Ирина Ратушинская - Серый - цвет надежды
Ну а теперь наступило время расправы. Пришла ликующая Подуст во главе небольшого отряда дежурнячек и уголовниц из больничной зоны. Уголовницы несли тяпки, мешки и лопаты - и мы поняли: все, конец нашему огороду! Как мы будем себя вести - мы договорились заранее: не просить, не кричать, физически не препятствовать. Просто выйдем все вместе, встанем у них над душой - и будем молча смотреть. Только Раечке лучше остаться в доме, ей это зрелище всего тяжелей, огород - ее детище, мы же только помогали копать-носить-поливать. Но не прочувствовали все же так, как она, каждую былинку, каждую морковочку! Итак, Раечка остается внутри, а мы все слышим приподнятый голос Подуст:
- Ну что, женщины, в последний раз: наденете нагрудные знаки?
И потом:
- Копайте!
Уголовницы берутся за работу. Обдирают овощи в мешки, крошат тяпками растения (только зеленые брызги летят), перекапывают грядки, чтоб - ни корешка! Подуст суетится и командует. Все остальные молчат. Уголовницам неловко, а попробуй не послушайся Подуст - она в больничке личность всемогущая. Дежурнячки не копают, стоят столбами и только головами качают. Им тоже жалко нашего огорода: они-то сами заядлые огородницы и понимают, что это значит - растить на песке. Они ко всей нашей возне относились с огромным уважением, да и к Раечке сколько раз обращались - то за консультацией, то за невиданными в Мордовии семенами. И сами нам семена тайком таскали: то репку, то морковку. Особенно их восхищала наша тыква она выросла такая огромная, что побеги и листья лезли прямо в запретку. И как же они заботливо, проходя по запретке, заворачивали эти побеги обратно! А казалось бы, что стоило садануть по мятежному листку ногой. Но нет, только смеялись:
- Тыква у вас зна-атная! Ишь какая - на свободу просится! Глядите убежит!
Выдрали нашу тыкву со всеми корнями, запихнули в мешок, и Подуст имела наглость еще скомандовать:
- Лазарева! Помогите нести!
Наташа вспыльчивая, может и взорваться, но тут молчит. Только подбородок заостряется. Уголовницы переглядываются с восторгом: надо же, политички эту Подуст ни во что не ставят! У дежурнячки Сони уже глаза на мокром месте - уж очень впечатляющая эта картина погрома! И нас ей жалко, и растений; такое было все пышное, а теперь что? В общем, все проходит не так, как хотела Подуст. Молчаливое осуждение приведенного ею отряда нарастает, и вот уже одна из уголовниц бросила тяпку.
- Хоть в ШИЗО сажайте, а я пошла, не могу!
А упиться видом наших страданий не удается. Мы демонстративно бесстрастны, только жжем ее глазами. Наконец они уходят, оставив разоренный участок. Грядки Владимировой (ей мы выделили отдельные) остаются, впрочем, нетронутыми.
Раечка уходит плакать в дровяной сарай: сердце - не камень.
Мы переживаем уже не так за огород, как за нее. Но у каждой из нас раньше или позже был в зоне свой звездный час - Раечкин наступил в тот день. Отплакавшись, еще с красными пятнами на щеках, она достает припрятанные про запас семена и - по изуродованной, разоренной земле засевает снова! Не все, конечно, только то, что может взойти до заморозков: дикий лук, укроп... Мы молчим в немом восхищении. Вот это характер! Потом кидаемся помогать. К вечеру нет уже голых безобразных ям: свежие, ровненькие грядки, рассаженные на них уцелевшие побеги... Соня, пришедшая поохать и посочувствовать, только крякает:
- Ну, Руденко, ты даешь!
А как же! Не будет в Малой зоне голой земли! Наперебой утешаем Раечку: она особенно убивается, что не позволила вчера надергать морковки - хотела, чтоб еще подросла. Да Бог с ней, с той морковкой! Не пропадем!
Владимирова, кстати, чувствует себя тоже нехорошо. К вечеру она приходит с заявлением: все семена и рассаду она получила от нас - так вот, как бы мы к ней ни относились, а обязаны теперь взять у нее семена и рассаду, которые она нам выделит. Она не виновата, что ее грядки не тронули! Молчаливо признаем ее правоту и берем. Что это? В нашей "Птичке" (так мы ее зовем между собой) проснулось что-то человеческое? Но есть ли на свете хоть одна безнадежно исковерканная душа, в которой бы ничего человеческого напрочь не было? Время покажет.
Но не надо забывать о наших "воспитателях". Зря, что ли, Подуст трудилась - собственноручно дергала нашу зелень? Мы долго вспоминали, как она, войдя в раж, подавала пример уголовницам: выдирала из вазона декоративные перцы. Ведь должна же воспитательная работа с нами давать какие-то результаты! И, в конце концов, что мы все, Подуст да Подуст! Не она же изобрела нагрудные знаки! А кто? Вот они пусть и знают наше к этому изобретению отношение и не изображают, что они тут ни при чем! А то уж очень легко свалить потом все на мелкую офицерскую сошку. И мы отправляем коллективное заявление.
