Захар Прилепин - Грех
Начали подходить первые посетители. Деловитые молодые люди, строгие бледные девушки: привычная ночная публика, все еще трезвые и вполне приличные. Едва ли кто-то из них может нас всерьез огорчить. Молодые люди слишком твердо несут на лицах выражение уверенности - но это как раз и успокаивало. Чтобы обыграть их, достаточно поколебать на секунду их уверенность. Здесь вообще надо работать предельно быстро и агрессивно. Драка начинается с резкого шума: что-то громко падает, стол, стул, посуда, иногда все это разом. Мы срываемся на шум. Сема всегда работает молча, я могу прокричать что-нибудь злое: “Сидеть всем!”, например, хотя сидеть вовсе не обязательно, и, может быть, даже лучше встать. Цепляем самых шумных и - вышибаем. За двери. Эти секунды по дороге от места драки к дверям - самые важные в нашей работе. Здесь необходим злой натиск. Человек должен понять, что его буквально вынесли из кафе, - и при этом ни разу не ударили. Он теряет уверенность, но не успевает разозлиться. Если мы его ударим - он вправе обидеться, попытаться ударить в ответ. Влипнуть в драку с посетителями - пошлое дилетантство. Мы стараемся этого себе не позволять, хотя не всегда получается, конечно. Я слышал, что в соседних клубах были ситуации, когда злые пьяные компании гасили охрану, изгоняли вышибал с разбитыми лицами на улицу. Я бы очень тосковал, когда б со мной случилось такое. Но, признаться, в этом нет ничего удивительного: на всякого вышибалу обязательно найдется зверь, который и сильней, и упрямей; тем более если этих зверей - несколько. А нас с Молотком - двое. На такой клуб и четверых мало, но Лев Борисыч, наш, я говорил уже, хозяин, бесподобно экономен. Молодые люди показывали нам билеты - синие полоски бумаги, с оттиском печати и ценой. Сема веселыми глазами косил на девушек. Как всегда стремительно вошел, легко пронося огромный живот, Лев Борисыч; еле заметно кивнул нам, рта для приветствия не раскрывая. Молоток поздоровался с ним, безо всякого, впрочем, подобострастия - он вообще приветливый. Я смолчал, даже не кивнул в ответ. Лев Борисыч все равно так быстро проходит, что я вполне могу поздороваться с ним, когда он меня уже не видит, открывая дверь в помещение клуба. Вот пусть он думает, что все именно так и обстоит: передо мной давно машет стеклянным туловом тяжелая дверь, с трудом разгоняя тяжелый запах одеколона хозяина, а я еще произношу свое “…аствуйте… ысович!..” Куда он спешит, никак не пойму. Всю ночь будет сидеть в кабинете с чашкой кофе, изредка пробираясь в конторку билетера, прибыль подсчитывая, и выглядывая на улицу: кто там еще подъехал. Неужели для столь важных занятий нужно так торопиться? Иногда Лев Борисыч выходит в зал, стараясь быть как можно незаметнее; и если начинается драка, он исчезает беспримерно быстро. Зато он знает обо всем, что происходит в клубе, например, сколько я выпиваю кружек пива за ночь или сколько воруют бармены за тот же промежуток времени - и не выгоняет барменов ежедневно затем, что и новые тоже будут воровать. Впрочем, штат все равно меняется постоянно, только нас с Молотком не трогают. Может, оттого, что мы и не держимся особенно за эту работу, а может, потому, что мы еще ни разу не облажались. Я так давно обитаю в ночном клубе, что забыл о существовании иных людей, помимо наших посетителей, таксистов, нескольких бандитов, нескольких десятков придурков, выдающих себя за бандитов, проституток и просто беспутных шалав. Несмотря на то что я вижу всю эту публику еженочно, я представления не имею, чем они занимаются, откуда берут деньги. Ну с проститутками и таксистами все более-менее ясно, а остальные? Я здесь работаю каждый день, но пить сюда не приду ни за что: в клубе за пятнадцать минут можно оставить столько, сколько мне хватит на неделю житья. Взяли бы они меня к себе, эти щедрые люди, я бы их охранял за дополнительную плату, мне все равно. И Семе. Какое нам дело до