоньку от папы забрать и самой связаться с этими… деятелями. И поняла: да, по логике так и надо было бы сделать, я должна уберечь семью. Если у отца в голове что-то заклинило, значит, мне и карты в руки! Но подумала и решила — ни за что! Пускай нам всем будет плохо… в конце концов, не убьют же нас! А между нами с отцом сломается что-то. Порвется ниточка. Такая тонкая, хрупкая, сразу и не разглядишь, а на этой нити все держится. Это ж обман, предательство! Пусть с моей точки зрения он не прав — для него-то это важно, это его жизненный принцип, то, на чем он стоит! Пускай стоит он на шаткой, неверной почве, придуманной…
