Вячеслав Шишков - Пейпус-озеро
Офицер усадил его в кресло, натер одеколоном виски, грудь, за ушами, накапал нашатырного спирта в стакан с водой.
- Пей, экий ты слабеха, - а сам опять проглотил залпом две рюмки коньяку.
Николай Ребров блаженно защурился, запрокинул голову на спинку кресла и весь куда-то поплыл, поплыл как в волнах. И плывет другой, знакомый, близкий, рядом, тесно, плечом к плечу. Говорит знакомо:
- Тебе легко. Мне трудней. А почему? Я - офицер. Вот, скажем, перебрались мы с тобой на тот берег. Схватили нас, тебе ничего - иди, а мне расстрел. - Юноша встряхнул головой и протер глаза. - Но я служить хочу, черти. Не убивайте, черти... Возьмите меня, используйте мои знания. Я верный рубака, и рука моя - кистень. Товарищи, каюсь, заблуждался. Товарищи! Я ваш... Посылайте меня на передовые позиции, в огонь, в пекло!..
Юноша видит сквозь туман: ад'ютант повалился перед китайской ширмой на колени и бьет себя кулаком в грудь, крича:
- Я, Петр Баранов, ломаю свою офицерскую шпагу, рву золотые погоны! Товарищи, верьте!.. Вот мое сердце, вот моя кровь, вся моя жизнь, - все отдаю вам, Республике, родине моей!.. Ведите!!
Поручик кричал надрывно, исступленно: слова его - огонь и кровь, лицо искривилось в жестоких муках. Юноше стало страшно. Он бросился подымать поручика.
- Дурак, - бранился тот, - мальчишка. Что ты, мальчишка, знаешь! Дурак, - и, пошатываясь, сам добрался до кресла.
Юноша накапал в рюмку нашатырного спирта:
- Петр Петрович, примите, будьте любезны.
Поручик плаксиво улыбнулся, выплеснул из рюмки бурду и налил вина. Потом снял с мизинца перстень, стал надевать на горячий розовый мизинец юноши.
- Что вы, Петр Петрович!
- Бери, бери, бери! Без рассуждений... Вот часы... Суй в карман... В дороге пригодятся... Что?
- Вы ж сами... Вам самим...
Он вытащил из-под кровати пыльный чемодан, опрокинул содержимое на пол:
- Садись, давай делить... По-братски, как коммунисты. На носки, новые, теплые, пригодятся... На фуфайку, на кальсоны... Нессесер не дам, надо... Мыло! На мыло... Рррезеда...
Пили, пели, целовались. Плавал дым, плавала и кружилась комната, всплывали одна за другой, как привидения, человеческие фигуры, кричали, грозили, топали:
- Ах, какой безобразий... Какой безобразий!..
Потом хозяин и гость шли в обнимку сквозь лес к могиле Кравчука. Было тихо, месячно, но лес неизвестно почему шумел и мотался, как пьяный. От этого сплошного шума юношу бросало в стороны и в голове гудело.
- Петр Петрович, мы ввыпивши...
- Николаша, друг, младенец! Вниманье, декламирую:
Бурцев! Ера, забияка,
Собутыльник дорогой
Рради ррома и арака
Посети домишко мой!..
- Эх, Николаша, вечная память Кравчуку! Пой!.. "Заму-у-чен в тяжо-о-лой неволе, ты сла-а-вною смертью погиб..." Пой!.. Ну и дурак был покойничек... Глуп как... как хохол. Что?
Тыкаясь носами в холодное дерево, целовали могильный крест, клялись в верности новой России и, охрипшие, обессилевшие, плелись домой. Николаю Реброву было жарко, хотелось кинуться в снег. Поручик крепко держал его за руку. Когда проходили через плотину игрушечной мельницы, поручик запел:
Прощай, мой мельник дорогой,
Я ухожу вслед за водой,
Дале-око, далеко...
Николай Ребров остановился и взглянул в прыгавшее лицо ад'ютанта.
- Вот и вы плачете, Петр Петрович.
- Это во мне Шуберт плачет, Еган Шуберт. Знаешь, чья это песенка? - и ад'ютант наскоро провел рукавом шинели по глазам. - А я ухожу, брат... Чувствую, что так... Крышка!.. Ухожу, брат, ухожу... "Дале-о-о-ко, далеко" - с чувством пропел он, повалился в сугроб и зарыдал.
Глава XV
Конфликт улажен
Николай Ребров смутно припомнил все это на другой день утром. На мизинце дорогой перстень, в кармане золотые часы.
- Надо сейчас же отнести обратно и извиниться перед поручиком. Милый, родной Петр Петрович.
Юноше сделалось невыносимо жаль его. Какой он, правда, несчастный. И как хорошо, что он тоже решил бежать с их партией.
Соседние койки были пусты, но юноше не хотелось вставать. А чорт с ней, с канцелярией. И только в первом часу он направился к поручику Баранову. Но поручик Баранов в это время был в доме баронессы. Он в парадной походной форме - перчатки, шашка через плечо - в рейтузах же притаился браунинг.
- Ах, как это кстати, поручик!.. А я только что за вами хотела послать, - испуганным голосом сказала баронесса громко, а шопотом, чтоб не слышали генерал и ротмистр Белявский: - прошу вас об'яснение отложить. Да?