вас. А вот им до нас очень часто дело. Многие как думают: вышибала он для того и создан, чтобы помериться с ним силой и дурью. Главное - набраться всерьез и потом идти к нам в фойе: “А чего мы так смотрим? Хотим меня вышибить? А я с друзьями…” Но и эти, конечно, не самые проблемные клиенты. Проблемы могут быть вот с теми, кто мимо нас с Молотком сейчас прошел. Пять человек, в дверь только бочком, плечи, большие руки, и тяжелое спокойствие на лицах. Они нас даже не заметили - это всегда и напрягает. Одеты в куртки и легкие свитерки - и при этом, говорю, плечи. У меня тоже плечи, но на мне два свитера и “комок”, оттого и плечи. Молоток покрупнее, конечно, но и он не конкурент им. Он даже не стесняется в этом признаться: - Видел? И головой покачивает. Молоток, конечно, не испугается и будет стоять до последнего, если что. Но шансы-то, шансы - никакие, да. Мы с Молотком называем их: “серьезные люди”. Никогда не упьются до неприличия. Сидят за длинным столом, отгороженным тяжелой шторой, в углу клуба, подальше от танцзала. Разговаривают неспешно, иногда смеются. Лев Борисыч обходит их стороной. Его подозвали как-то, вполне приветливо. Лев Борисыч присел на краешек лавочки и сидел, словно он воздушный шар придавленный - только и искал повода, чтоб вспорхнуть и улететь. Так и сделал, едва от него отвернулись, пробурчав что-то о делах или звонке: кто-то звонить должен. В три часа ночи, ну. Они приезжают редко, раз в месяц, наверное, и каждый раз я удивляюсь, насколько ощутимо исходит от них ясная человечья мощь. “И на женщин внимания не обращают”, - отметил я, глядя, как они привычно рассаживаются за шторкой, передвигают стол, словно у себя дома. Не обращают внимания вовсе не потому, что женщины им неинтересны, но потому, что женщины у них уже есть, любые. Вручили стоявший на столе графин с цветами подошедшей официантке и даже не сказали: “Унеси”, - она сама, постояв мгновенье с графином в руках, догадалась.
***В танцзале врубили музыку. Первая пара молодых ребят прошла туда, нерешительно: как входят в воду. Ничего, через полчаса все расслабятся. Иногда, под утро, я вхожу в танцевальный зал и, совершенно отупевший, смотрю на красных и подвижных людей. Возникает такое же ощущение, как в детстве, когда горячий и ошалелый, пять часов кряду штурмовавший снежную горку, ты вдруг выпадаешь из игры и минуту смотришь на всех удивленно: кто мы? отчего шумим? почему так звенит в голове? “Как же странно эти люди ведут себя, - думаю я, уставший, утренний, сонный, глядя на спины, затылки, ноги, ладони. - Они же взрослые, зачем им так размахивать руками, это же глупо…” Но на другой день снова иду на работу, почти забыв это ощущение. И если помню его, то не понимаю, не могу прочувствовать. - Тебя зовут, - сказала мне секретарь Льва Борисыча, просунув меж стеклянных дверей птичью, черную, маленькую головку с яркими губами. Ни разу меня не вызывали ко Льву Борисычу. - Что это вдруг? - спросил я весело у Молотка. Он сделал непонимающее лицо. Мы оба подумали, что, наверное, проштрафились. Только не совсем понятно, когда это случилось. Я спрыгнул с табуретки, толкнул дверь и сразу увидел, что Лев Борисыч уже идет ко мне и машет издалека рукой: не ходи, мол, сам, сам буду сейчас. - На улице, на улице поговорим, - сказал он негромко; у него есть привычка каждую фразу повторять по два раза, словно проверяя ее вес: не слишком легка ли, не слишком ли дешево он ее отдал. Мы вышли и несколько секунд двигались молча, отходя от дверей клуба, от людей, куривших у входа. Я косился на живот Льва Борисыча: “Не мерзнет ведь… - думал, -…в одной рубашке…” - Я могу надеяться на конфиденциальность, Захар?.. На конфиденциальность нашего разговора? - Безусловно, - произнес я, постаравшись сказать это очень серьезно, и даже проникновенно. - Хорошо, хорошо… Мы же работаем вместе, я вижу, как вы работаете. Меня устраивает ваша работа, устраивает. Есть какие-то мелочи… мелочи… Но