Отражения - Виктория Яновна Левина
В мансарде под крышей,
То громче, то тише,
Играет гармошка.
То будто смеётся,
А то вдруг зальётся,
Рыдает гармошка.
Парнишкам прохожим
И девушкам тоже
Привет шлёт гармошка… —
надрывалась радиола на летней танцплощадке. Мы, «салажата», пытались вытанцовывать на сцене, пока нас не прогоняли спать, и с завистью смотрели на «старших», краснеющих от приглашений и робких касаний во время танца.
Ах, это предчувствие любви! Ах, эти первые биения сердца! Но как там папка сказал? «Ты калека. Любовь не для тебя. Тебе только учёба!» А жаль…
Так что идти в школу не хотелось. А хотелось мечтать о взрослой жизни и вздыхать по поводу объекта своих увлечений, которого, увы, не было даже на горизонте… Эх, жизнь моя жестянка!
Первое сентября настало неотвратимо. Тело, подросшее за лето и поздоровевшее от плавания и велосипедных кроссов лучше, чем от ненавистных лечебных массажей и грязевых обёртываний, с трудом втиснулось в форму, сшитую мамой ещё в начале каникул. Из-под коротенькой юбочки клёш торчали непропорционально длинные ноги, одна заметно короче и тоньше другой… Мальчишеская стрижка с непослушными вихрами как нельзя лучше подходила хозяйке всего этого роскошества!
– Возьми букет, я только что нарезала в саду! – кричала мне вслед мама.
Я неохотно вернулась. Ох уж мне эти букеты для нелюбимой учительницы!
В классе произошли перемены. Появились новые интересные ученики. Помню девочку Женю – очень милую, спокойную, воспитанную. У неё была мама-писательница, которая опубликовала книжку о девочке Жене. Как это тогда меня поразило: живая, настоящая писательница и её героиня – вот они, рядом! Маму Жени приглашали в школу на открытые уроки, и я с восторгом и благоговением внимала рассказу писательницы о том, как она долгой полярной ночью (папа Жени нёс службу на Крайнем Севере) создавала своё произведение о дочери.
Потом была ещё противная девочка Нина. Она мне сразу категорически не понравилась, когда заявилась на первый урок по природоведению и принесла с собой готовый немецкий ширпотребовский гербарий! (Её отца только что перевели служить из Германии на Украину.) Мы-то свои гербарии собирали сами, всё лето бегая по полям и лесам.
Не знаю, какое чувство искажённой социальной несправедливости во мне взыграло, но только на перемене я подошла к ней и дала тумака. Меня поддержали некоторые одноклассники. А Нина, глотая слёзы обиды и несправедливости за своё коммерческое вложение, побежала в учительскую жаловаться мамаше, которая преподавала в нашей школе.
Что тут началось! Вызвали милиционера, на меня составили акт о нападении на бедную девочку-одноклассницу, отвезли в детскую комнату милиции. Вызволил меня из беды, как всегда, папа. Он замял скандал, выписал что-то для школы, поговорил со мной о выборе форм протеста, в случае если меня что-нибудь возмущает. Прошло очень много лет, а мне до сих пор почему-то не стыдно за ту оплеуху!
Девочка Нина в классе не прижилась, и её срочно перевели в другую школу.
Была у нас в классе очень яркая девочка с явными задатками лидера – Валя Волкова. Она росла в простой семье работяг. Её отец пил, за дочкой не слишком следили, и она училась так себе, но личностью была неординарной. Слово её в классе было законом! Её слушались все благодаря обострённому чувству справедливости и сильному характеру, которые были заложены в этой девочке.
Так вот, Валя относилась ко мне с уважением, и это разбило лёд между мной и одноклассниками. Мы проводили много времени на лужайке, раскинувшейся перед домиком приятельницы, затевали разные «тимуровские» дела, играли в лапту и другие уличные игры.
– Пап, мам! Мы хотим устроить гайдаровский штаб у нас в сарае, можно? – и все чистили, драили старый дровяной сарай, оклеивали его стены стенгазетами и плакатами, ходили по домам, предлагая помощь фронтовикам и пожилым людям.
Этот период школьной жизни запомнился мне интересным и деятельным. Я впервые в жизни чувствовала себя хорошо среди других ребят, воспринимала себя такой, как все.
Через много лет я случайно встретила Валю в автобусе. Она сильно постарела, расплылась, страдала от больных ног. Чувство благодарности захлестнуло меня! Мы обнялись и расплакались…
– Эй, постой-ка! А почему ты всё-таки перешла в другую школу? Я слышала, что-то такое там говорили…
– Эх, Валюха! Это не для слабонервных! – отшутилась я.
О моём переводе, о моём практически бегстве в другую школу я обязательно расскажу. Именно тогда впервые в жизни я столкнулась с ненавистью по расовому признаку…
– Жидовка! Мы тебя встретим одну в переулке и ноженьки твои хромые переломаем! – хрипел мне в лицо, изгаляясь на все лады, Виталька Мельников, одноклассник и антисемит. – А убежишь в другую школу, найдём тебя и там. Все-все будут знать, что ты жидовка!
Наивный! Когда он пришёл с двумя десятками подпевал-куклуксклановцев в новую школу для одарённых детей со спец-классами, куда я действительно перевелась из-за всей этой мрази, и попытался рассказать о моей «роковой» тайне, то с удивлением обнаружил, что школа в основном состояла из этих самых… которых он и его друзья так ненавидели…
Но об этом потом. Сейчас, правда, не могу – расплакалась вдруг, вспомнив старое…
А во втором нашем классе «В» жизнь бурлила то сбором металлолома, то походами за макулатурой, то «тимуровскими» делами! Мы все готовились к вступлению в пионеры. Мне намекнули, что, возможно, в пионеры меня не примут из-за драки с девочкой Ниной. Помнится, я очень переживала по этому поводу. Но один из лидеров класса, хороший парень Лёня Иванченко, сказал, что в случае чего класс возьмёт меня «на поруки». Мне это очень пришлось по душе – за своё пионерское будущее я больше не боялась!
Да и отношение к моим «пятёркам» в чём-то поменялось: некоторые ребята тоже почувствовали вкус к учёбе. Жанна, Олег и я делали вместе уроки. Это было так увлекательно! Я помогала им с домашними заданиями, потом мы варили суп с колбасой и уплетали его за обе щёки! А когда все задания были выполнены, мы шли гулять – шуршать листьями или кататься со снежных горок.
Ах, эти чудные запахи моего детства! Золотая осень, пахнущая дымком костров… И хризантемы на каждом квадратном сантиметре садов и уличных аллей… И запахи растопленных печек по утрам с вкусными оттенками пирогов и супа… И весенний запах прелой листвы, сжигаемой в кострах… Никогда больше не довелось мне так ярко чувствовать