- Не беспокойтесь, - так же тихо ответил он, целуя ее руку.
Генерал взял конем двух пешек - шах королю! - и к Баранову:
- А-а!.. Поручик... Очень рад, очень рад... А меня чествуют сегодня. Вот баронессушка-затейница... Радехонька, что я уезжаю.
Партнер генерала, ротмистр Белявский, поднялся из-за шахматного столика и стоял браво, каблук в каблук. Его румяное лицо с седеющими баками и с высоким лоснящимся лбом надменно улыбалось. Подавать или не подавать руки? - и подал первый. Рука поручика Баранова небрежно, как бы мимоходом, коснулась его холодных пальцев. Ротмистр нервно сел. Его глаза растерянно забегали по шахматной доске.
- Шах королю, Антон Антоныч! - повторил генерал с задором игрока и закряхтел. - А ну! А ну!..
Звяканье шпор четко гранило шаги поручика Баранова.
- Королю шах, а ротмистру, кажется, мат, - едва скрывая раздражение, сказал он.
- Что? Пардон, в каком смысле? - правая бровь Белявского приподнялась и опустилась.
- Ваши полосатые брючки и клетчатый смокинг очень идут к вашей фигуре, - сказал ад'ютант, - во всяком случае - мундир не будет скучать о вас, как об офицере.
- Что вы этим хотите сказать?
- Господа! Что за пикировка?.. - на ходу прошуршала хозяйка юбками. Я в момент, в момент.
- Да, да, - повел плечами генерал. - При чем тут? Ваш ход, Антон Антоныч. Прошу!
Белявский растерянно-нервным жестом поправил белейшие манжеты, как бы собираясь схватиться в рукопашную, и к поручику:
- Нет, что вы этим хотите сказать?
- Я хочу сказать, - хладнокровно пыхнул облаком дыма поручик Баранов, - что ваш предшественник, барон фон-Берлауген, был, видимо, выше вас: брючки чуть-чуть вам коротковаты.
- Пардон, генерал, - и бывший ротмистр Белявский величаво поднялся, ударил взглядом по поручику, и так же величавочеткой, нервной поступью, чуть поводя локтями, скрылся за портьерой.
Поручик Баранов зловеще улыбнулся:
- Извините, ваше превосходительство. Я решил с ним посчитаться.
- Только не в моем присутствии... Увольте, увольте... И не здесь и не сейчас... - замахал руками генерал и затряс головой как паралитик. Слушайте, поручик, поручик!
Но... за всколыхнувшейся портьерой раздался серебристый лай Мимишки. Генерал поднялся и, растирая отсиженную ногу, болезненно закултыхал по опустевшей комнате.
- Можно? - остановился поручик на пороге будуара. Баронесса сидела против венецианского, в серебре, зеркала, спиной к поручику Баранову и освежала пуховкой свое сразу осевшее лицо. Сбоку от нее нахохлившимся индюком стоял Белявский. Он левую руку заложил в карман, а правой округло жестикулировал и, захлебываясь, что-то невнятно бормотал. - Можно?
Баронесса пружинно встала и так быстро повернулась, что ниспадающие до полу шелковые ленты ее платья взвились и хлестнули воздух. Она крепко оперлась локтем о старинную с бесчисленными ящичками шифоньерку, запрокинула навстречу поручику голову: - Ну-с? - и закусила дрогнувшие губы. Глаза Белявского метнулись от нее к нему. Он вынул платок и осторожными прикосновениями, словно боясь размазать пудру, стал вытирать свой вдруг вспотевший лоб.
- Извините, баронесса, - начал поручик ровным голосом, силясь казаться спокойным. - Вы изволили в своем любезном письме поставить мне ультиматум: или - или.
Баронесса закусила губы крепче, и глаза ее округлились страхом, как будто над ее головой взмахнул топор. Белявский бессильно опустился на ковровый пуф, в его руке дрожал золотой портсигар с баронской короной.
- Спокойствие, баронесса, не волнуйтесь, - изысканно-вежливо поклонившись, сказал поручик. - Я буду лаконичен. Мне вас жаль, баронесса. И только поэтому, пользуясь правом нашей прежней дружбы с вами, я считаю долгом заявить, что сей человек - подлец.
Баронесса враз опустила, вскинула руки, скомкала и разорвала платок.
Мимишка, злобно тявкнув, бросилась на трюмо, где отразился вскочивший и бестолково замахавший руками Белявский.
- Как? Что? Вы ответите! Ответите! - выкрикивал он заячьим, трусливым визгом.
- Да, отвечу, - спокойно сказал Баранов, однако его подбородок стал тверд и прям, а рот скривился. - Если б не было здесь дамы, я немедленно ответил бы вам пощечиной. Во всяком случае, эксротмистр, я в любой час дня и ночи к вашим услугам, - поручик сделал полупоклон. - Предупреждаю, что если до завтрашнего вечера не последует с вашей стороны вызова - я вас убью. Честь имею кланяться, баронесса.
- Интриган! Неуч! Грубиян! - прерывая его речь, топала баронесса стройной, в шелковой паутине, ножкой, и...