в сущности все устраивает… - Лев Борисыч говорил все это быстро, глядя в сторону, в кусты, на асфальт так внимательно, словно хотел найти оброненную кем-то монету. - И мы хотим расширяться… Пришло время, есть возможности. Красный фонарь, понимаете? У нас здесь будет красный фонарь. Я хотел бы, чтобы вы возглавили охрану заведения. Ну, понимаете, бывают всевозможные… эксцессы… эксцессы. Да? Здесь он впервые взглянул на меня, кратко и внимательно. - Я согласен, - ответил я просто. Меня это почему-то развеселило. Охранник бардака, об этом ли мечтала моя мама… Замечательная работа. Замечательная - с двумя “ч”. - Хорошо, хорошо, - сразу перебил меня Лев Борисыч. - Нам, наверное, нужно будет расширить штат. Я просто не хотел бы, чтобы вы уходили из бара, - вы опытный. Мы возьмем человека… У вас нет на примете? На примете нет человека? Мы возьмем. Одного. Подумайте. И Лев Борисыч ушел. Я закурил, - не идти же мне за ним, след в след. Повозил ботинком воду в луже. Мне посигналили, я оглянулся: из-за поворота, включив ближний свет, медленно вывернул джип, очень мощный, с московскими номерами. Водитель, брезгливо глядя на меня из-за стекла, сделал резкий жест: одновременно поднял вверх ладонями руки. “Чего стоишь, тормоз!” - означает этот жест. Джип в это время катился на нейтральной скорости, но я не уходил. Надо было сделать слишком быстрое движение, чтобы дать проезд: мне не пристало двигаться поспешно, я не официант. Водитель вдарил по тормозам, когда джип уже почти наехал на меня - все это, впрочем, продолжалось не более двух секунд. Я сделал два шага в сторону с дороги, ступив в грязь на обочине. Джип проехал мимо. Водитель на меня не смотрел. Из джипа, увидел я, двигаясь вслед, вышли двое мужчин - один совсем невысокий, но очень подвижный, потирающий руки, беспрестанно поворачивающий в разные стороны маленькую голову на крепкой шее. И даже по затылку, казалось, видно, что он часто, много улыбается. “Машин сегодня много как”, - заметил я, подходя к клубу. Молоток любопытно смотрел на меня. - Ну, чего? - спросил он веселым шепотом. - Блядский притон собираются здесь открывать, - ответил я, сразу наплевав на свои обещания Льву Борисычу. - И что? - не понял Молоток. - Хотят не только, чтоб девочки работали, но и мальчики. Они сейчас пользуются спросом. По поводу тебя спрашивал. Напрямую постеснялся к тебе обратиться. Ты как? Не хочешь подработать? - Да пошел ты! - Молоток захохотал, и я тоже засмеялся. - Охрана им нужна, - сказал я серьезно, но не согнав еще улыбку с лица. - А чего нет? - весело отозвался Молоток. - А какая разница! Зарплату прибавят нам? - Прибавят, - уверенно ответил я и сразу вспомнил, что про зарплату Лев Борисыч ничего не сказал, даже не намекнул. - Где у вас тут штык? - спросил новый посетитель, немного поддатый, с усиками, улыбчивый, но с неприятной придурью во взгляде. Лет, наверное, сорока. - Какой штык? - спросил Молоток. - Ну, билетик наткнуть, - криво улыбаясь, ответил мужик. Молоток неприязненно взял у него билетик, скомкал и бросил в мусорное ведро. Мужик застыл с улыбкой на небритом лице. - Заходи, заходи, что стоишь, - приветливо отозвался Молоток. “Молодец, Семка”, - подумал я весело, но по выражению, с каким мужик зашел в клуб, понял, что на этом все не закончится: он еще вернется, придумав ответ для нас. Я покурил два раза, перекинулся парой шуток с Молотком, вместе мы оценили сегодняшних стриптизерш - их привезли на машине, они прошли мимо нас быстро - всегда проходят быстро, никогда не здороваются, неприветливые. Большая сумка у каждой на плече. Все время думаю, что там у них в сумках, если они на сцене появляются в распашонке и юбчонке, которые мне в карман поместятся. Ну, туфельки еще - и все… Стриптезерши были безгрудые и вблизи вовсе не красивые - причем тем самым, редким типом некрасоты, о которой женщины догадываются сами. Такие лица часто бывают у провинциальных проституток.