В Президиум Верховного Совета СССР
от женщин-политзаключенных, находящихся в Мордовском лагере ЖХ-38513-4 (Малая зона)
ЗАЯВЛЕНИЕ
Мы, женщины-политзаключенные Малой зоны, отказывались и отказываемся носить на одежде бирки (нагрудные знаки). 10 августа от лица администрации лагеря нам было сказано, что либо мы наденем эти бирки, либо до конца срока будем лишены права покупать еду, а также лишены всех свиданий.
Принудительное ношение опознавательных знаков унижает человеческое достоинство, что признано всей мировой общественностью, в частности, на Нюрнбергском процессе. Советское законодательство утверждает, что "исполнение наказания не имеет целью причинение физических страданий или унижение человеческого достоинства" (ст. 1-я ИТК РСФСР).
В связи с этим мы считаем нужным поставить советские власти в известность о том, что мы не намерены выполнять те требования режима, которые носят издевательский или аморальный характер.
Мы отстаиваем свое естественное человеческое право объединяться в своих действиях и заступаться друг за друга, а также за других заключенных.
Мы призываем советские законодательные органы отменить нагрудные знаки во всех лагерях Советского Союза, а пока отменяем их для себя в Малой зоне и готовы принять на себя все возможные репрессии.
Эдит АБРУТЕНЕ, Галина БАРАЦ, Ядвига БЕЛЯУСКЕНЕ, Татьяна ВЕЛИКАНОВА, Наталья ЛАЗАРЕВА, Татьяна ОСИПОВА, Ирина РАТУШИНСКАЯ, Раиса РУДЕНКО
Конечно, на это заявление нам никто не ответил. Да и к чему было нашему правительству отвечать за существующие в стране законы? Они же у нас такие застенчивые!
События тем временем раскручиваются дальше. Игорь присылает письмо, что собирается приехать на короткое свидание - то самое, от двух до четырех часов через стол. А письмо, конечно, идет через цензуру, и администрация знает о таком намерении раньше меня. Я досадую: приезжал бы неожиданно тогда, может быть, не успели бы лишить свидания! А так - какие шансы? Но пока не лишили - все же готовлюсь: обдумываю, что и как скажу, чтоб не прервали разговор, а он все понял. Забочусь: в чем пойду на свидание? Когда в лучшем случае видишься с мужем три раза в год - так хочется быть красивой! Наши принимают в этом горячее участие. Пани Ядвига добывает из "бабушкиных тряпок" Бог весть какой давности юбку из матрасной ткани. Не беда, что юбка заляпана машинным маслом, пани Ядвига со свойственным ей терпением оттирает эти пятна с мылом, а потом еще вымачивает юбку в хлорке. Юбка становится однородного светло-серого цвета. Татьяна Михайловна вытягивает давно припрятанный для особого случая кусок "полосочки". Эту полосатую ткань лет пять назад выдавали нашим для пошива форменной одежды. Потом официальная летняя форма изменялась: белые ромбы на синем, а "полосочка" так и ждала своего дня. Из этой ткани я сооружаю себе блузку украинского покроя. К предполагаемому дню приезда Игоря Галя накручивает мне волосы на бигуди и делает роскошную прическу.
Еще бы! Каждое свидание в зоне - событие, и мы снаряжаем идущую на свидание, "как невесту", обязательно срезаем цветы на букет для родных, и все вместе провожаем до ворот, и машем вслед... Лишь бы их давали, эти свидания!
Как бы не так: на следующий день мне приносят постановление о лишении свидания. Мол, я накануне выходила в ларек с нарушением формы одежды - без косынки. Несмотря на трагичность известия, первая наша реакция - смех. Дело в том, что вчера я как раз была единственная, кто пошел в ларек в косынке! И не потому, что рвалась соблюдать форму одежды, а просто из-за бигуди! Только накрутила мне Галя кудри - а тут как раз входят дежурнячки.
- Женщины, в ларек!
Это значит, надо выходить из зоны и топать в ларек по территории больницы. Ну я косынку и повязала, чтоб эти злосчастные бигуди прикрыть; так-то мы косынок обычно не носим.
Смех смехом, а ложный рапорт о "нарушении" налицо, и лишение свидания явно незаконно. Что делать? Зона решает - забастовка! Меня тысячу раз могли бы лишить свидания, так сказать, законным путем - за тот же самый нагрудный знак, и были бы формально в своем праве. Но сейчас они попались на собственном вранье - и мы рады это не спустить. Чин чином пишем соответствующие заявления, и в зону прилетает встревоженный начальник лагеря (тогда еще Павлов). Уличенная нашим общим свидетельством дежурнячка Татьяна Лобашкина, написавшая рапорт, пытается выкручиваться, но чем дальше - тем яснее - ей этот рапорт написать велели. Кто? Павлов утверждает, что не он. Значит, Подуст? Или КГБ? Короче говоря, Павлов, для порядку пригрозив, неожиданно отменяет постановление:
