Николай Сумишин - Уроки
- Ромочка!
- Все хорошо, мама, успокойся.
- А я уже думала!.. Господи, что я только не думала!
Роман подошел и поцеловал мать.
- На заводе был... задержался... все прекрасно, все хорошо.
Мать, всхлипывая, пошла к кровати.
- Все хорошо, - повторил еще раз Роман.
МИТЬКА
Когда Надежда Станиславовна объявила о заседании комитета комсомола, Митька подошел к Хоме Деркачу и сказал:
- Есть одна просьба.
- Просьба? Ко мне? - Хома громко захохотал.
- Не будем родителей наших вспоминать, - спокойно произнес Митька, не глядя в нахальное лицо Хоме. - Не будем выносить их вражду на всеобщее обозрение.
- Твой предок моего подстрелил...
- Пусть они себе воюют, а нам что.
- И правда. Давай на комитет не пойдем.
"Не пойти на комитет? - взволнованно размышлял Митька. - А что? Пусть болтают о чем угодно, но без меня. Пусть Роман, если он такой храбрец, выслушивает их болтовню".
Митька даже улыбнулся с облегчением, - настолько простой выход из сложного положения подсказал Хома. "Не пойду, и все! Во всяком случае, не я виноват, не я заваривал кашу. Я больше свидетель и в какой-то мере потерпевший... короче, отбрешусь..."
- А знаешь, Тюха меня из школы выгоняет, - сказал Хома, когда шумный школьный двор остался позади. - Вчера пообещал.
- Пугает, - рассеянно ответил Митька: его сейчас больше волновали последние два урока, которые они решили пропустить. Таких поступков не так уж много в ученической биографии Митьки Важко, поэтому у него нет-нет да и появлялась мысль: "Что же мне будет за это?" Но понемногу его помыслами овладел Хома, тот самый Хома Деркач, с которым Митька еще недавно и разговаривать не хотел.
Хома плел что-то веселое о директоре школы, которого ученики прозвали Тюхой, а Митька в это время с удивлением отмечал, что с Хомой ему как-то легче, спокойнее, нежели с Романом.
- Куда мы топаем? - спросил внезапно Хома.
- Не знаю...
- Ну вот... А без мечты нельзя. Заглянем в скверик, покажу тебя Ваське. Ты в целом парень ничего. Мы сойдемся. А наши предки пусть воюют, ха-ха...
Голос Хомы зазвучал властно, с чувством неоспоримого преимущества.
- Пойдем, - тихо произнес Митька, хотя идти ему на свидание с этим бездельником и хулиганом Василием никак не хотелось. "А может, все получается к лучшему?.."
До заводского сквера оставалась какая-то сотня метров, когда Хома вдруг остановился, по лицу его пробежала тень недовольства:
- Не то! Для знакомства бутылку бы прихватить. Как думаешь?
- Н-не знаю. У меня вот два рубля.
- Слушай, а дома как? Самогонки не найдется?
- Не знаю. Когда-то отец привозил, может, где-нибудь и стоит. Надо посмотреть.
- Идем к тебе!
Они повернули в тихий безлюдный переулок.
"Отца дома нет, вот если бы еще матери не было. А то обязательно прицепится: почему не в школе?.."
На счастье, хата была на замке, и Митька, доставая ключ, облегченно усмехнулся. Он даже был намерен как-то пошутить, но почему-то не нашлось подходящего слова. Бутылку с самогоном он нашел в шкафу, быстро сунул ее в карман, запер хату, выбежал в переулок, где его поджидал Хома.
- А если Василия в сквере нет?
Хома взглянул на часы:
- Уже там. Дома нудно, понимаешь?.. И слушай, не будь вороной и не болтай лишнего, он этого не любит. Ясно?
- Яс-но, - ответил Митька, хотя и не совсем представлял, как это - не быть вороной.
Вскоре Василий, Хома и Митька сидели в заводском сквере. Скамейку надежно прятали от посторонних глаз густые кусты живой изгороди. Перед ними на газете лежали пирожки, хлеб, несколько помидоров и вяленая рыба. Василий загадочно улыбался, а Хома (он только что достал из кустов два стакана: "Мы их там прячем... на всякий случай") приговаривал:
- Ты, Мить, не думай, мы не такие, - и смеялся нагловато. - Водка для нас не самоцель. Водка стимулирует наш разум. Ну, вира! - Хома, вероятно, копировал своего наставника - Василия.
Митька взял дрожащими пальцами стакан с прозрачной жидкостью.
- А твой дружок? - Василий уставился в Митьку какими-то бесцветными круглыми глазами. - Тот ненормальный типик?
- Роман или кто? - Митька не мог понять, что от него хотят услышать.
- Пусть будет Роман. Он что?
- А что? - растерянно переспросил Митька и повернулся к Хоме.
Хома засмеялся:
- Раны зализывает.
- Угу, - подхватил Митька. - Он тогда лицо стер об асфальт.
- Ну-ну, - только и сказал Василий и налил себе еще.
Мимо них проходили за кустами рабочие, торопились на обед. Доносился смех, кто-то взволнованно говорил, что нет порядка в инструменталке.
Митька прислушивался к гомону на аллее, все еще держа стакан с самогоном - переставлял его из руки в руку, словно стакан обжигал пальцы.
- Ты чего? - толкнул его Хома.
- Греет, - вяло сказал Василий. - Ангина у твоего приятеля, - и добавил раздраженно: - Не хочешь, не пей. Дело хозяйское.
- Нет, почему же. Я выпью.
- И выпей, - прошептал на ухо Хома. - Не позорь... - А вслух сказал: Он со стаканом как с девчонкой. Целомудренный. - И нагло засмеялся.
Митька выпил. Наклонил голову, сцепил зубы, - нечем было дышать.
Хома ткнул в руки ломоть хлеба:
- Понюхай.
Митька стал жадно вдыхать кисловатый аромат хлеба. В груди жгло. Через грудь словно бы проходил ток - Митька чувствовал его необычное дрожащее тепло. Поднял глаза на Василия, встретил его насмешливый и хмельной взгляд, тихо засмеялся:
- Крепкий!
- Так себе, середнячок, - авторитетно бросил Хома и тоже взглянул на Василия, который держался солидно, с сознанием своего превосходства и молчал.
"Молчаливый тип, - думал о Василии Митька. - Нелюдимый, наверно. Сплошная загадка. А улыбка у него... словно что-то знает такое, чего еще никто во всем мире не знает. Наверно, тоже был когда-то трусом, не иначе. А потом победил себя - и появилась загадочная улыбочка на лице... Неплохо бы скопировать ее и для себя".
Митька стал улыбаться, и каждая последующая улыбка была непохожа на предыдущую. "Надо, наверно, перед зеркалом потренироваться..."
Вдруг Митька сказал, что хотел бы произнести слово. Хома был искренне удивлен. Он даже губы скривил, словно надумал свистнуть. Но Митьке было все равно. Он должен рассказать все-все о себе, о своих противоречивых мыслях.
- Вот скажи, Хома, кто такой Гальс?
"Действительно, кто такой Гальс? И к чему он здесь?" - удивленно подумал Митька и засмеялся:
- Я уже опьянел, ребята. Ей-богу!
- Оно и видно, - сказал Хома почему-то сердито. - Съешь пирожок и помолчи.
Пирожок так пирожок. Митька нехотя жевал твердый пирожок с повидлом и думал о том, что в его голове сейчас, как никогда, ясно, а сказать он ничего приличного не может. А ему очень хотелось задать кое-какие вопросы. Скажем, такой: "Хома, эй, Хома, почему ты из дому не убегаешь? С таким отцом я бы и часу не жил". Или такой: "Василий, а где ты работаешь? И когда, если не секрет?"
Василий, "загадочный тип", сидел напротив. Пирожок он уже съел и теперь ковырял спичкой в зубах.
"Немая компания! Гальса они, ясное дело, не знают. Хотя и я тоже забыл, кто он, этот Гальс. Почему-то лишь фамилия застряла в мыслях. Гальс, Гальс..."
Василий достал пачку сигарет "Пегас", протянул Хоме. Тот закурил, затянулся и даже глаза закрыл от удовольствия. Дым так и не вышел из него проглотил, наверно, его Хома.
- Смотри, и сигарету проглотишь, - хихикнул Митька.
- Ну? Какие будут предложения? - словно разбуженный Митькиной репликой, мрачно спросил Василий.
Хома вывернул карманы:
- Копейки... - толкнул Митьку. - Давай свои.
Митька достал два рубля. Хома схватил их и исчез в чаще заводского сквера. А они остались вдвоем - Митька и Василий. Митьке хотелось спросить, что они будут делать дальше, но не решился. Василий почему-то изменился, загадочная улыбка сошла с его лица, а взгляд, до сих пор насмешливый и равнодушный, стал отчужденным и горестным. Будто вспомнил он вдруг что-то особенное для себя, что-то такое, что приходит к человеку редко и не вовремя. Приходит нарочно, чтобы испортить хорошее настроение.
- А ты почему здесь? - спросил Василий, словно только сейчас увидел возле себя Митьку. Словно не было бутылки самогона, разговора о Митькиной ангине и о Романе.
Митька хотел засмеяться, перевести все в шутку, но взгляд Василия не позволял это сделать. Пирожок в руке задрожал, и Митька выбросил его в кусты.
- Я? Мы... мы... с Хомой...
- Держись-ка лучше, голубок, своего приятеля.
- Романа?
Василий смотрел на него презрительно.
- Ты о Гальсе спросил, а я подумал... ты же тогда побежал, товарища в беде оставил.
Митька почувствовал, что краснеет. Куда и девалась его смелость.
- Я? Мы... ну, безрассудство - лезть с кулаками на старших и намного сильнее. Я так думаю...
Василий еще какой-то миг смотрел на Митьку презрительно, потом в его круглых, как голубые детские мячики, глазах появились веселые искорки, и он захохотал. Громко и как-то ненормально. От этого спеха Митька не почувствовал облегчения, напротив, в груди его появился какой-то холодок. Он не знал, что произойдет через минуту, горло перехватило предчувствие беды.
