Как в кино - Юлия Александровна Лавряшина
Но сейчас Роман загнал себя в одноэтажную коробочку, на крыльце которой мирно спал сытый пес. Никто не гнал его, вопя об антисанитарии, ведь нравы тут царили вполне себе деревенские, а кто когда из сельчан брезговал соседством животных? Летом за магазином паслись чистые козы с милейшими козлятами, и у Лизы это вызывало такие приступы умиления, что Роман начинал тревожиться: как бы сестра не вздумала родить «для себя»! Ему-то ничуть не улыбалось нянчить племянников…
Возле унылых прилавков топтались мужики с испитыми лицами, старушки в платках, но одна неожиданно оказалась в шляпке и хорошем пальто. Роман невольно уставился на даму, точно она была инопланетянкой. Заметив ее взгляд, спохватился и вышел на крыльцо, чтобы перехватить покупателей уже здесь. Пес даже глаз не открыл, когда он прислонился к шатким перилам с ним рядом: много тут ходит всяких…
– Спи-спи, – на всякий случай произнес Роман и приготовил фотографию, чтобы долго не возиться в телефоне.
Ему уже виделись насупленные лица старух, норовящих проскочить мимо, и он сам, прыгающий перед ними:
– Взгляните, пожалуйста! Только взгляните!
Но первой из магазина вышла та самая пожилая женщина в черной шляпке, слева украшенной искусственной гроздью рябины, и отчего-то улыбнулась Роману.
– Добрый день, – откликнулся он. – Извините ради бога, вам не знакома эта девушка? Я подвозил ее вчера, она оставила зонтик у меня в машине. Хотелось бы вернуть.
Она смотрела на него, а не на экран. Маленькое личико черепахи Тортиллы с выступающим круглым подбородком и крошечным носом. Светло-карие глаза в красноватой рамочке век были умны – такую не обманешь.
– Разве вы подвезли девушку не к дому?
– Увы! Она вышла у кладбища.
– Тогда, возможно, живет эта барышня вовсе не здесь… На нашем кладбище похоронены жители многих окрестных сел и даже городов. Вам известно, что здесь могила Олега Лундстрема?
Роман кивнул. Летом они с Лизой даже положили к надгробию знаменитого джазмена полевые цветы. «Надеюсь, семья маэстро не ломала голову, как я, кто притащил этот букет?» – спохватился он с опозданием.
– Я предлагал подождать и отвезти ее домой, все же кладбище – довольно пустынное место… Но девушка заверила, что живет рядом и спокойно дойдет пешком. Вот я и оставил ее в покое.
Во взгляде пожилой дамы мелькнула хитринка:
– А теперь нашли повод отыскать?
Приняв смущенный вид – даже глаза опустил для убедительности! – Роман пробормотал:
– От вас ничего не скроешь.
– Вот уж правда, – отозвалась она самодовольно и чуть запрокинула голову, став еще больше похожей на черепаху, высунувшую шею из панциря. Как шляпка удержалась на затылке?
Роман выдержал паузу:
– Так вы знаете эту девушку?
Шляпа качнулась к нему, воспаленные глаза впились в фотографию:
– Вынуждена разочаровать вас. С этой барышней я незнакома. И не припомню, чтобы встречала ее…
– Жаль, – произнес Роман искренне. – Не смею вас задерживать, мадам! Благодарю.
Церемонно раскланявшись, он поймал удивленный взгляд дворняги, приподнявшей голову. Пес, видно, подумал: «Вот так надо кусок выпрашивать? Не знал…»
– Учись, парень, – сказал ему Роман, поглядывая на удаляющуюся шляпку. И продекламировал цветаевское:
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Вздохнув, пес уронил на доски тяжелую голову и проворчал что-то неразборчивое.
– Согласен, – отозвался Роман. – Это совершенно невкусно. Если уж и грызть, то какой-нибудь здоровенный мосол…
За четверть часа он опросил всех, кто выходил из магазина, и новых покупателей, затем добрался до продавцов, но все одинаково качали головами: «Да где ж всех упомнишь!» Этот жест уже начал вызывать у Романа раздражение, загипсовать бы всем шеи, чтобы не крутили головами…
«Да что со мной? – Он попытался привести себя в чувство. – Люди-то чем виноваты? Сам придумал проблему на пустом месте, а теперь скалишь зубы».
Еще лет пять назад Воскресенский мог бы ругнуться не только про себя, и тем, кто попался ему на пути и не помог, не поздоровилось бы. Тогда Роман был нервным волком, пытающимся ворваться на равных в жизнь киностаи и выгрызть свое место под солнцем у чертовых «мажоров», которым посчастливилось появиться на свет от более успешных родителей. Только и всего, но порой он чувствовал, что ненавидит их за это… Наследников охотно принимали в проекты, о которых Роман не просто грезил, а точно знал, как это надо снять. Вот только его фамилия ни о чем не говорила продюсерам.
Даже сейчас, после двух полных метров и трех сериалов, Воскресенский все еще оставался начинающим. Не дебютантом – как раз это сулило плюшки! – а не очень стабильным новичком, с которым не каждый решится связываться.
«И ведь они правы. – Роман поморщился и от этой мысли, и от гнилостного запаха, доносившегося из-за старого зеленого забора, вдоль которого шел. – Могулов попытался сделать на меня ставку, а я отказался. А что, если никто больше ничего не предложит? Мне же было известно про их продюсерский «черный список», куда они заносят строптивых режиссеров и сценаристов… Может он сделать такую подлянку? Легко! И накроется мое блестящее будущее медным тазом».
Нет, он по-прежнему был убежден в своей правоте, но уже меньше готов был лезть на рожон, доказывая ее. Что на него нашло? Надо было прикрыться малодушными фразочками о том, что он не потянет столь грандиозный замысел, не дорос еще… Тогда оставалась надежда, что Могулов не раскусит хитрость, еще и похвалит за чистосердечность: парень не задирает нос! Найдет другого барашка на заклание, но и на Воскресенского не затаит зла.
Он даже скрипнул зубами: «Все же так просто! Вечно я силен задним умом…» Так говорила их прабабушка, к которой отец привозил их в гости, когда был жив. Ей повезло – она не узнала о смерти сына, ушла первой, встретила своего любимого мальчика на пороге другого мира, чтобы ему не так страшно было пересекать черту.
«А наша даже видеть нас не хочет, – подумал Роман с досадой. – На прошлой неделе позвонил, хотел забежать – отказалась».
Ответ матери прошелестел сухо:
– Не смогу принять тебя.
– Что значит – принять? – обиделся он. – Я что-нибудь куплю к чаю, готовить ради меня не надо.
– Не в этом дело. Я не готова.
– К чему? Увидеть сына?
Ее голос так и завибрировал раздражением:
– Я вас вырастила, так? Теперь оставьте меня в покое!
– Вот так? – растерялся Роман.
Она положила трубку.
Даже вспомнив этот разговор, он сжался и почувствовал себя слабым и маленьким до того, что не смог идти дальше. Опустился
