В открытое небо - Антонио Итурбе
– Много лет назад.
– Так значит, вы понимаете, что я почувствовал?
– Как будто весь мир остался где-то далеко-далеко и тебе до него нет никакого дела.
– Точно! Я забыл даже о том, что Франция оккупирована немцами! – И когда эти слова уже прозвучали, он вдруг понимает всю неуместность этого комментария, столь не вяжущегося с патриотическим настроем, которого требует от них высшее командование. – Нет, конечно, мне очень важна наша страна, майор…
Тони ласково глядит на него.
– Продолжай! Продолжай говорить о самом важном! Что случилось с твоей медсестрой потом?
– На аэродроме разбился самолет. Было много раненых, врачи стали кричать. Она быстро поднялась и ушла. Понадобились койки, и ко мне сразу же подошел доктор, померил у меня температуру, и, так как жара не было, он меня выписал. Почти что вытолкал меня с койки. Я искал Камиллу по всему госпиталю, но так и не нашел. Люди постоянно входили и выходили, подъезжали скорые, стояла страшная суматоха, никто ни о чем ничего не знал. Я ушел.
Двое мужчин смотрят друг на друга с притворной серьезностью.
– Однако вернулся.
– Вернулся!
И оба улыбаются с полным взаимопониманием, как старые друзья.
– В те дни, вы же помните, как оно тогда было, все превратилось в хаос. Я вернулся на следующий день с ней повидаться, но в госпитале все стояло вверх дном. Она сама меня увидела, ну и подошла. Сказала, что очень рада, что я вернулся, потому что пришел приказ на немедленную передислокацию и несколько грузовиков уже готовы тронуться. Тут ее начальница принялась ее звать, времени больше не было. Мы на секунду взялись за руки и посмотрели друг другу в глаза. Не знаю, как вам об этом сказать… я ощутил себя таким близким к ней, гораздо ближе, чем за все эти годы к Амандин. Я сказал, что мы могли бы писать друг другу, и она сказала «да», кивнув. Но я еще никуда не получил назначения – почти весь персонал тогда демобилизовали, а санитарам не назвали их новое место дислокации. Она было открыла рот, хотела что-то сказать, но тут прибежал капитан медслужбы, очень злой, потянул ее за руку и заорал, что грузовики сейчас же отправляются. Мне только и осталось, что смотреть, как она уходит от меня в круговерти этого переезда. И больше я ее никогда не видел.
Фарже умолкает, Тони тоже молчит. Оба молчат посреди шума военной базы, которая не спит никогда. А у этих двоих мысли витают далеко-далеко: они наблюдают за тем, как исчезает в водовороте войны девушка.
– Больше ничего не было. Когда кончится война, – начинает говорить механик, – потому что когда-нибудь, рано или поздно, но это закончится, если, конечно, эти спятившие немцы нас всех не перебьют, я вернусь в Перпиньян и женюсь на Амандин – она чудесная девушка и будет мне прекрасной женой.
– Фарже, ты попал в большую беду.
– Но ведь с Камиллой ничего и не было! Клянусь вам, я ее не тронул. Мы даже ни разу не целовались. Амандин не в чем меня упрекнуть.
Тони отрицательно качает головой и делает глубокую затяжку.
– Проблема в том, что это тебе будет в чем упрекать Амандин.
– Как это? Да она же святая!
– Брак – договор на всю жизнь, который подписывается, когда все еще внове, все впереди, но этот контракт действует и тогда, когда все вокруг тускнеет. Когда за долгие годы уже накопится рутина, у тебя, возможно, возникнет искушение перевести на милую Амандин свое разочарование. От того, что не стал искать эту возможную любовь, зародившуюся на войне. И на нее падет вина за все то, что могло бы быть, но не случилось, и ты начнешь отдаляться от нее, точить кинжал упреков. А Амандин ведь этого не заслуживает, верно?
– Конечно же, нет! Но ведь ничего этого не случится, потому что мне всего лишь нужно позабыть Камиллу, и все будет как прежде. И я обрету свою счастье с Амандин.
Тони снова мотает головой.
– Это было бы замечательно, но в этом-то и суть проблемы. Забвение – не в наших силах, Фарже. Ты никогда не забудешь свою очаровательную медсестричку, и, когда пройдут годы, это воспоминание, неподвластное износу повседневности, избавленное от ежедневных проблем и мелких неудач, останется нетронутым и даже идеализированным.
– Вы думаете?
– Воспоминания не стареют, Фарже, на них не появляются морщины, у них не отрастают животы, не начинается ревматизм. Я-то знаю. Много лет назад моя медсестра играла на скрипке. Мелодия эта звучит у меня в голове каждый день моей жизни. И я не скрою – она разрушила мою жизнь.
– А что с ней стало?
– Выскользнула у меня из рук золотой рыбкой. И после этого я уже никогда не был счастлив.
Оба замолкают – со взглядом, затерянном в той вселенной, где каждый остается один, такой далекой, что никто не может попасть туда вслед за ними. Он прощается с Фарже. Обхватывает его с двух сторон за плечи и крепко сжимает.
Уже поздно. На следующий день – боевой вылет. Генерал Икер позволил ему совершить пять вылетов, а будет уже восьмой. Его командир Гавуаль старается снять с него все возможные задания, и приходится быть начеку, чтобы требовать своего появления в общем графике. Он благодарен за то, что тот тревожится за его жизнь, но – на что она нужна, если он не будет летать?
Штурвал и педаль!
Тони предпочитает ужин за пределами части. В таверне с массивными деревянными столами и кувшинами красного вина он заказывает
