Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева
«Лена… — подумал Палашов. — А ведь вчера, когда это случилось, я был счастлив».
Он уставился на Милу, которая замерла в ожидании напротив него. Утонул в огромных напуганных округлившихся глазах. Свободной рукой Женя немедленно прижал её к себе. Она — самое ценное, самое важное и нужное. Всегда. Всегда.
— Володя, напомни адрес. Я к тебе сейчас приеду. Соберись! Приведи себя в порядок! Твоё место рядом с ней, что бы ни случилось, понял? Обязательно меня дождись!
— Жду. — Мила тоже услышала ответ.
Евгений прервал соединение, положил телефон и принялся с отчаянием, передавшимся ему от Володьки, гладить и целовать Милу.
— Родная, — шептал, задыхаясь, — у моего товарища беда. Его беременная жена попала в аварию. Я должен ему помочь. Он растерян и раздавлен. Его нужно собрать. Я вернусь сразу, как только сделаю всё, что должен.
Он отстранился и посмотрел ей в глаза.
— Ты поняла меня? — спросил уже в голос.
Мила кивнула. Вот он — её Женя. Она должна понимать, что так будет всегда. В любую минуту он будет вот так срываться и нестись на помощь. Он будет уходить и возвращаться, уходить и возвращаться, а она провожать, ждать, встречать.
Он с жаром обнял её:
— Ты не представляешь, как я тебя люблю…
Он замер, напитался ею, а потом огромным усилием воли оторвался.
— Я скоро.
И начал быстро собираться. Мила смотрела на него, раздираемая двояким чувством: повиснуть на нём и никуда не отпускать, довольствоваться хотя бы редкими ни к чему не обязывающими встречами — что угодно, как угодно, лишь бы бывать рядом. И счастлива она была бы даже от дружбы с ним, от простых мимолётных встреч. Он не может принадлежать только ей и целыми днями держать её за руку. Но как же, как же хочется удержать его! Она приковала себя к полу и твердила сама себе: «Верь ему. Верь ему. Верь ему».
На сборы ушло не больше десяти минут. Прощальные объятия и поцелуй в макушку. Маленькая растерянная девочка на пороге квартиры, закрывающая за ним дверь. Не хочется уходить. Ох, как не хочется!
Скорая помощь могла позавидовать скорости, с которой Палашов добрался до Комиссарова. Помогло и то, что день был воскресный.
Время ожидания перед чёрной дверью в квартиру Комиссарова показалось Евгению вечностью. Наконец она распахнулась, и перед Палашовым предстал обнажённый по пояс Володька. Вот он: лицо осунулось, глаза потухли, пена для бритья — на левой половине лица. Беглый осмотр товарища позволил заключить, что тот порядочно похудел с той поры, когда они последний раз встречались. На руках до локтей красовались синяки и ссадины. Прочитав немой вопрос в глазах Палашова, Владимир ответил, действуя на опережение:
— Мотоцикл доламывал. Больше она на него не сядет. Или я ей не муж. Машину куплю взамен.
Комиссаров стал заметно спокойнее. Впустил, закрыл за товарищем дверь.
— Нормальные мужики, когда женятся, поправляются, а ты наоборот исхудал, — отметил Палашов, продолжая разговор в бежевых стенах коридора.
— Так то — с нормальными жёнами. Знаешь, как я у неё в телефоне записан? Не Пупсик, не Пончик как-нибудь. Я у неё Комиссар Ладо, представляешь? Это всё равно, что тебя Палаш Жека записать.
Палашов не смог удержаться от смеха, заставив и Володьку скупо улыбнуться.
— Оригинально, между прочим! Как персонаж из фильма. А мой вариант, вообще, как пиратская или бандитская кличка звучит.
— Только по Комиссару, наверное, и догадались, что это про мужа. Слушай, рожа у тебя!.. Девицу всю ночь ублажал?
— Не-а. Младенца укачивал. Колики у него. Как раз по ночам.
— Когда ж ты успел ляльку состругать? Это у графинечки у твоей?
— Да.
— Так она с приданным?
— Не только её приданное, но и моё наследство. От парня шестнадцатилетнего. Ладно. Рожу добрей и заканчивай копаться. Поехали уже!
Володька пошлёпал в ванную, а Евгений сбросил туфли и пошёл по квартире, встречая повсюду последствия Володькиного гнева: разбросанные по полу вещи, осколки вазы и пепельницы, стулья вповалку (у одного отбита ножка), фотография с Леной в разбитой рамке, ополовиненная бутылка водки на полу посреди комнаты. Первой Палашов поднял фотографию, вынул из разбитой рамки и положил на тумбочку. Две сияющие мордашки на ней очень хорошо и органично смотрелись вместе. Затем поднял уцелевший стул, аккуратно развесил на нём подобранные рубашки, брюки, Ленин шёлковый халатик. Отнёс водку в холодильник, который будто пережил нашествие саранчи.
— Палашов, ты чокнутый! — воскликнул Володька, застукав наполовину перемывшего посуду Евгения у раковины. — У вас там в Венёве все такие, что ли?
— Паузу заполнял, пока ты собираешься, — невозмутимо объяснил Евгений. — А вы не живёте вместе, что ли?
— Женя, они же кино снимают, забыл? Она всё время на съёмках. Вещи никак не перевезёт ко мне. Некогда и некогда.
— Евгений выключил воду, повернулся и увидел Комиссарова во всей красе. Он был в чёрных джинсах и свободной чёрной футболке, с которой сердито смотрел медведь с окровавленной лапой, а кровавая надпись под ним гласила: «Русские не сдаются!»
— Не знал, что у тебя есть подобные вещи и ты их носишь.
— А то! Как ты хотел, если у меня жена беременная на мотоцикле рассекает? Её подарок.
— Может, тебе рубашку с длинным рукавом надеть? — осторожно предложил Палашов.
— Нет уж! Если она в сознании, пусть сразу увидит, как я её ненавижу!
— Дурак! — усмехнулся Евгений. Он-то видел, как Володька Ленку обожает.
Они покурили на дорожку и выдвинулись. Во дворе галдели детишки, оставшиеся на лето в городе. Машин на улице было меньше обычного.
— И как оно? — спросил Володька, когда «девяточка» тронулась с места и выехала на улицу.
— Неземное блаженство! Перевёз её к себе. Да мы сегодня только третий день вместе. Седьмого сентября распишемся в Измайловском загсе.
